23 июня 2008
Маркус Деттмер, Франк Хорниг, Армин Малер, Кристоф Паули, Вольфганг Ройтер, Янко Титц
Заработав на акциях высокотехнологичных производителей и ипотечных кредитах, армия биржевых спекулянтов бросилась на сырьевой рынок. Их миллиарды загоняют на астрономические высоты цены на нефть и газ, пшеницу и рис. И для жизни людей, и для глобальной экономики это имеет тяжелые последствия.
Даниэль Йэгги сидит за столом переговоров в офисе на площади Place du Molard, всего в нескольких шагах от Женевского озера. В пятницу в 13.45 баррель нефти сорта Brent стоил $129,5.
47-летний швейцарец торгует нефтью. Ему и его партнеру Марко Дюнану принадлежит фирма Mercuria. Она входит в десятку крупнейших торговых домов в мире. Примерно 110 сотрудников, работающих в Женеве, анализируют состояние рынков, исследуют контракты и маршруты танкеров. В прошлом году оборот Mercuria только по нефтепродуктам составил почти $30 млрд. Миллионы баррелей ушли в Китай.
«В течение десятилетий нефть была слишком дешевой, а в 1999 году цена упала ниже отметки в $10», — рассказывает Йэгги. Страны с растущей экономикой, такие как Китай, Индия, Россия и Бразилия, подогревали спрос и поднимали цену на сырье. Но принципиально рынок изменили, по его мнению, крупные пенсионные и инвестиционные фонды.
В поисках надежных и долгосрочных прибылей крупные вкладчики повернулись лицом к сырьевому рынку. Эти вложения обещают намного более высокие прибыли, нежели торговля акциями. Чем больше фондов занималось инвестированием, тем выше поднимались цены. Рынок спекулятивных сырьевых бумаг весьма ограничен. Даже незначительные изменения в портфелях крупных фондовых компаний в состоянии резко поднять цену на нефть.
В 15 часов 15 минут за баррель нефти сорта Brent давали уже $131. В течение одного дня только через компьютеры Mercuria в Женеве продано до 4 млн баррелей «живой» нефти и примерно в 10 раз больше — в форме свопов, «бумажной» нефти. К этому инструменту прибегают, чтобы подстраховать позиции, связанные с рисками.
«За два последних дня нефть подорожала почти на $10», — улыбается Йэгги. Прежде для такого роста обычно требовались годы.
В прошлом августе цена была еще на уровне $70, к началу марта она преодолела отметку $100. В позапрошлую пятницу торги были завершены на новой рекордной отметке в $136,19. Куда это приведет?
Этот вопрос задает себе и Эрнст Таннер. Только он размышляет не о нефти, а о какао. Таннер — глава производящей шоколад фирмы Lindt & Sprungli. На его глазах цена на какао-бобы с начала 2007 года поднялась на 40%, хотя дефицита какао нет. «С динамикой спроса и предложения это не связано», — уверяет Таннер.
Так обстоит дело с нефтью и какао. И с другими сырьевыми продуктами оно обстоит не иначе. Мешок риса стоит почти в три раза дороже, чем в январе, а пшеница, кукуруза и соевые бобы достигли в этом году наивысших ценовых показателей. Кривая цен на золото, несмотря на резкие изломы, тоже карабкается круто вверх.
В действительности золото мало кому нужно. А нефть — смазочный материал для всей экономики. Когда она постоянно дорожает, двигатель конъюнктуры работает с перебоями. Пшеница и рис в самом прямом смысле — продукты питания: когда они дорожают, многим бедным людям приходится голодать или даже погибать от недоедания.
Куда же все это приведет, спрашивают сотни миллионов потребителей во всем мире. Высокие цены на продукты питания уже в течение нескольких недель вызывают беспорядки во многих странах. «Больше денег рабочим и крестьянам», — требуют демонстранты в Индонезии и Таиланде. В апреле граждане Гаити изгнали премьера своего правительства — именно из-за цен на продовольствие. В Буркина-Фасо в течение нескольких дней жизнь была парализована всеобщей забастовкой. В Сомали, где нищета особенно ужасна, солдаты стали стрелять по многотысячной толпе, чтобы сохранить контроль над ситуацией. В этой стране цена на рис за несколько недель удвоилась.
Кукурузная мука, из которой в Мексике пекут лепешки, невероятно подорожала. Президент Фелипе Кальдерон распорядился ежемесячно выдавать 26 млн самых бедных мексиканцев сумму, равную в пересчете 7 евро, чтобы хоть как-то смягчить нищету.
Во Франции, Италии, Англии и Испании в последние недели состоялись забастовки против высоких цен на бензин. Крестьяне, рыбаки, водители такси и дальнобойщики видят, как уменьшаются их реальные доходы. Они опасаются, что скоро не смогут сводить концы с концами.
А в то же время стоимость жизни продолжает расти. В позапрошлую пятницу Бундесбанк заметно повысил прогноз инфляции на текущий год — с 2,3% до 3%.
Самым тяжелым грузом на плечи граждан ложатся затраты на энергию. Кому приходится каждый день ездить на работу из Гамбурга в Любек, заплатит в этом году за бензин на несколько сотен евро больше, чем в прошлом. Средние затраты на энергию в стандартном домашнем хозяйстве с 2004 года до сегодняшнего дня возросли на 100 евро в месяц.
И это только начало. Нет сомнений, что в течение года существенно подорожает и газ. Ведь его цена привязана к динамике цен на нефть. Квартиросъемщикам уже сейчас пора готовиться к резкому росту расходов на энергию и услуги — и, может быть, откладывать на это деньги.
Дорожает и ежедневная продуктовая корзина. Лапша подорожала за год на 26%, творог — на 47%.
А что будет, когда цены на энергию в полной мере проявятся в ценах на авиабилеты? Тогда очень многим немцам придется задуматься, могут ли они позволить себе привычный отпуск.
Уже сейчас под угрозой уровень жизни большого числа граждан — а скоро, может быть, и благополучие всей нации.
Потому важно разобраться: растут ли цены потому, что так определено природой, например, из-за того, что предложение отстает от спроса, или же их поднимают иные, скрытые силы: спекулянты, извлекающие выгоду из обостряющегося дефицита сырьевых товаров, чтобы стремительно зарабатывать огромные суммы.
Вопрос этот не чисто экономический. Он и нравственный, и в высшей мере этический. От ответа зависит очень многое — в том числе и убедительность нашей экономической системы.
Может быть, поэтому многие аналитики стараются снять у людей состояние тревоги и вообще их успокоить. Эксперты признают, что на сырьевых рынках лютуют спекулянты, но одновременно заявляют, что на цены они влияют не столь уж сильно. А если и влияют, то это только к лучшему, поскольку тем скорее человечество подготовится к неизбежному — растущему дефициту ресурсов.
«Дело здесь не в том, чтобы найти виноватого», — объясняет американский министр финансов Хэнк Полсон. Предложение не слишком обширно и в долгосрочном плане спроса не покроет. Полсон заявляет: «От спекулянтов это не очень сильно зависит».
Те, кого это касается, видят проблему иначе. «Огромный приток денег с Уолл-стрит и от хедж-фондов вызывает резкий рост цен — и воздействие этого процесса разрушительно по природе», — заявляет президент американского Национального союза фермеров Том Буис.
Чем больше станет пропасть между ценами и реальностью, тем явственнее будет расти опасность, что образуется пузырь, сопоставимый с биржевыми курсами так называемой New Economy. А пузырь имеет свойство лопаться.
Для немецких автомобилистов и голодающих в Африке в этом заключалось бы доброе послание. Но финансовые рынки вновь попали в зону турбулентности, а хедж-фонды, а может быть, и некоторые из банков — в полосу трудностей.
Ибо независимо от того, идет ли кривая вверх или вниз, биржевые спекуляции приводят к абсурдным аномалиям с реальными последствиями для экономики.
Современные финансовые рынки рождают мутантов. Мировая экономика вновь переживает потрясение. Подтверждаются слова, сказанные недавно федеральным президентом Хорстом Келером в интервью журналу Stern: финансовые рынки превратились в чудовищ, которых пора обуздать.
«Финансовая сфера, — размышляет президент Союза сберегательных касс и жироцентров Генрих Хасис, — оторвалась от реальной экономики».
Это верно. Но одновременно это и заблуждение. Верно — потому что сделки, совершаемые в этом секторе, давно не имеют ничего общего с реальными товарами. Предмет торговли здесь — ожидания и ожидания ожиданий. И при этом все играют не на свои деньги. Еще и потому, что суммы, которые здесь зарабатываются, превышают все мыслимые пределы.
А заблуждение — потому что сделки эти в конечном итоге могут сказаться и на реальном секторе экономики. Они способны придавать ему новые силы, как было в годы недавнего подъема. Но могут действовать и как тормоз, что и происходит сейчас. Могут даже увлечь экономику за собой в пропасть. Многие специалисты считают такой поворот событий вполне возможным еще в ходе нынешнего кредитного кризиса.
Уже в течение месяцев этот кризис сотрясает финансовые рынки. Эмиссионные банки закачивают сотни миллиардов в мировую экономику, чтобы снабдить ее ликвидностью и предотвратить коллапс. Столь нелюбимые многими государственные фонды из стран Ближнего и Дальнего Востока пришли на помощь и своими деньгами выручили такие уважаемые институты, как американская Citigroup или швейцарская UBS.
Не исключено, что самая трудная пора уже позади, хотя последствия будут ощущаться еще долго. Возможно, с другой стороны, что в ближайшее время в водоворот будут втянуты другие рынки, например потребительские кредиты.
