13 января 2011 Гурвич Владимир
Россия в целом вышла из кризиса. Но вот в какое измерение она попала? Кризис обострил старые проблемы и породил новые, требующие быстрых решений. Но пока страна не в состоянии дать адекватные ответы на посткризисные вызовы.
От подъема к падению
Если оценивать итоги года на основании статистических показателей, то они вполне неплохие, считает директор департамента стратегического анализа, партнер ФБК Игорь Николаев. ВВП вырос на 4%. Что касается второго основного макроэкономического показателя – инфляции, то она составила 8,5–9%. Это, конечно, плохой результат с точки зрения развитых экономик. И мы никак не можем выйти на привычные для них параметры, нас вновь отнесло назад. Есть опасность, что и 2011 и 2012 гг. будут в этом плане еще менее благоприятными.
Но главное в другом: год оказался хуже с точки зрения успехов на ниве ликвидации причин кризиса. Закончился кризис или нет, можно судить не по формальным статистическим показателям, а по тому, ликвидированы ли причины ухудшения ситуации. С этой точки зрения похвастаться по большому счету нечем, особенно России. Поэтому 2011 г. будет трудным – в лучшем случае экономический рост не превысит 1,5%. Отчасти это связано с тем, что в мировой экономике ожидается коррекция на рынках активов. А она всегда болезненно проходит для реального сектора, прогнозирует Игорь Николаев.
В 2010 г. не удалось решить или продвинуться в решение ни одной из фундаментальных российских проблем. По мнению председателя Межгосударственного статистического комитета СНГ Владимира Соколина, российское руководство не начало по-настоящему лечить нашу основную «болезнь» – зависимость от топливно-энергетических ресурсов и их экспорта. Внутренний спрос не вырос, товарооборот, реальные доходы населения увеличились всего на 1%.
Главная причина нашего скромного развития связана во многом с тем поворотом, который был осуществлен руководством страны. Сделан крен на военно-социальный бюджет. Значительно вырастут расходы на оборону и одновременно приняты явно завышенные социальные обязательства, которые государство взяло в предыдущие годы, прежде всего, в 2009 г. Высокие социальные обязательства компенсируют населению негативные последствия кризиса, но это не антикризисные меры. Они не стимулируют развитие экономики. Поэтому такая военно-социальная направленность – это скорее сдерживающий фактор развития.
Другие факторы, которые будут влиять на показатели следующего года, связаны с тем, что эффекты, которые предопределяли неплохой показатель ВВП в 2010 г., фактически сойдут на нет в 2011 г. Первый – это эффект отложенного спроса. Во время кризиса спрос резко сжался, но потом и домохозяйства, и предприятия увидели, что вроде бы ничего страшного не происходит, начали тратить деньги. Но сейчас это обстоятельство почти уже не действует.
Второй фактор – эффект базы. Тех 4% роста, которые экономика получила в 2010 г., благодаря падению производства в предыдущий период, в 2011 г. не будет.
Наконец, еще один фактор – наши амбициозные планы. Согласно оценке, только проведение чемпионата мира по футболу будет стоить стране 86,8 млрд долл. Плюс целый ряд дорогостоящих спортивных соревнований. Всего это обойдется более чем в 120 млрд долл. или 3,7 трлн руб. Если вспомнить размеры дефицита бюджета, да и в целом его объем, то становится ясно, что для России это значительные расходы.
Есть еще один важный фактор, на который мы недостаточно обращаем внимания. Мы очень сильно зависим от глобальной экономики не только по нефти и газу, но и по продовольствию. А мировые цены на него по основным товарным группам растут на 7–10%.
С 1 января 2011 г. вступили в силу инновации в налоговой политике. ЕСН превращается в три резко возросших страховых платежа, которые в совокупности вынимают из бизнеса в расчете на год 1 трлн руб. Плюс Минфин обещает набрать 300–400 млрд за счет роста акцизов и повышения экспортных пошлин. А все это не что иное, как фискальный асфальтоукладчик, который проедет по зеленым росткам экономического роста. Какие инвестиции при таких условиях, какой инвестиционный климат?
Ахилл и черепаха
Насколько соответствует крен в социально-оборонную сферу тому, что у нас реально происходит сегодня? С темпами роста 4% можно легко посчитать, что даже нынешнего подушевого уровня ВВП развитых стран мы будем достигать десятилетиями. Но при этом вряд ли достигнем. На то есть институциональные причины. На Западе формируется совершенно другая экономика, другое использование ресурсов, другие социальные отношения. Мы же в целом идем по пути индустриального общества.
В 2010 г. широко обсуждалась идея модернизации. Но как-то не заметили, что мы нашли свою модель, полагает член правления Института современного развития Евгений Гонтмахер. Модель модернизации, которая нас ждет, приведет Россию к парадоксальной ситуации – разделит наше общество на две части. Меньшая часть 15–20% будет интегрирована в западную экономику и в западное сообщество. При этом схема будет следующая: совместная компания, где есть западный капитал, вокруг этого формируется некая сервисная инфраструктура – консалтинг, финансовое и страховое, обеспечение, свое закрытое здравоохранение, свое образование, своя культурная среда.
Остальное население России по сути дела выпадет в осадок. Это происходит уже сейчас, идет деградация общества. Эту часть жителей будут поддерживать на каком-то определенном уровне выживания, чтобы не было социальных протестов. Для этого будет использоваться так называемая «социальная ответственность бизнеса».
Фактически мы возвращаемся к ситуации, которая сложилась в России конца XIX – начала XX в. Тогда были крупные города, где западный капитал строил заводы и фабрики, был очень просвещенный слой населения, имеющий хорошую зарплату. По его заказу появилась утонченная культура. И было огромное пространство, на котором люди жили в совершенно другом измерении – полуфеодальном, так до конца не успев избавиться от крепостного права. Собственно, это и привело к революции 1917 г.
Руководители страны считают, что модернизация – это наш путь превращения в нормальную европейскую державу. Но никаких серьезных шагов в институциональной сфере в эту сторону не было сделано. Если все так и будет продолжаться, а скорее так и все будет, то нас ждет модель, как у современной цивилизации в целом: есть «золотой миллиард» и есть все остальное человечество. И от того, как они станут между собой взаимодействовать, зависит ее будущее.
Модернизация – это, прежде всего, инвестиции. Где их взять? По прогнозу, в 2013 г. вклад экспорта в ВВП России сократится на треть, примерно с 30 до 20%. В том числе это объясняется тем, что ценовая конъюнктура по газу будет в ближайшие 5–7 лет неблагоприятной. Вряд ли есть смысл начинать новые проекты, справиться бы с тем, что есть. По нефти желательно выйти к 2020 г. на стабилизацию объемов добычи 500 млн тонн. Но для этого нужно до 2020 г. с учетом нефтепереработки года вложить в отрасль 8,6 трлн руб. У нас из 27 действующих крупных НПЗ 20 построены в советское время. Это определяет и степень износа оборудования, и степень глубины переработки сырья. Отсюда уровень насыщенности российского рынка современными нефтепродуктами. Если затраты на Олимпиаду 3,7 трлн, то получается, что на всю нефтянку надо в два раза больше. Есть смысл задуматься, куда все же тратить деньги. А ведь если брать модернизационную повестку дня, то в каждой отрасли свои задачи. Таких критических отраслевых узлов можно насчитать 15–20. Минимальный объем денег на то, чтобы модернизация состоялась, равен 300 трлн руб. Но реально ли при нынешней регулятивной среде, при нынешних институтах, при нынешней вертикали власти, ни нынешнем инвестиционном климате найти такие средства?