Но, несмотря на все это, еще достаточно спекулятивного капитала, ищущего возможности прибыльного вложения. Вчера в моде были кредиты на бросовую недвижимость, а сегодня привлекают золото и олово, пшеница и соя. И получается, что вырисовывается уже и следующий кризис, тогда как прежний еще далеко не закончился: один пузырь позади, другой — впереди.
И снова — знакомые все лица: хедж-фонды и крупные инвесторы, готовые делать ставки на все, что приносит деньги. А рядом суетятся американские пенсионные фонды. Как, например, фонд страхования по старости калифорнийских учителей. Тут же и бесчисленные мелкие вкладчики, инвестирующие в сырьевые и индексные фонды, повторяющие динамику сырьевых цен. Они же скупают сертификаты — те современные инвестиционные инструменты, что позволяют и среднему обывателю-инвестору прилагать руку к вращению большого денежного колеса.
Все они играют на повышение цен на сырье, поскольку спрос растет, а предложение ограниченно. Например, по нефти, без которой мировая экономика просто остановилась бы. Странам Азии, чья экономика стремительно развивается, ее нужно все больше. Но роста цен ожидают и на продукты питания: в Китае теперь мясо могут позволить себе больше людей, чем прежде. А чтобы получить килограмм свинины, требуется три килограмма корма. И в то же время на многих полях выращиваются культуры, из которых можно производить биотопливо.
Тенденция получается однозначная. Но она лишь в общих чертах объясняет крутой рост цен. Ведь потребительские привычки и связанный с ними спрос не меняются в одночасье. В одночасье меняются лишь ожидания — а вот они как раз и гонят цены ввысь.
Никто не знает, сколько стоила бы нефть, если бы не было спекуляции. Ясно только, что она была бы дешевле.
А будь она дешевле, всем пришлось бы меньше платить за бензин, за отопление и за горячую воду. И тогда немцы и все другие смогли бы больше денег тратить на жизнь и на потребление. И из кровообращения немецкой экономики не извлекалось бы так много миллиардов.
Если бы нефть была дешевле, меньше была бы и инфляция. И тогда европейский Центробанк не держал бы процентные ставки на столь высоком уровне, как сейчас, а смог бы их понизить. А вместо этого президент ЕЦБ Жан-Клод Трише их недавно вновь повысил. Ведь низкие процентные ставки стимулировали бы экономику и притормозили бы подъем курса евро, что было бы на пользу конъюнктуре — и в результате положительно сказалось бы и на рынке труда.
Но пока подъем под угрозой. И многие рабочие места тоже. А инфляция не только удорожает товары, но и перераспределяет благосостояние, нанося бедным более тяжелый удар, чем богатым.
Поскольку, однако, никто не знает, насколько дешевле была бы нефть, если бы ею меньше спекулировали, никому не известно, и сколь велико это воздействие. Ясно только, что оно есть. И что чувствует его каждый человек и каждая фирма.
И тем не менее, это все относительно безобидно по сравнению со спекуляцией продуктами питания. Тут уж речь идет не только о стоимости жизни. В экстренных случаях на кону сама жизнь. Когда же цены на продукты питания поднимаются, продовольствие становится недоступно бедным и они голодают. И потому есть у спекуляции грань, которую старательно вытесняют из сознания все те, кто видит перед собой только быстрое обогащение. Благодаря этому им удается не думать о том, что они творят.
Глобализация с ее чередой успехов начала спотыкаться. Поначалу она помогла сотням миллионов людей выбраться из нищеты. А теперь она являет миру свою омерзительную двуликость: на одной стороне глобуса ширится голод, на другой — растет прибыль.
На дисплеях компьютеров стратегов с Уолл-стрит вся эта ситуация выглядит иначе. Там сырье — это отрасль с самыми крупными показателями роста в ХХI столетии. Гигантские суммы устремляются в торговлю продуктами питания и энергией. Обозримые доселе рынки, которые в течение десятилетий жили по стабильным законам, захвачены теперь стаями финансовой саранчи.
Еще в конце 2003 года в этот бизнес они вкладывали всего $13 млрд. В марте 2008 года вложения составили $260 млрд — рост на 1900%. В прошлом году сотни миллионов долларов ежедневно текли на рынки сырья. К началу года река превратилась в бурный поток. День за днем на рынок поступает новый миллиард долларов.
Хедж-фонды, банки, пенсионные кассы и инвестиционные фонды, а с ними и миллионы мелких вкладчиков — все втянуты в процесс. Поначалу они рисковали своими деньгами, вкладывая их в интернетные фирмы, затем — в недвижимость, а теперь — в сельское хозяйство и энергетические рынки.
Ясно одно: анализ инвесторов в принципе верен, и есть серьезные причины делать ставку на дальнейший рост цен на сырье — ресурсов становится все меньше, глобальный спрос на энергию, на медь и уголь, на пшеницу и кукурузу растет и растет. На сырьевых биржах уже говорят о «суперцикле», то есть тренде, который продолжаться будет еще долго.
Проблема в том, что сырье ведет себя иначе, нежели акции или ипотечные кредиты, которые в последнее время были любимцами этой сферы. Многие менеджеры фондов способны (или предпочитают) понимать особые правила их новой игры лишь поверхностно. Торгуют они сведениями, не имеющими значения до тех пор, пока кто-то им этого значения не придаст.
Иной раз достаточно легкого дождя в Айове, чтобы вызвать новый скачок цен на кукурузу, — плохой урожай создаст дефицит. А это для бизнеса хорошо.
Иногда достаточно и тумана в гавани Хьюстона, чтобы вызвать панику на нефтяном рынке. Ведь может получиться, что несколько танкеров не смогут выгрузить свой товар. В Канаде взорвался трубопровод. «Курс подскочил сразу на $4», — сообщает Фадель Гейт. Он работает аналитиком по нефти у Оппенгеймера в Нью-Йорке и занимается этим уже 20 лет. А кроме того, он инженер и знает, как ремонтируют трубопроводы. «Это точно не операция по пересадке сердца, это работа для водопроводчика, совершенно простая, и за три дня ее всегда можно сделать, — заявляет он. — А торговцы используют любой повод, чтобы поднять цены до небес».
Когда Гейт был молод, рассуждать ему приходилось о цене на нефть, составлявшей тогда $4 за баррель. Ни превозносимое теперь соотношение объема добычи и потребления, ни растущий уже несколько лет спрос в Китае, ни беспорядки на Ближнем Востоке и в Нигерии, ни грозящие валы холода — ничто не может объяснить ему, почему цены должны так расти. Ответственны за это исключительно спекулянты, считает он: «Это чистая истерия».
Другие аналитики с ним согласны. «Рынок нервничает из-за того, что через 13 лет может наступить дефицит нефти, — это что такое?» — вопрошает Эдвард Морзе, главный экономист по энергетике в инвестиционном банке Lehman Brothers. «Пузырь распознаешь, только когда он лопнет», — сокрушается он.
На биржах сырья скапливается все больше сообщений о странном поведении игроков. Например, хлопок: за две недели в конце февраля фьючерсная цена поднялась на 50%. При этом фермеры до сегодняшнего дня не смогли продать половину урожая предыдущего года. Склады в США забиты так, как были переполнены в последний раз в 1966 году. То есть по всем показателям товар должен дешеветь.
«Но спекулянты снова подняли курс», — говорится в обзоре американской Ассоциации торговцев хлопком, подготовленном для Конгресса в связи с этой необъяснимой динамикой. Прядильни никогда не смогут заплатить цен, возникших в фантазии спекулянтов, которыми оперируют фьючерсные товарные биржи.
Так сформировались два мира. В одном живут торговцы из хедж-фондов и инвестиционных фирм, а в другом — крестьяне, перекупщики зерна и владельцы горнодобывающих предприятий. Работают они с одними и теми же объектами — с бочонками нефти или буртами хлопка. Но для одних это абстрактные понятия, а для других — продукты, о которые можно и руки запачкать.
Сложности начинаются, когда эти два мира сталкиваются друг с другом: фантазии торговцев приходят в противоречие с реальными экономическими соображениями прядильщиков или тех, кто обжаривает кофе. В результате и возникают такие нелепости, как на хлопковом рынке.
В понятии «спекуляция» как таковом отрицательного смысла не заложено. Когда на какой-либо рынок поступают новые многомиллиардные суммы, это придает новые силы торговле, повышает ее эффективность и способно дать импульс модернизации.
Но с некоторых пор пари новых финансовых инвесторов превратили фьючерсные биржи, прежде всего Чикагскую и Нью-Йоркскую, в совершеннейшее казино. По традиции фермеры и оптовики, торговавшие зерном, могли заключать здесь фьючерсные сделки о продаже урожая. Объемы, цену и сроки поставки можно было оговаривать, в то время как колосья еще колыхались на полях.
Крестьянам и их клиентам это давало возможность застраховаться от непогоды. При торговле металлами и энергией такая модель помогает игрокам на рынке демпфировать слишком резкие колебания цены и управлять поставками своих товаров.
Именно этим механизмом пользуются спекулянты. Они покупают накладные на пшеницу или нефть по выгодным ценам и как бы заключают многомиллиардные пари на то, что цена поднимется.
Традиционные торговцы сырьем противостоять этому не могут — они не видят в таких попытках даже минимальных шансов. Новые игроки задают тон на бирже уже потому, что их необычайно много. Только в Чикаго, на крупнейшей в мире фьючерсной товарной бирже, совершается сделок с фьючерсными накладными на 30-кратный объем годового производства зерна в США. И тенденцию эту пока не остановить: уже сейчас у чикагских брокеров заключенных контрактов на 20% больше, чем к тому же сроку в прошлом году.
Традиционно цены на пшеницу, рис или свинину устанавливались на переговорах между крестьянами, оптовиками и их клиентами. И на сырьевых биржах обычно происходит так же. Раньше или позже в рамках фьючерсных сделок наконец совершается реальная поставка товаров. На жаргоне специалистов это называется реальным обменом.
Вот с этим покончено. Хуберт Габриш из Института экономических исследований (город Галле) заявляет, что реальный обмен стал «для бирж случаем исключительным». При торговле пшеницей лишь 3% проданного объема действительно меняют владельца. Цены теперь определяют спекулянты. Это финансовые жонглеры, нисколько не заинтересованные в том, чтобы огромные объемы зерна действительно оказались в их распоряжении или были физически им поставлены.
Одна мера пшеницы, единица, упоминавшаяся еще в Библии, превратилась в офисах нью-йоркских хедж-фондов в абстрактный показатель, на который удобно делать ставки, с реальной ценностью самого продукта питания часто не имеющие ничего общего.
О первой в истории спекулятивной операции повествуется в Ветхом Завете. Она была совершена правителем Египта. Ему привиделся сон, что за семью богатыми урожаями последуют семь урожаев тощих. Тогда он создал первый в истории государственный фонд, в котором было собрано большое количество зерна. Это привело к росту цен на него.
Классическим примером всех последующих истерий стала тюльпаномания, случившаяся в Голландии в XVII веке. В апогее сумасшествия луковицы особенно почитаемых сортов Viceroy и Admiral van der Eyck достигли в 1636 году цены, равной стоимости целого дома. Истерия охватила все слои населения. На картинах того времени даже в пивных луковицами торгуют и мясники, и стражники, и корабельные маклеры, и студенты, и трубочисты.
А потом рухнула вера в непоколебимое и золотоносное будущее тюльпанов. На аукционе в Хаарлеме 4 февраля 1637 года никто не поднял пальца, когда торговалась первая луковица. Аукционист цену опустил — и снова никто не пошевелился. Тут все бросились продавать тюльпаны, в результате чего цены обрушились.
Страну охватила глубокая депрессия. Как часто бывает после периодов конъюнктурного перегрева, пришлось вмешиваться государству: уже прижившаяся тогда торговля фьючерсами была запрещена. Проповедники в церквях изобличали спекулянтов. Они видели в происходившем «кару Божию за грех алчности и глупости».
С тех пор как люди научились торговать, существует спекуляция и происходят обвалы, за которыми следуют нужда и нищета. Причиной всегда было роковое совпадение избытков ликвидности и стадного чувства спекулянтов. Именно эта комбинация заставляла рынок сначала стремительно расти, потом взрываться и затем переживать коллапс.
Похоже, что каждому поколению приходится преодолеть собственные фантазии, приходится стать свидетелем того, как безграничный оптимизм трансформируется в отчаяние, а стопроцентно надежные варианты инвестиций через миг делаются совершенно нелепыми. Когда-то это началось с ажиотажа по поводу Южной морской компании, South Sea Company (1720), затем был пузырь, связанный с британской железной дорогой (1846), в этом же ряду стоит мировой экономический кризис 1929 года, начавшийся со скачка акций. Безумие делается очевидным лишь задним числом.
Рисковые игроки в зависимости от успеха становятся объектом осмеяния или восхищения. Успешная игра Джорджа Сороса против британского фунта стерлингов окружила его в 1992 году ореолом хладнокровного биржевого игрока. А другие попадали за решетку, например Ник Лисон, молодой английский торговец акциями, проигравший в середине 1990-х свыше 800 млн фунтов. Когда скрывать проигрыш стало невозможно, он оставил на своем рабочем столе лапидарную записку «весьма сожалею» и сбежал. Вскоре его работодатель Barings, старейший английский инвестиционный банк, разорился.
Историческая ретроспектива показывает, что игроки и спекулянты были всегда, как и раздутые спекуляцией пузыри. Новизна в том, что многомиллиардные ставки стали таким частым явлением в последние годы.
Связано это с современными финансовыми рынками и их инструментами, так называемыми «дериватами» — фьючерсными сделками, которые крупный американский инвестор Уоррен Баффет справедливо назвал оружием массового уничтожения. Но разрушительная сила этого оружия начинает действовать только благодаря тому, что эмиссионные банки создали необходимую обстановку: никогда прежде в истории мир не был наводнен таким количеством денег.
С начала 80-х годов прошлого века процентные ставки в экономике крупнейших стран имеют тенденцию к понижению. Соответственно рос объем денежной массы — поначалу примерно на 4% в год, а потом и более чем на 10%. Если больший объем капитала приносит меньшие доходы от процентов, вкладчики автоматически начинают искать более выгодные возможности для инвестиций.
Сравнительно легко проследить путь этих денег — гигантский поток капиталов оставляет широкое речное русло на каждом рынке, который он наводняет.
В середине 1990-х резко росли показатели в так называемых «пороговых» странах Юго-Восточной Азии — молодыми тиграми считались Таиланд, Южная Корея, Малайзия, Филиппины и Индонезия. Получая с Запада миллиарды долларов, они смогли дать толчок экономике. А осенью 1997 года наступила катастрофа.
Не успела закончиться одна вечеринка, как началась другая. В Москве западные игроки долго играли на краткосрочных российских облигациях, пока в 1998 году не наступил дефолт. Вскоре после этого картинно рухнул многомиллиардный хедж-фонд Long-Term Capital Management — и потянул за собой в пропасть всю международную финансовую систему.
«Не важно, где происходит сбой: ФРС всех спасет и произведет столько дешевых денег, сколько нужно, чтобы освободить кого-то от его проблем», — такими словами американский исследователь Чарлз Моррис (The Trillion Dollar Meltdown. Easy Money, High Rollers and the Great Credit Crash) описывает политику американского Центрального банка и его многолетнего председателя Алана Гринспена.
После катастрофы Dotcom и 11 сентября он организовал настоящее денежное наводнение, снизив базовую процентную ставку на 5 процентных пунктов. Тогда считавшийся волшебником Гринспен держал в течение 12 месяцев ставку на уровне 1%. Этому же принципу следует и его преемник Бен Бернанке, после того как разразился ипотечный кризис в Америке в прошлом году: с сентября он уже семь раз снижал процентную ставку.
«Ликвидность, в изобилии наличествующая в мире, подстегивает спекуляцию и инфляцию», — объясняет один из экспертов ЕЦБ. Наряду с агрессивной политикой низких ставок в США он считает важным фактором серьезное увеличение денежной массы в Азии. Уже существует несколько рабочих групп, исследующих влияние финансовых рынков на динамику денежной массы евро и тем самым на процессы инфляции.
Опасаясь того, что на рынках может случиться коллапс, ФРС продолжала удешевлять деньги. По сути, она боролась с пожаром, поливая огонь бензином, а не водой. Потому что растущий в объеме капитал все более настойчиво ищет новые возможности создания прибыли.
Наиболее агрессивными оказались хедж-фонды, собиравшие гигантские суммы и использовавшие их максимально спекулятивным образом. Если все складывается удачно, их игра приносит вкладчикам сказочные прибыли. А их менеджерам — оклады, о которых еще недавно не приходилось даже и мечтать.
Взять, например, Джона Поулсона. Некогда он занимался инвестиционным бизнесом в банковском деле. С 1994 года он держит собственную группу хедж-фондов, что в значительной мере ускользнуло от внимания общественности. Еще в 2006 году его личный годовой доход оценивался в $100—150 млн. На слух это кажется очень много, но по меркам отрасли этот доход был скорее скромным и, во всяком случае, недостаточным для того, чтобы попасть в заголовки газет.
Ситуация изменилась в тот момент, когда 52-летний Поулсон уже в 2006 году стал играть на коллапс американского рынка недвижимости и делать ставки — особенно в секторе второсортных кредитов. То было время, когда большинство игроков еще рассчитывали на то, что рост будет происходить стремительно и неуклонно. Один из фондов Поулсона — Credit Opportunities II — в прошлом году продвинулся с уровня $130 млн до $3,2 млрд. То есть плюс составил 2362%. Сам Поулсон в рейтинге биржевой газеты Trader Monthly продвинулся на первое место по показателю доходов: его прибыль была оценена примерно в $3 млрд.
Насколько интенсивно хедж-фонды в прошедшие годы проникали в товарно-фьючерсный бизнес, показывают сведения аналитической фирмы Barclay Hedge. С 2003 года такие инвестиции выросли на 372%, достигнув недавно $190 млрд.
Впрочем, на кону могут стоять не только уголь или железная руда. Иногда сомнительного толка игроки делают ставки на то, чтобы свалить экономику целой страны. Такая драма происходит сейчас в Исландии.
Там в последние годы три крупнейших кредитных банка страны играли против собственной валюты, потому что у них накопилось много долгов за рубежом. Это стало известно хедж-фондам, которые стали играть с расчетом на то, что ситуация выйдет из-под контроля.
«Беспардонные торгаши» из-за рубежа решили довести финансовую систему страны до катастрофы, негодовал Дэвид Оддсон, глава Центрального банка Исландии. Он поднял процентные ставки до рекордных 15,5%, чтобы спасти исландскую крону. С начала года она потеряла — вследствие интриг собственных банков — по сравнению с евро 20% своей стоимости.
Есть у инвесторов и другой рычаг. Они играют на разорение исландских банков. Но исландцы борются. Один из банков — Kaupthing Bank — привлекает немецких вкладчиков рекордной процентной ставкой 5,65% на Tagesgeldkonto, чтобы постоянно получать свежие деньги для своей кассы.
Тем временем эмиссионные банки готовятся к осложнениям. Исландия получит от скандинавских стран до 4,3 млрд евро, если эмиссионному банку придется спасать кредитные институты. Сигнал тревоги уже был передан и в ЕЦБ. Складывается так, что хедж-фонды в борьбе за Исландию пока должны признать свое поражение.