Новое понимание и старое развитие
Наше долгое топтание на месте плюс уроки кризиса должны нас подвигнуть на то, чтобы пересмотреть некоторые важные представления о задачах развития и сделать соответствующие корректировки в прокладываемом штурманами курсе. Один из главных уроков кризиса для Европы: эйфория 90-х – начала 2000-х прошла и капитализм без погрешностей все же не существует, полагает директор программы MBA Московской школы управления «Сколково» Серж Хейвард. Все больше нареканий вызывают и свободный рынок, и царящая на нем жадность. Ни социалистический, ни капиталистический пути не дают адекватного ответа на эти вызовы. Это те выводы, которые принесли прошедшие годы. И одновременно возникает новое понимание ситуации. Например, раньше индустриальный рост вел к росту рабочих мест. Если компания увеличивала производство, то возникала потребность в новых работниках. А сейчас такие компании, как Google или Facebook, растут быстрыми темпами, однако к увеличению числа рабочих мест это не приводит.
Весь класс профессиональных экономистов, аналитиков лишь на 10–15% понимает, что происходит, уверен советник Института современного развития Никита Масленников. И это мощный интеллектуальный вызов, как для мировой экономической мысли и регулятивных практик, так и для государств и правительств. Между тем парадоксы обнаруживаются на каждом шагу. Например, социальные расходы у нас занимают почти 50% федерального бюджета, а социальной сферы как таковой у нас нет.
Назревает вопрос: а то ли мы меряем цифрами роста? Дает ли этот показатель ощущения того, что экономика движется вперед? Но других пока нет. А хотелось бы иметь показатели качественного характера – например развитие медицины, транспорта, домов. Экономический анализ становится все более субъективным. Не случайно, некоторые государства, особенно в Европе, стали задумываться, в чем заключается смысл развития – в росте или в качественном уровне экономики? Вот главный урок 2010 гю: люди стали задаваться правильными вопросами.
Сегодня в мире происходит переосмысление еще недавно незыблемых понятий. Два года прошло с момента публикации доклада, который называется «Доклад группы Стиглица». Средства для его подготовки выделил президент Франции Николя Саркози. Кроме Стиглица – лауреата Нобелевской премии, среди авторов еще четыре обладателя этой самой престижной на земле награды. По словам Владимира Соколина, одну из главных мыслей документа можно наглядно выразить такими словами: «Одна страна поставила перед собой цель удвоить ВВП. ВВП удвоился, но уровень преступности остался тот же». Не сложно понять, на какое государство намек.
И такое переосмысление происходит повсеместно. Так, в отчетах статистических служб западных стран все меньше показателей производства и все больше показателей, которые пытаются отразить качество даже не экономики, а социальной сферы общества, качество жизни. Имеется в виду состояние медицины, образования, и культуры, уровень преступности. И для России это очень важно. Все мы слышали об успехах национального проекта «Здоровье», но проблемы с медициной сохраняются очень серьезные, отмечает Владимир Соколин.
Правда, пока для России переход от количественных к качественным показателям не столь актуален, полагает Евгений Гонтмахер. По уровню ВВП на душу населения мы отстаем от западных стран в 3–4 раза. Россия пока должна ликвидировать хотя бы этот разрыв. Когда мы подойдем к рубежам, которые сейчас существуют во Франции, Германии, для нас станет целесообразно оценивать качество социальной сферы по качественным параметрам.
Мы хотим всем рекордам наши звонкие дать имена
Мы же, как всегда, идем свои путем. Такие затраты на спорт, какие нам предстоят, не случайны для тоталитарных и авторитарных режимов – это очень серьезная «социальная форточка», один из важных способов доказать эффективность политической системы, правильности выбранного курса. Можно вспомнить успехи спортсменов ГДР, кубинцев, сейчас – китайцев. И мы идем по этому пути, пытаясь подменить решение реальных проблем квазиреальными. Это не значит, что нам не нужны спортивные достижения, они очень важны для любой страны. Но для правящих кругов это в немалой степени маскировка, под которой прячется неспособность решать стоящие перед государством долговременные задачи. А коли так, нужно срочно найти их подмену, причем очень громкую, наглядную и эффективную.
Так что все на спортивные арены!
Заставка: кадр из фильма "Привидение", реж. К. Оганесян
(C) Источник
Не является индивидуальной инвестиционной рекомендацией
При копировании ссылка обязательна Нашли ошибку: выделить и нажать Ctrl+Enter
От подъема к падению
Если оценивать итоги года на основании статистических показателей, то они вполне неплохие, считает директор департамента стратегического анализа, партнер ФБК Игорь Николаев. ВВП вырос на 4%. Что касается второго основного макроэкономического показателя – инфляции, то она составила 8,5–9%. Это, конечно, плохой результат с точки зрения развитых экономик. И мы никак не можем выйти на привычные для них параметры, нас вновь отнесло назад. Есть опасность, что и 2011 и 2012 гг. будут в этом плане еще менее благоприятными.
Но главное в другом: год оказался хуже с точки зрения успехов на ниве ликвидации причин кризиса. Закончился кризис или нет, можно судить не по формальным статистическим показателям, а по тому, ликвидированы ли причины ухудшения ситуации. С этой точки зрения похвастаться по большому счету нечем, особенно России. Поэтому 2011 г. будет трудным – в лучшем случае экономический рост не превысит 1,5%. Отчасти это связано с тем, что в мировой экономике ожидается коррекция на рынках активов. А она всегда болезненно проходит для реального сектора, прогнозирует Игорь Николаев.
В 2010 г. не удалось решить или продвинуться в решение ни одной из фундаментальных российских проблем. По мнению председателя Межгосударственного статистического комитета СНГ Владимира Соколина, российское руководство не начало по-настоящему лечить нашу основную «болезнь» – зависимость от топливно-энергетических ресурсов и их экспорта. Внутренний спрос не вырос, товарооборот, реальные доходы населения увеличились всего на 1%.
Главная причина нашего скромного развития связана во многом с тем поворотом, который был осуществлен руководством страны. Сделан крен на военно-социальный бюджет. Значительно вырастут расходы на оборону и одновременно приняты явно завышенные социальные обязательства, которые государство взяло в предыдущие годы, прежде всего, в 2009 г. Высокие социальные обязательства компенсируют населению негативные последствия кризиса, но это не антикризисные меры. Они не стимулируют развитие экономики. Поэтому такая военно-социальная направленность – это скорее сдерживающий фактор развития.
Другие факторы, которые будут влиять на показатели следующего года, связаны с тем, что эффекты, которые предопределяли неплохой показатель ВВП в 2010 г., фактически сойдут на нет в 2011 г. Первый – это эффект отложенного спроса. Во время кризиса спрос резко сжался, но потом и домохозяйства, и предприятия увидели, что вроде бы ничего страшного не происходит, начали тратить деньги. Но сейчас это обстоятельство почти уже не действует.
Второй фактор – эффект базы. Тех 4% роста, которые экономика получила в 2010 г., благодаря падению производства в предыдущий период, в 2011 г. не будет.
Наконец, еще один фактор – наши амбициозные планы. Согласно оценке, только проведение чемпионата мира по футболу будет стоить стране 86,8 млрд долл. Плюс целый ряд дорогостоящих спортивных соревнований. Всего это обойдется более чем в 120 млрд долл. или 3,7 трлн руб. Если вспомнить размеры дефицита бюджета, да и в целом его объем, то становится ясно, что для России это значительные расходы.
Есть еще один важный фактор, на который мы недостаточно обращаем внимания. Мы очень сильно зависим от глобальной экономики не только по нефти и газу, но и по продовольствию. А мировые цены на него по основным товарным группам растут на 7–10%.
С 1 января 2011 г. вступили в силу инновации в налоговой политике. ЕСН превращается в три резко возросших страховых платежа, которые в совокупности вынимают из бизнеса в расчете на год 1 трлн руб. Плюс Минфин обещает набрать 300–400 млрд за счет роста акцизов и повышения экспортных пошлин. А все это не что иное, как фискальный асфальтоукладчик, который проедет по зеленым росткам экономического роста. Какие инвестиции при таких условиях, какой инвестиционный климат?