Вообще-то неудачные спекуляции хедж-фондов не такая уж редкость, и многие из них уже разорились. Но самой крупной из мыслимых катастроф пока не произошло. Хотя и она не исключена. Наступит такой момент, когда несколько фондов станут играть в одном направлении и увлекут за собой своих кредиторов в пучину. Ведь известно, что хедж-фонды в основном используют в игре заемные деньги, что и дает им, с одной стороны, огромные шансы, а с другой — делает их особенно опасными.
Однако спекулируют не только крупные финансовые жонглеры. Частью игры являются и миллионы мелких вкладчиков, независимо от того, сознают они это или нет. Делая ставки на курс сырья, они пытаются обеспечить себе спокойную старость. Спекулируя на ценных бумагах, они пытаются диверсифицировать страхование жизни и вложения в фонды. Мелкие вкладчики давно уже получили возможность играть на курсах нефти и пшеницы.
«Если правильно использовать растущий мировой спрос, то здесь можно очень прилично зарабатывать», — восторгался еще два года назад Чарлз Вальдес. Он руководит инвестициями крупнейшего пенсионного фонда Америки California Public Employees’ Retirement Systems (Calpers).
Свыше $1,1 млрд он уже вложил в сырьевые рынки для того, чтобы 2,5 млн калифорнийских госслужащих могли получать свои пенсии. А в прошлом году сумма составила всего $450 млн. Назначение этих вкладов в том, чтобы «диверсифицировать наш портфель и снизить наши риски», рассказывает он.
На этот тренд опираются и влиятельные компании инвестиционных фондов. За прошедший год только в США они опубликовали 52 специализированных индекса по сырьевым товарам. Эти инструменты автоматически идут в такт с отраслевыми индексами Standard & Poors и Goldman Sachs, потому что все верят, что курсы будут постоянно расти.
Весьма схожим образом функционирует в Германии процветающая отрасль торговли сертификатами. Мелкий вкладчик имеет возможность работать с более чем 300 тыс. бумаг, торгуемых на биржах, и угадывать движение цен на бензин марки «Super — без свинца», на цинк или соевую муку. Курс и этих выставляемых банками долговых облигаций непосредственно повторяет кривые международной котировки на Чикагской сырьевой бирже или на Лондонской бирже металлов. Немецкие частные вкладчики уже заполучили акции на сумму свыше 130 млрд евро. Банки, со своей стороны, страхуются, покупая соответствующие фьючерсы, и таким образом гонят цены вверх.
С того момента, как прибыльность фондовых рынков упала, многие банки переориентировались на сырье. Как правило, о каких-то этических сомнениях в их рекламных проспектах не сообщается. Как нет в них ссылок и на то, что частные вкладчики в другом месте оплачивают их ставки, например на автозаправках или в булочных. И ни один банкир не упомянет, что, играя на привлекательных курсах ценных бумаг, он вызывает рост цен на продукты в Буркина-Фасо. Реклама JP Morgan, например, утверждает, что можно «получать прибыль без всякого риска, играя на нефтяных фьючерсах».
Несколько недель назад в рамках ЮНЕСКО прозвучало предупреждение от ведущих специалистов по сельскохозяйственным наукам, что в будущем на планете может усилиться голод. С этого момента спекулянты навострили уши. Объектом их внимания стал прежде всего рис, до того мало кого интересовавший на товарно-фьючерсных биржах. Вдруг всем стало известно, что половина человечества, прежде всего в Азии и Западной Африке, буквально живет одним рисом.
Быстрее всех среагировал банк ABN Amro и запустил сертификат, «впервые открывавший возможность принимать участие в торговле азиатским продуктом номер один». Индия запретила экспорт риса, вследствие чего «мировые резервы сократятся до минимума», пишут аналитики банка, подразумевая, что вклады в эту сферу могут дать сумасшедшие прибыли.
Популярность «рисовых сертификатов» среди мелких вкладчиков уже заставляет и другие банки задуматься об их введении. Правда, сейчас цены на рис снова резко пошли вниз.
Проблемы с сырьем как нельзя кстати для индустрии сертификатов — они помогают еще раз привлечь покупателей. Ведь до 29 июня идет своего рода «заключительная налоговая распродажа». Тот, кто приобретет их после этой даты, со следующего года должен будет платить 25% налога на прибыль от спекулятивных сделок — в то время как ранее при продаже сертификатов более чем через год после их покупки курсовая прибыль налогом не облагалась вовсе.
Перегретая атмосфера, громкие обещания — многое напоминает лучшие времена New Economy (незадолго до того, как начались ее худшие времена). Уже давно отдельные аналитики инвестиционных банков вновь стали культовыми фигурами, как некогда Хенри Блоджет и Мэри Микер из Merrill Lynch и Morgan Stanley, многие годы подогревавшие бум в сфере телекоммуникаций.
Схожую роль сегодня выполняет Арьюн Мурти из Goldman Sachs. В своей отрасли этот нефтяной аналитик — настоящая знаменитость. Его смелые прогнозы почти всегда оказывались верны, по крайней мере до сих пор. Поэтому сегодня его свежие обзоры каждый раз вызывают на рынках волны легкого шока. Еще весной 2005 года он предрекал, что цена на нефть, тогда составлявшая около $50, до 2009 года приблизится к $105 за баррель.
6 мая он заявил: «все более вероятным» становится, что в ближайшие 24 месяца за баррель придется платить уже по $200. Цены на биржах не замедлили подскочить. «Отчет Goldman дает менеджерам фондов индульгенцию для дальнейшего взвинчивания цен», — считает Михаель Фитцпатрик из MF Global, ведущей в мире брокерской фирмы, занимающейся фьючерсными сделками.
К пику своей формы сегодня вновь приближается и биржевое телевидение. Деловые каналы, такие как американские CNBC и Bloomberg, подогревают настроение изо всех сил. Там, где раньше взволнованно сообщали последнюю информацию о посещаемости сайтов Amazon и Netscape, нынче на экране появляются текущие цены на золото, серебро, газ и нефть. Телеведущие, инвесторы и аналитики напряженно часами дискутируют о «нефтяном кризисе Америки» и «ипотечном пузыре». Разумеется, говорят и о том, как на этом лучше всего заработать.
Для новоявленных мини-спекулянтов Джим Крамер — самая шумная звезда американского биржевого телевидения. Бывший менеджер хедж-фонда в программе Mad Money («Шальные деньги») иногда кидается стульями и постоянно нажимает на красные кнопки. В зависимости от того, какой совет по капиталовложениям он дает, в студии звучит то «аллилуйя», то автоматная очередь, то рев быка, медведя или кабана.
«С подвозом ветряных турбин сложности» — туш! «Контейнерные перевозки на пороге нового взлета» — аплодисменты! «Рост цен на нефть на время оборвется» — тра-та-та-та!
Для капитализма глобального безумия, в котором живут крупные и мелкие спекулянты, лучшей кулисы, чем шоу Крамера, и не придумать. Неудивительно, что и кое-кого из участников процесса охватывает беспокойство, и все большее число из них задает себе вопрос, как вообще можно обуздать вышедшие из-под контроля рынки.
Недостаточное регулирование позволило финансовой отрасли стать слишком прибыльной и слишком большой, уверен Джордж Сорос. Легендарный гуру инвесторов уже много лет предупреждает об опасностях глобального финансового бизнеса. На позапрошлой неделе на слушаниях в американском Конгрессе он говорил, что за последние 25 лет образовался сверхпузырь.
По его мнению, рекордные цены на нефть — одно из последствий этого пузыря. «Спекулянты и индексные фонды, устремляющиеся за тенденцией, усиливают давление на цены», — говорит Сорос и предлагает осложнить для пенсионных и индексных фондов игру на сырьевых фьючерсных биржах — например, увеличив минимальную сумму используемого спекулянтами капитала.
Кеннет Гриффин — еще один крупный игрок на рынке. Его группа хедж-фондов Citadel управляет $20 млрд и является одной из самых успешных в отрасли. Несмотря на это, иногда у него появляется неприятное чувство. «Американские рынки капитала оказались в руках 29-летних юнцов», — недавно неистовствовал он: зеленая молодежь, только вчера с университетской скамьи. Главы же банков, напротив, подчас понимают «свой бизнес лишь фрагментарно». Гриффин уверен, что управлять отраслью нужно более четко.
«Необходимо построить финансовую систему, в которой не возникало бы извращенных стимулов, риски верно распознавались бы и осуществлялось бы управление ими, а объем внешних заимствований был бы меньше», — говорит Марио Драги, глава итальянского Banca d'Italia и президент Форума финансовой стабильности, учрежденного 10 лет назад после кризиса в Азии семью важнейшими индустриальными странами мира. В апреле он представил 70-страничный каталог мер, необходимых для повышения стабильности рынков.
В частности, при инвестировании в сложные финансовые продукты банки должны располагать большим собственным капиталом. Кроме того, нужно обязать хедж-фонды и других крупных спекулянтов раскрывать свои действия и риски.
«Внесенные предложения могут быть эффективны, но для этого их нужно действительно реализовать», — заявляет бывший президент Бундесбанка Ханс Титмайер, один из соучредителей форума. Ведь, как только острый кризис останется позади, американцы и англичане вновь начнут то и дело требовать для своих компаний исключений.
Кроме жесткого регулирования, экономисты требуют и более строгой денежной политики. Под этим понимается повышение учетных ставок, сокращение инфляции и, наконец, укрепление доллара. «Инвесторы всего мира рассматривают сырье как защиту от инфляции», — говорит Бен Стейл из американского Комитета по международным отношениям. А это значит: пока не прекратится ослабление доллара, цены на нефть не упадут. Пока что нефть стала новой мировой «резервной валютой».
В штаб-квартирах хедж-фондов, пенсионных фондов и инвестиционных компаний уже лихорадочно ищут новые области для большого бизнеса. Последнее время популярностью пользуются «консервативные инвестиции» в нечто, что можно «пощупать» и что не сможет так просто «раствориться в воздухе», как фьючерсные контракты, заключенные на Чикагской или Нью-Йоркской бирже.
Поэтому хедж-фонды и инвестиционные банки начали скупать сельскохозяйственные угодья по всему миру. Так, Morgan Stanley уже владеет тысячами гектаров земель на Украине. Сельскохозяйственный фонд нью-йоркской инвестиционной группы Blackrock приобрел в английском графстве Норфолк свыше 1100 га. Другие рыщут в поисках возможностей для капиталовложений по всему миру — от России до Южной Америки. В Аргентине цены на самые плодородные земли только за прошлый год выросли на 80%.
Английский хедж-фонд Emergent Asset Management сегодня собирает миллиард евро для покупки фермерских земель к югу от Сахары.
«Быть может, менеджеры хедж-фондов не слишком хорошие земледельцы, — говорит глава маркетингового отдела Emergent Asset Management Пол Кристи, — однако, если им дать правильных партнеров, они смогут хорошо управлять и фермерским хозяйством».
(C) Источник
Не является индивидуальной инвестиционной рекомендацией
При копировании ссылка обязательна Нашли ошибку: выделить и нажать Ctrl+Enter
Заработав на акциях высокотехнологичных производителей и ипотечных кредитах, армия биржевых спекулянтов бросилась на сырьевой рынок. Их миллиарды загоняют на астрономические высоты цены на нефть и газ, пшеницу и рис. И для жизни людей, и для глобальной экономики это имеет тяжелые последствия.
Даниэль Йэгги сидит за столом переговоров в офисе на площади Place du Molard, всего в нескольких шагах от Женевского озера. В пятницу в 13.45 баррель нефти сорта Brent стоил $129,5.
47-летний швейцарец торгует нефтью. Ему и его партнеру Марко Дюнану принадлежит фирма Mercuria. Она входит в десятку крупнейших торговых домов в мире. Примерно 110 сотрудников, работающих в Женеве, анализируют состояние рынков, исследуют контракты и маршруты танкеров. В прошлом году оборот Mercuria только по нефтепродуктам составил почти $30 млрд. Миллионы баррелей ушли в Китай.
«В течение десятилетий нефть была слишком дешевой, а в 1999 году цена упала ниже отметки в $10», — рассказывает Йэгги. Страны с растущей экономикой, такие как Китай, Индия, Россия и Бразилия, подогревали спрос и поднимали цену на сырье. Но принципиально рынок изменили, по его мнению, крупные пенсионные и инвестиционные фонды.
В поисках надежных и долгосрочных прибылей крупные вкладчики повернулись лицом к сырьевому рынку. Эти вложения обещают намного более высокие прибыли, нежели торговля акциями. Чем больше фондов занималось инвестированием, тем выше поднимались цены. Рынок спекулятивных сырьевых бумаг весьма ограничен. Даже незначительные изменения в портфелях крупных фондовых компаний в состоянии резко поднять цену на нефть.
В 15 часов 15 минут за баррель нефти сорта Brent давали уже $131. В течение одного дня только через компьютеры Mercuria в Женеве продано до 4 млн баррелей «живой» нефти и примерно в 10 раз больше — в форме свопов, «бумажной» нефти. К этому инструменту прибегают, чтобы подстраховать позиции, связанные с рисками.
«За два последних дня нефть подорожала почти на $10», — улыбается Йэгги. Прежде для такого роста обычно требовались годы.
В прошлом августе цена была еще на уровне $70, к началу марта она преодолела отметку $100. В позапрошлую пятницу торги были завершены на новой рекордной отметке в $136,19. Куда это приведет?
Этот вопрос задает себе и Эрнст Таннер. Только он размышляет не о нефти, а о какао. Таннер — глава производящей шоколад фирмы Lindt & Sprungli. На его глазах цена на какао-бобы с начала 2007 года поднялась на 40%, хотя дефицита какао нет. «С динамикой спроса и предложения это не связано», — уверяет Таннер.
Так обстоит дело с нефтью и какао. И с другими сырьевыми продуктами оно обстоит не иначе. Мешок риса стоит почти в три раза дороже, чем в январе, а пшеница, кукуруза и соевые бобы достигли в этом году наивысших ценовых показателей. Кривая цен на золото, несмотря на резкие изломы, тоже карабкается круто вверх.
В действительности золото мало кому нужно. А нефть — смазочный материал для всей экономики. Когда она постоянно дорожает, двигатель конъюнктуры работает с перебоями. Пшеница и рис в самом прямом смысле — продукты питания: когда они дорожают, многим бедным людям приходится голодать или даже погибать от недоедания.
Куда же все это приведет, спрашивают сотни миллионов потребителей во всем мире. Высокие цены на продукты питания уже в течение нескольких недель вызывают беспорядки во многих странах. «Больше денег рабочим и крестьянам», — требуют демонстранты в Индонезии и Таиланде. В апреле граждане Гаити изгнали премьера своего правительства — именно из-за цен на продовольствие. В Буркина-Фасо в течение нескольких дней жизнь была парализована всеобщей забастовкой. В Сомали, где нищета особенно ужасна, солдаты стали стрелять по многотысячной толпе, чтобы сохранить контроль над ситуацией. В этой стране цена на рис за несколько недель удвоилась.
Кукурузная мука, из которой в Мексике пекут лепешки, невероятно подорожала. Президент Фелипе Кальдерон распорядился ежемесячно выдавать 26 млн самых бедных мексиканцев сумму, равную в пересчете 7 евро, чтобы хоть как-то смягчить нищету.
Во Франции, Италии, Англии и Испании в последние недели состоялись забастовки против высоких цен на бензин. Крестьяне, рыбаки, водители такси и дальнобойщики видят, как уменьшаются их реальные доходы. Они опасаются, что скоро не смогут сводить концы с концами.
А в то же время стоимость жизни продолжает расти. В позапрошлую пятницу Бундесбанк заметно повысил прогноз инфляции на текущий год — с 2,3% до 3%.
Самым тяжелым грузом на плечи граждан ложатся затраты на энергию. Кому приходится каждый день ездить на работу из Гамбурга в Любек, заплатит в этом году за бензин на несколько сотен евро больше, чем в прошлом. Средние затраты на энергию в стандартном домашнем хозяйстве с 2004 года до сегодняшнего дня возросли на 100 евро в месяц.
И это только начало. Нет сомнений, что в течение года существенно подорожает и газ. Ведь его цена привязана к динамике цен на нефть. Квартиросъемщикам уже сейчас пора готовиться к резкому росту расходов на энергию и услуги — и, может быть, откладывать на это деньги.
Дорожает и ежедневная продуктовая корзина. Лапша подорожала за год на 26%, творог — на 47%.
А что будет, когда цены на энергию в полной мере проявятся в ценах на авиабилеты? Тогда очень многим немцам придется задуматься, могут ли они позволить себе привычный отпуск.
Уже сейчас под угрозой уровень жизни большого числа граждан — а скоро, может быть, и благополучие всей нации.
Потому важно разобраться: растут ли цены потому, что так определено природой, например, из-за того, что предложение отстает от спроса, или же их поднимают иные, скрытые силы: спекулянты, извлекающие выгоду из обостряющегося дефицита сырьевых товаров, чтобы стремительно зарабатывать огромные суммы.
Вопрос этот не чисто экономический. Он и нравственный, и в высшей мере этический. От ответа зависит очень многое — в том числе и убедительность нашей экономической системы.
Может быть, поэтому многие аналитики стараются снять у людей состояние тревоги и вообще их успокоить. Эксперты признают, что на сырьевых рынках лютуют спекулянты, но одновременно заявляют, что на цены они влияют не столь уж сильно. А если и влияют, то это только к лучшему, поскольку тем скорее человечество подготовится к неизбежному — растущему дефициту ресурсов.
«Дело здесь не в том, чтобы найти виноватого», — объясняет американский министр финансов Хэнк Полсон. Предложение не слишком обширно и в долгосрочном плане спроса не покроет. Полсон заявляет: «От спекулянтов это не очень сильно зависит».
Те, кого это касается, видят проблему иначе. «Огромный приток денег с Уолл-стрит и от хедж-фондов вызывает резкий рост цен — и воздействие этого процесса разрушительно по природе», — заявляет президент американского Национального союза фермеров Том Буис.
Чем больше станет пропасть между ценами и реальностью, тем явственнее будет расти опасность, что образуется пузырь, сопоставимый с биржевыми курсами так называемой New Economy. А пузырь имеет свойство лопаться.
Для немецких автомобилистов и голодающих в Африке в этом заключалось бы доброе послание. Но финансовые рынки вновь попали в зону турбулентности, а хедж-фонды, а может быть, и некоторые из банков — в полосу трудностей.
Ибо независимо от того, идет ли кривая вверх или вниз, биржевые спекуляции приводят к абсурдным аномалиям с реальными последствиями для экономики.
Современные финансовые рынки рождают мутантов. Мировая экономика вновь переживает потрясение. Подтверждаются слова, сказанные недавно федеральным президентом Хорстом Келером в интервью журналу Stern: финансовые рынки превратились в чудовищ, которых пора обуздать.
«Финансовая сфера, — размышляет президент Союза сберегательных касс и жироцентров Генрих Хасис, — оторвалась от реальной экономики».