Ахилл и черепаха
Насколько соответствует крен в социально-оборонную сферу тому, что у нас реально происходит сегодня? С темпами роста 4% можно легко посчитать, что даже нынешнего подушевого уровня ВВП развитых стран мы будем достигать десятилетиями. Но при этом вряд ли достигнем. На то есть институциональные причины. На Западе формируется совершенно другая экономика, другое использование ресурсов, другие социальные отношения. Мы же в целом идем по пути индустриального общества.
В 2010 г. широко обсуждалась идея модернизации. Но как-то не заметили, что мы нашли свою модель, полагает член правления Института современного развития Евгений Гонтмахер. Модель модернизации, которая нас ждет, приведет Россию к парадоксальной ситуации – разделит наше общество на две части. Меньшая часть 15–20% будет интегрирована в западную экономику и в западное сообщество. При этом схема будет следующая: совместная компания, где есть западный капитал, вокруг этого формируется некая сервисная инфраструктура – консалтинг, финансовое и страховое, обеспечение, свое закрытое здравоохранение, свое образование, своя культурная среда.
Остальное население России по сути дела выпадет в осадок. Это происходит уже сейчас, идет деградация общества. Эту часть жителей будут поддерживать на каком-то определенном уровне выживания, чтобы не было социальных протестов. Для этого будет использоваться так называемая «социальная ответственность бизнеса».
Фактически мы возвращаемся к ситуации, которая сложилась в России конца XIX – начала XX в. Тогда были крупные города, где западный капитал строил заводы и фабрики, был очень просвещенный слой населения, имеющий хорошую зарплату. По его заказу появилась утонченная культура. И было огромное пространство, на котором люди жили в совершенно другом измерении – полуфеодальном, так до конца не успев избавиться от крепостного права. Собственно, это и привело к революции 1917 г.
Руководители страны считают, что модернизация – это наш путь превращения в нормальную европейскую державу. Но никаких серьезных шагов в институциональной сфере в эту сторону не было сделано. Если все так и будет продолжаться, а скорее так и все будет, то нас ждет модель, как у современной цивилизации в целом: есть «золотой миллиард» и есть все остальное человечество. И от того, как они станут между собой взаимодействовать, зависит ее будущее.
Модернизация – это, прежде всего, инвестиции. Где их взять? По прогнозу, в 2013 г. вклад экспорта в ВВП России сократится на треть, примерно с 30 до 20%. В том числе это объясняется тем, что ценовая конъюнктура по газу будет в ближайшие 5–7 лет неблагоприятной. Вряд ли есть смысл начинать новые проекты, справиться бы с тем, что есть. По нефти желательно выйти к 2020 г. на стабилизацию объемов добычи 500 млн тонн. Но для этого нужно до 2020 г. с учетом нефтепереработки года вложить в отрасль 8,6 трлн руб. У нас из 27 действующих крупных НПЗ 20 построены в советское время. Это определяет и степень износа оборудования, и степень глубины переработки сырья. Отсюда уровень насыщенности российского рынка современными нефтепродуктами. Если затраты на Олимпиаду 3,7 трлн, то получается, что на всю нефтянку надо в два раза больше. Есть смысл задуматься, куда все же тратить деньги. А ведь если брать модернизационную повестку дня, то в каждой отрасли свои задачи. Таких критических отраслевых узлов можно насчитать 15–20. Минимальный объем денег на то, чтобы модернизация состоялась, равен 300 трлн руб. Но реально ли при нынешней регулятивной среде, при нынешних институтах, при нынешней вертикали власти, ни нынешнем инвестиционном климате найти такие средства?