Это верно. Но одновременно это и заблуждение. Верно — потому что сделки, совершаемые в этом секторе, давно не имеют ничего общего с реальными товарами. Предмет торговли здесь — ожидания и ожидания ожиданий. И при этом все играют не на свои деньги. Еще и потому, что суммы, которые здесь зарабатываются, превышают все мыслимые пределы.
А заблуждение — потому что сделки эти в конечном итоге могут сказаться и на реальном секторе экономики. Они способны придавать ему новые силы, как было в годы недавнего подъема. Но могут действовать и как тормоз, что и происходит сейчас. Могут даже увлечь экономику за собой в пропасть. Многие специалисты считают такой поворот событий вполне возможным еще в ходе нынешнего кредитного кризиса.
Уже в течение месяцев этот кризис сотрясает финансовые рынки. Эмиссионные банки закачивают сотни миллиардов в мировую экономику, чтобы снабдить ее ликвидностью и предотвратить коллапс. Столь нелюбимые многими государственные фонды из стран Ближнего и Дальнего Востока пришли на помощь и своими деньгами выручили такие уважаемые институты, как американская Citigroup или швейцарская UBS.
Не исключено, что самая трудная пора уже позади, хотя последствия будут ощущаться еще долго. Возможно, с другой стороны, что в ближайшее время в водоворот будут втянуты другие рынки, например потребительские кредиты.
Но, несмотря на все это, еще достаточно спекулятивного капитала, ищущего возможности прибыльного вложения. Вчера в моде были кредиты на бросовую недвижимость, а сегодня привлекают золото и олово, пшеница и соя. И получается, что вырисовывается уже и следующий кризис, тогда как прежний еще далеко не закончился: один пузырь позади, другой — впереди.
И снова — знакомые все лица: хедж-фонды и крупные инвесторы, готовые делать ставки на все, что приносит деньги. А рядом суетятся американские пенсионные фонды. Как, например, фонд страхования по старости калифорнийских учителей. Тут же и бесчисленные мелкие вкладчики, инвестирующие в сырьевые и индексные фонды, повторяющие динамику сырьевых цен. Они же скупают сертификаты — те современные инвестиционные инструменты, что позволяют и среднему обывателю-инвестору прилагать руку к вращению большого денежного колеса.
Все они играют на повышение цен на сырье, поскольку спрос растет, а предложение ограниченно. Например, по нефти, без которой мировая экономика просто остановилась бы. Странам Азии, чья экономика стремительно развивается, ее нужно все больше. Но роста цен ожидают и на продукты питания: в Китае теперь мясо могут позволить себе больше людей, чем прежде. А чтобы получить килограмм свинины, требуется три килограмма корма. И в то же время на многих полях выращиваются культуры, из которых можно производить биотопливо.
Тенденция получается однозначная. Но она лишь в общих чертах объясняет крутой рост цен. Ведь потребительские привычки и связанный с ними спрос не меняются в одночасье. В одночасье меняются лишь ожидания — а вот они как раз и гонят цены ввысь.
Никто не знает, сколько стоила бы нефть, если бы не было спекуляции. Ясно только, что она была бы дешевле.
А будь она дешевле, всем пришлось бы меньше платить за бензин, за отопление и за горячую воду. И тогда немцы и все другие смогли бы больше денег тратить на жизнь и на потребление. И из кровообращения немецкой экономики не извлекалось бы так много миллиардов.
Если бы нефть была дешевле, меньше была бы и инфляция. И тогда европейский Центробанк не держал бы процентные ставки на столь высоком уровне, как сейчас, а смог бы их понизить. А вместо этого президент ЕЦБ Жан-Клод Трише их недавно вновь повысил. Ведь низкие процентные ставки стимулировали бы экономику и притормозили бы подъем курса евро, что было бы на пользу конъюнктуре — и в результате положительно сказалось бы и на рынке труда.
Но пока подъем под угрозой. И многие рабочие места тоже. А инфляция не только удорожает товары, но и перераспределяет благосостояние, нанося бедным более тяжелый удар, чем богатым.
Поскольку, однако, никто не знает, насколько дешевле была бы нефть, если бы ею меньше спекулировали, никому не известно, и сколь велико это воздействие. Ясно только, что оно есть. И что чувствует его каждый человек и каждая фирма.
И тем не менее, это все относительно безобидно по сравнению со спекуляцией продуктами питания. Тут уж речь идет не только о стоимости жизни. В экстренных случаях на кону сама жизнь. Когда же цены на продукты питания поднимаются, продовольствие становится недоступно бедным и они голодают. И потому есть у спекуляции грань, которую старательно вытесняют из сознания все те, кто видит перед собой только быстрое обогащение. Благодаря этому им удается не думать о том, что они творят.
Глобализация с ее чередой успехов начала спотыкаться. Поначалу она помогла сотням миллионов людей выбраться из нищеты. А теперь она являет миру свою омерзительную двуликость: на одной стороне глобуса ширится голод, на другой — растет прибыль.
На дисплеях компьютеров стратегов с Уолл-стрит вся эта ситуация выглядит иначе. Там сырье — это отрасль с самыми крупными показателями роста в ХХI столетии. Гигантские суммы устремляются в торговлю продуктами питания и энергией. Обозримые доселе рынки, которые в течение десятилетий жили по стабильным законам, захвачены теперь стаями финансовой саранчи.
Еще в конце 2003 года в этот бизнес они вкладывали всего $13 млрд. В марте 2008 года вложения составили $260 млрд — рост на 1900%. В прошлом году сотни миллионов долларов ежедневно текли на рынки сырья. К началу года река превратилась в бурный поток. День за днем на рынок поступает новый миллиард долларов.
Хедж-фонды, банки, пенсионные кассы и инвестиционные фонды, а с ними и миллионы мелких вкладчиков — все втянуты в процесс. Поначалу они рисковали своими деньгами, вкладывая их в интернетные фирмы, затем — в недвижимость, а теперь — в сельское хозяйство и энергетические рынки.
Ясно одно: анализ инвесторов в принципе верен, и есть серьезные причины делать ставку на дальнейший рост цен на сырье — ресурсов становится все меньше, глобальный спрос на энергию, на медь и уголь, на пшеницу и кукурузу растет и растет. На сырьевых биржах уже говорят о «суперцикле», то есть тренде, который продолжаться будет еще долго.
Проблема в том, что сырье ведет себя иначе, нежели акции или ипотечные кредиты, которые в последнее время были любимцами этой сферы. Многие менеджеры фондов способны (или предпочитают) понимать особые правила их новой игры лишь поверхностно. Торгуют они сведениями, не имеющими значения до тех пор, пока кто-то им этого значения не придаст.
Иной раз достаточно легкого дождя в Айове, чтобы вызвать новый скачок цен на кукурузу, — плохой урожай создаст дефицит. А это для бизнеса хорошо.
Иногда достаточно и тумана в гавани Хьюстона, чтобы вызвать панику на нефтяном рынке. Ведь может получиться, что несколько танкеров не смогут выгрузить свой товар. В Канаде взорвался трубопровод. «Курс подскочил сразу на $4», — сообщает Фадель Гейт. Он работает аналитиком по нефти у Оппенгеймера в Нью-Йорке и занимается этим уже 20 лет. А кроме того, он инженер и знает, как ремонтируют трубопроводы. «Это точно не операция по пересадке сердца, это работа для водопроводчика, совершенно простая, и за три дня ее всегда можно сделать, — заявляет он. — А торговцы используют любой повод, чтобы поднять цены до небес».
Когда Гейт был молод, рассуждать ему приходилось о цене на нефть, составлявшей тогда $4 за баррель. Ни превозносимое теперь соотношение объема добычи и потребления, ни растущий уже несколько лет спрос в Китае, ни беспорядки на Ближнем Востоке и в Нигерии, ни грозящие валы холода — ничто не может объяснить ему, почему цены должны так расти. Ответственны за это исключительно спекулянты, считает он: «Это чистая истерия».
Другие аналитики с ним согласны. «Рынок нервничает из-за того, что через 13 лет может наступить дефицит нефти, — это что такое?» — вопрошает Эдвард Морзе, главный экономист по энергетике в инвестиционном банке Lehman Brothers. «Пузырь распознаешь, только когда он лопнет», — сокрушается он.
На биржах сырья скапливается все больше сообщений о странном поведении игроков. Например, хлопок: за две недели в конце февраля фьючерсная цена поднялась на 50%. При этом фермеры до сегодняшнего дня не смогли продать половину урожая предыдущего года. Склады в США забиты так, как были переполнены в последний раз в 1966 году. То есть по всем показателям товар должен дешеветь.
«Но спекулянты снова подняли курс», — говорится в обзоре американской Ассоциации торговцев хлопком, подготовленном для Конгресса в связи с этой необъяснимой динамикой. Прядильни никогда не смогут заплатить цен, возникших в фантазии спекулянтов, которыми оперируют фьючерсные товарные биржи.
Так сформировались два мира. В одном живут торговцы из хедж-фондов и инвестиционных фирм, а в другом — крестьяне, перекупщики зерна и владельцы горнодобывающих предприятий. Работают они с одними и теми же объектами — с бочонками нефти или буртами хлопка. Но для одних это абстрактные понятия, а для других — продукты, о которые можно и руки запачкать.
Сложности начинаются, когда эти два мира сталкиваются друг с другом: фантазии торговцев приходят в противоречие с реальными экономическими соображениями прядильщиков или тех, кто обжаривает кофе. В результате и возникают такие нелепости, как на хлопковом рынке.
В понятии «спекуляция» как таковом отрицательного смысла не заложено. Когда на какой-либо рынок поступают новые многомиллиардные суммы, это придает новые силы торговле, повышает ее эффективность и способно дать импульс модернизации.
Но с некоторых пор пари новых финансовых инвесторов превратили фьючерсные биржи, прежде всего Чикагскую и Нью-Йоркскую, в совершеннейшее казино. По традиции фермеры и оптовики, торговавшие зерном, могли заключать здесь фьючерсные сделки о продаже урожая. Объемы, цену и сроки поставки можно было оговаривать, в то время как колосья еще колыхались на полях.
Крестьянам и их клиентам это давало возможность застраховаться от непогоды. При торговле металлами и энергией такая модель помогает игрокам на рынке демпфировать слишком резкие колебания цены и управлять поставками своих товаров.
Именно этим механизмом пользуются спекулянты. Они покупают накладные на пшеницу или нефть по выгодным ценам и как бы заключают многомиллиардные пари на то, что цена поднимется.
Традиционные торговцы сырьем противостоять этому не могут — они не видят в таких попытках даже минимальных шансов. Новые игроки задают тон на бирже уже потому, что их необычайно много. Только в Чикаго, на крупнейшей в мире фьючерсной товарной бирже, совершается сделок с фьючерсными накладными на 30-кратный объем годового производства зерна в США. И тенденцию эту пока не остановить: уже сейчас у чикагских брокеров заключенных контрактов на 20% больше, чем к тому же сроку в прошлом году.
Традиционно цены на пшеницу, рис или свинину устанавливались на переговорах между крестьянами, оптовиками и их клиентами. И на сырьевых биржах обычно происходит так же. Раньше или позже в рамках фьючерсных сделок наконец совершается реальная поставка товаров. На жаргоне специалистов это называется реальным обменом.
Вот с этим покончено. Хуберт Габриш из Института экономических исследований (город Галле) заявляет, что реальный обмен стал «для бирж случаем исключительным». При торговле пшеницей лишь 3% проданного объема действительно меняют владельца. Цены теперь определяют спекулянты. Это финансовые жонглеры, нисколько не заинтересованные в том, чтобы огромные объемы зерна действительно оказались в их распоряжении или были физически им поставлены.
Одна мера пшеницы, единица, упоминавшаяся еще в Библии, превратилась в офисах нью-йоркских хедж-фондов в абстрактный показатель, на который удобно делать ставки, с реальной ценностью самого продукта питания часто не имеющие ничего общего.
О первой в истории спекулятивной операции повествуется в Ветхом Завете. Она была совершена правителем Египта. Ему привиделся сон, что за семью богатыми урожаями последуют семь урожаев тощих. Тогда он создал первый в истории государственный фонд, в котором было собрано большое количество зерна. Это привело к росту цен на него.
Классическим примером всех последующих истерий стала тюльпаномания, случившаяся в Голландии в XVII веке. В апогее сумасшествия луковицы особенно почитаемых сортов Viceroy и Admiral van der Eyck достигли в 1636 году цены, равной стоимости целого дома. Истерия охватила все слои населения. На картинах того времени даже в пивных луковицами торгуют и мясники, и стражники, и корабельные маклеры, и студенты, и трубочисты.
А потом рухнула вера в непоколебимое и золотоносное будущее тюльпанов. На аукционе в Хаарлеме 4 февраля 1637 года никто не поднял пальца, когда торговалась первая луковица. Аукционист цену опустил — и снова никто не пошевелился. Тут все бросились продавать тюльпаны, в результате чего цены обрушились.
Страну охватила глубокая депрессия. Как часто бывает после периодов конъюнктурного перегрева, пришлось вмешиваться государству: уже прижившаяся тогда торговля фьючерсами была запрещена. Проповедники в церквях изобличали спекулянтов. Они видели в происходившем «кару Божию за грех алчности и глупости».
С тех пор как люди научились торговать, существует спекуляция и происходят обвалы, за которыми следуют нужда и нищета. Причиной всегда было роковое совпадение избытков ликвидности и стадного чувства спекулянтов. Именно эта комбинация заставляла рынок сначала стремительно расти, потом взрываться и затем переживать коллапс.
Похоже, что каждому поколению приходится преодолеть собственные фантазии, приходится стать свидетелем того, как безграничный оптимизм трансформируется в отчаяние, а стопроцентно надежные варианты инвестиций через миг делаются совершенно нелепыми. Когда-то это началось с ажиотажа по поводу Южной морской компании, South Sea Company (1720), затем был пузырь, связанный с британской железной дорогой (1846), в этом же ряду стоит мировой экономический кризис 1929 года, начавшийся со скачка акций. Безумие делается очевидным лишь задним числом.
Рисковые игроки в зависимости от успеха становятся объектом осмеяния или восхищения. Успешная игра Джорджа Сороса против британского фунта стерлингов окружила его в 1992 году ореолом хладнокровного биржевого игрока. А другие попадали за решетку, например Ник Лисон, молодой английский торговец акциями, проигравший в середине 1990-х свыше 800 млн фунтов. Когда скрывать проигрыш стало невозможно, он оставил на своем рабочем столе лапидарную записку «весьма сожалею» и сбежал. Вскоре его работодатель Barings, старейший английский инвестиционный банк, разорился.
Историческая ретроспектива показывает, что игроки и спекулянты были всегда, как и раздутые спекуляцией пузыри. Новизна в том, что многомиллиардные ставки стали таким частым явлением в последние годы.
Связано это с современными финансовыми рынками и их инструментами, так называемыми «дериватами» — фьючерсными сделками, которые крупный американский инвестор Уоррен Баффет справедливо назвал оружием массового уничтожения. Но разрушительная сила этого оружия начинает действовать только благодаря тому, что эмиссионные банки создали необходимую обстановку: никогда прежде в истории мир не был наводнен таким количеством денег.
С начала 80-х годов прошлого века процентные ставки в экономике крупнейших стран имеют тенденцию к понижению. Соответственно рос объем денежной массы — поначалу примерно на 4% в год, а потом и более чем на 10%. Если больший объем капитала приносит меньшие доходы от процентов, вкладчики автоматически начинают искать более выгодные возможности для инвестиций.
Сравнительно легко проследить путь этих денег — гигантский поток капиталов оставляет широкое речное русло на каждом рынке, который он наводняет.
В середине 1990-х резко росли показатели в так называемых «пороговых» странах Юго-Восточной Азии — молодыми тиграми считались Таиланд, Южная Корея, Малайзия, Филиппины и Индонезия. Получая с Запада миллиарды долларов, они смогли дать толчок экономике. А осенью 1997 года наступила катастрофа.
Не успела закончиться одна вечеринка, как началась другая. В Москве западные игроки долго играли на краткосрочных российских облигациях, пока в 1998 году не наступил дефолт. Вскоре после этого картинно рухнул многомиллиардный хедж-фонд Long-Term Capital Management — и потянул за собой в пропасть всю международную финансовую систему.
«Не важно, где происходит сбой: ФРС всех спасет и произведет столько дешевых денег, сколько нужно, чтобы освободить кого-то от его проблем», — такими словами американский исследователь Чарлз Моррис (The Trillion Dollar Meltdown. Easy Money, High Rollers and the Great Credit Crash) описывает политику американского Центрального банка и его многолетнего председателя Алана Гринспена.
После катастрофы Dotcom и 11 сентября он организовал настоящее денежное наводнение, снизив базовую процентную ставку на 5 процентных пунктов. Тогда считавшийся волшебником Гринспен держал в течение 12 месяцев ставку на уровне 1%. Этому же принципу следует и его преемник Бен Бернанке, после того как разразился ипотечный кризис в Америке в прошлом году: с сентября он уже семь раз снижал процентную ставку.
«Ликвидность, в изобилии наличествующая в мире, подстегивает спекуляцию и инфляцию», — объясняет один из экспертов ЕЦБ. Наряду с агрессивной политикой низких ставок в США он считает важным фактором серьезное увеличение денежной массы в Азии. Уже существует несколько рабочих групп, исследующих влияние финансовых рынков на динамику денежной массы евро и тем самым на процессы инфляции.
Опасаясь того, что на рынках может случиться коллапс, ФРС продолжала удешевлять деньги. По сути, она боролась с пожаром, поливая огонь бензином, а не водой. Потому что растущий в объеме капитал все более настойчиво ищет новые возможности создания прибыли.
Наиболее агрессивными оказались хедж-фонды, собиравшие гигантские суммы и использовавшие их максимально спекулятивным образом. Если все складывается удачно, их игра приносит вкладчикам сказочные прибыли. А их менеджерам — оклады, о которых еще недавно не приходилось даже и мечтать.
Взять, например, Джона Поулсона. Некогда он занимался инвестиционным бизнесом в банковском деле. С 1994 года он держит собственную группу хедж-фондов, что в значительной мере ускользнуло от внимания общественности. Еще в 2006 году его личный годовой доход оценивался в $100—150 млн. На слух это кажется очень много, но по меркам отрасли этот доход был скорее скромным и, во всяком случае, недостаточным для того, чтобы попасть в заголовки газет.
Ситуация изменилась в тот момент, когда 52-летний Поулсон уже в 2006 году стал играть на коллапс американского рынка недвижимости и делать ставки — особенно в секторе второсортных кредитов. То было время, когда большинство игроков еще рассчитывали на то, что рост будет происходить стремительно и неуклонно. Один из фондов Поулсона — Credit Opportunities II — в прошлом году продвинулся с уровня $130 млн до $3,2 млрд. То есть плюс составил 2362%. Сам Поулсон в рейтинге биржевой газеты Trader Monthly продвинулся на первое место по показателю доходов: его прибыль была оценена примерно в $3 млрд.