Новое понимание и старое развитие
Наше долгое топтание на месте плюс уроки кризиса должны нас подвигнуть на то, чтобы пересмотреть некоторые важные представления о задачах развития и сделать соответствующие корректировки в прокладываемом штурманами курсе. Один из главных уроков кризиса для Европы: эйфория 90-х – начала 2000-х прошла и капитализм без погрешностей все же не существует, полагает директор программы MBA Московской школы управления «Сколково» Серж Хейвард. Все больше нареканий вызывают и свободный рынок, и царящая на нем жадность. Ни социалистический, ни капиталистический пути не дают адекватного ответа на эти вызовы. Это те выводы, которые принесли прошедшие годы. И одновременно возникает новое понимание ситуации. Например, раньше индустриальный рост вел к росту рабочих мест. Если компания увеличивала производство, то возникала потребность в новых работниках. А сейчас такие компании, как Google или Facebook, растут быстрыми темпами, однако к увеличению числа рабочих мест это не приводит.
Весь класс профессиональных экономистов, аналитиков лишь на 10–15% понимает, что происходит, уверен советник Института современного развития Никита Масленников. И это мощный интеллектуальный вызов, как для мировой экономической мысли и регулятивных практик, так и для государств и правительств. Между тем парадоксы обнаруживаются на каждом шагу. Например, социальные расходы у нас занимают почти 50% федерального бюджета, а социальной сферы как таковой у нас нет.
Назревает вопрос: а то ли мы меряем цифрами роста? Дает ли этот показатель ощущения того, что экономика движется вперед? Но других пока нет. А хотелось бы иметь показатели качественного характера – например развитие медицины, транспорта, домов. Экономический анализ становится все более субъективным. Не случайно, некоторые государства, особенно в Европе, стали задумываться, в чем заключается смысл развития – в росте или в качественном уровне экономики? Вот главный урок 2010 гю: люди стали задаваться правильными вопросами.
Сегодня в мире происходит переосмысление еще недавно незыблемых понятий. Два года прошло с момента публикации доклада, который называется «Доклад группы Стиглица». Средства для его подготовки выделил президент Франции Николя Саркози. Кроме Стиглица – лауреата Нобелевской премии, среди авторов еще четыре обладателя этой самой престижной на земле награды. По словам Владимира Соколина, одну из главных мыслей документа можно наглядно выразить такими словами: «Одна страна поставила перед собой цель удвоить ВВП. ВВП удвоился, но уровень преступности остался тот же». Не сложно понять, на какое государство намек.
И такое переосмысление происходит повсеместно. Так, в отчетах статистических служб западных стран все меньше показателей производства и все больше показателей, которые пытаются отразить качество даже не экономики, а социальной сферы общества, качество жизни. Имеется в виду состояние медицины, образования, и культуры, уровень преступности. И для России это очень важно. Все мы слышали об успехах национального проекта «Здоровье», но проблемы с медициной сохраняются очень серьезные, отмечает Владимир Соколин.
Правда, пока для России переход от количественных к качественным показателям не столь актуален, полагает Евгений Гонтмахер. По уровню ВВП на душу населения мы отстаем от западных стран в 3–4 раза. Россия пока должна ликвидировать хотя бы этот разрыв. Когда мы подойдем к рубежам, которые сейчас существуют во Франции, Германии, для нас станет целесообразно оценивать качество социальной сферы по качественным параметрам.
Мы хотим всем рекордам наши звонкие дать имена
Мы же, как всегда, идем свои путем. Такие затраты на спорт, какие нам предстоят, не случайны для тоталитарных и авторитарных режимов – это очень серьезная «социальная форточка», один из важных способов доказать эффективность политической системы, правильности выбранного курса. Можно вспомнить успехи спортсменов ГДР, кубинцев, сейчас – китайцев. И мы идем по этому пути, пытаясь подменить решение реальных проблем квазиреальными. Это не значит, что нам не нужны спортивные достижения, они очень важны для любой страны. Но для правящих кругов это в немалой степени маскировка, под которой прячется неспособность решать стоящие перед государством долговременные задачи. А коли так, нужно срочно найти их подмену, причем очень громкую, наглядную и эффективную.
Так что все на спортивные арены!
Заставка: кадр из фильма "Привидение", реж. К. Оганесян
(C) Источник
Не является индивидуальной инвестиционной рекомендацией
При копировании ссылка обязательна Нашли ошибку: выделить и нажать Ctrl+Enter