Насколько интенсивно хедж-фонды в прошедшие годы проникали в товарно-фьючерсный бизнес, показывают сведения аналитической фирмы Barclay Hedge. С 2003 года такие инвестиции выросли на 372%, достигнув недавно $190 млрд.
Впрочем, на кону могут стоять не только уголь или железная руда. Иногда сомнительного толка игроки делают ставки на то, чтобы свалить экономику целой страны. Такая драма происходит сейчас в Исландии.
Там в последние годы три крупнейших кредитных банка страны играли против собственной валюты, потому что у них накопилось много долгов за рубежом. Это стало известно хедж-фондам, которые стали играть с расчетом на то, что ситуация выйдет из-под контроля.
«Беспардонные торгаши» из-за рубежа решили довести финансовую систему страны до катастрофы, негодовал Дэвид Оддсон, глава Центрального банка Исландии. Он поднял процентные ставки до рекордных 15,5%, чтобы спасти исландскую крону. С начала года она потеряла — вследствие интриг собственных банков — по сравнению с евро 20% своей стоимости.
Есть у инвесторов и другой рычаг. Они играют на разорение исландских банков. Но исландцы борются. Один из банков — Kaupthing Bank — привлекает немецких вкладчиков рекордной процентной ставкой 5,65% на Tagesgeldkonto, чтобы постоянно получать свежие деньги для своей кассы.
Тем временем эмиссионные банки готовятся к осложнениям. Исландия получит от скандинавских стран до 4,3 млрд евро, если эмиссионному банку придется спасать кредитные институты. Сигнал тревоги уже был передан и в ЕЦБ. Складывается так, что хедж-фонды в борьбе за Исландию пока должны признать свое поражение.
Вообще-то неудачные спекуляции хедж-фондов не такая уж редкость, и многие из них уже разорились. Но самой крупной из мыслимых катастроф пока не произошло. Хотя и она не исключена. Наступит такой момент, когда несколько фондов станут играть в одном направлении и увлекут за собой своих кредиторов в пучину. Ведь известно, что хедж-фонды в основном используют в игре заемные деньги, что и дает им, с одной стороны, огромные шансы, а с другой — делает их особенно опасными.
Однако спекулируют не только крупные финансовые жонглеры. Частью игры являются и миллионы мелких вкладчиков, независимо от того, сознают они это или нет. Делая ставки на курс сырья, они пытаются обеспечить себе спокойную старость. Спекулируя на ценных бумагах, они пытаются диверсифицировать страхование жизни и вложения в фонды. Мелкие вкладчики давно уже получили возможность играть на курсах нефти и пшеницы.
«Если правильно использовать растущий мировой спрос, то здесь можно очень прилично зарабатывать», — восторгался еще два года назад Чарлз Вальдес. Он руководит инвестициями крупнейшего пенсионного фонда Америки California Public Employees’ Retirement Systems (Calpers).
Свыше $1,1 млрд он уже вложил в сырьевые рынки для того, чтобы 2,5 млн калифорнийских госслужащих могли получать свои пенсии. А в прошлом году сумма составила всего $450 млн. Назначение этих вкладов в том, чтобы «диверсифицировать наш портфель и снизить наши риски», рассказывает он.
На этот тренд опираются и влиятельные компании инвестиционных фондов. За прошедший год только в США они опубликовали 52 специализированных индекса по сырьевым товарам. Эти инструменты автоматически идут в такт с отраслевыми индексами Standard & Poors и Goldman Sachs, потому что все верят, что курсы будут постоянно расти.
Весьма схожим образом функционирует в Германии процветающая отрасль торговли сертификатами. Мелкий вкладчик имеет возможность работать с более чем 300 тыс. бумаг, торгуемых на биржах, и угадывать движение цен на бензин марки «Super — без свинца», на цинк или соевую муку. Курс и этих выставляемых банками долговых облигаций непосредственно повторяет кривые международной котировки на Чикагской сырьевой бирже или на Лондонской бирже металлов. Немецкие частные вкладчики уже заполучили акции на сумму свыше 130 млрд евро. Банки, со своей стороны, страхуются, покупая соответствующие фьючерсы, и таким образом гонят цены вверх.
С того момента, как прибыльность фондовых рынков упала, многие банки переориентировались на сырье. Как правило, о каких-то этических сомнениях в их рекламных проспектах не сообщается. Как нет в них ссылок и на то, что частные вкладчики в другом месте оплачивают их ставки, например на автозаправках или в булочных. И ни один банкир не упомянет, что, играя на привлекательных курсах ценных бумаг, он вызывает рост цен на продукты в Буркина-Фасо. Реклама JP Morgan, например, утверждает, что можно «получать прибыль без всякого риска, играя на нефтяных фьючерсах».
Несколько недель назад в рамках ЮНЕСКО прозвучало предупреждение от ведущих специалистов по сельскохозяйственным наукам, что в будущем на планете может усилиться голод. С этого момента спекулянты навострили уши. Объектом их внимания стал прежде всего рис, до того мало кого интересовавший на товарно-фьючерсных биржах. Вдруг всем стало известно, что половина человечества, прежде всего в Азии и Западной Африке, буквально живет одним рисом.
Быстрее всех среагировал банк ABN Amro и запустил сертификат, «впервые открывавший возможность принимать участие в торговле азиатским продуктом номер один». Индия запретила экспорт риса, вследствие чего «мировые резервы сократятся до минимума», пишут аналитики банка, подразумевая, что вклады в эту сферу могут дать сумасшедшие прибыли.
Популярность «рисовых сертификатов» среди мелких вкладчиков уже заставляет и другие банки задуматься об их введении. Правда, сейчас цены на рис снова резко пошли вниз.
Проблемы с сырьем как нельзя кстати для индустрии сертификатов — они помогают еще раз привлечь покупателей. Ведь до 29 июня идет своего рода «заключительная налоговая распродажа». Тот, кто приобретет их после этой даты, со следующего года должен будет платить 25% налога на прибыль от спекулятивных сделок — в то время как ранее при продаже сертификатов более чем через год после их покупки курсовая прибыль налогом не облагалась вовсе.
Перегретая атмосфера, громкие обещания — многое напоминает лучшие времена New Economy (незадолго до того, как начались ее худшие времена). Уже давно отдельные аналитики инвестиционных банков вновь стали культовыми фигурами, как некогда Хенри Блоджет и Мэри Микер из Merrill Lynch и Morgan Stanley, многие годы подогревавшие бум в сфере телекоммуникаций.
Схожую роль сегодня выполняет Арьюн Мурти из Goldman Sachs. В своей отрасли этот нефтяной аналитик — настоящая знаменитость. Его смелые прогнозы почти всегда оказывались верны, по крайней мере до сих пор. Поэтому сегодня его свежие обзоры каждый раз вызывают на рынках волны легкого шока. Еще весной 2005 года он предрекал, что цена на нефть, тогда составлявшая около $50, до 2009 года приблизится к $105 за баррель.
6 мая он заявил: «все более вероятным» становится, что в ближайшие 24 месяца за баррель придется платить уже по $200. Цены на биржах не замедлили подскочить. «Отчет Goldman дает менеджерам фондов индульгенцию для дальнейшего взвинчивания цен», — считает Михаель Фитцпатрик из MF Global, ведущей в мире брокерской фирмы, занимающейся фьючерсными сделками.
К пику своей формы сегодня вновь приближается и биржевое телевидение. Деловые каналы, такие как американские CNBC и Bloomberg, подогревают настроение изо всех сил. Там, где раньше взволнованно сообщали последнюю информацию о посещаемости сайтов Amazon и Netscape, нынче на экране появляются текущие цены на золото, серебро, газ и нефть. Телеведущие, инвесторы и аналитики напряженно часами дискутируют о «нефтяном кризисе Америки» и «ипотечном пузыре». Разумеется, говорят и о том, как на этом лучше всего заработать.
Для новоявленных мини-спекулянтов Джим Крамер — самая шумная звезда американского биржевого телевидения. Бывший менеджер хедж-фонда в программе Mad Money («Шальные деньги») иногда кидается стульями и постоянно нажимает на красные кнопки. В зависимости от того, какой совет по капиталовложениям он дает, в студии звучит то «аллилуйя», то автоматная очередь, то рев быка, медведя или кабана.
«С подвозом ветряных турбин сложности» — туш! «Контейнерные перевозки на пороге нового взлета» — аплодисменты! «Рост цен на нефть на время оборвется» — тра-та-та-та!
Для капитализма глобального безумия, в котором живут крупные и мелкие спекулянты, лучшей кулисы, чем шоу Крамера, и не придумать. Неудивительно, что и кое-кого из участников процесса охватывает беспокойство, и все большее число из них задает себе вопрос, как вообще можно обуздать вышедшие из-под контроля рынки.
Недостаточное регулирование позволило финансовой отрасли стать слишком прибыльной и слишком большой, уверен Джордж Сорос. Легендарный гуру инвесторов уже много лет предупреждает об опасностях глобального финансового бизнеса. На позапрошлой неделе на слушаниях в американском Конгрессе он говорил, что за последние 25 лет образовался сверхпузырь.
По его мнению, рекордные цены на нефть — одно из последствий этого пузыря. «Спекулянты и индексные фонды, устремляющиеся за тенденцией, усиливают давление на цены», — говорит Сорос и предлагает осложнить для пенсионных и индексных фондов игру на сырьевых фьючерсных биржах — например, увеличив минимальную сумму используемого спекулянтами капитала.
Кеннет Гриффин — еще один крупный игрок на рынке. Его группа хедж-фондов Citadel управляет $20 млрд и является одной из самых успешных в отрасли. Несмотря на это, иногда у него появляется неприятное чувство. «Американские рынки капитала оказались в руках 29-летних юнцов», — недавно неистовствовал он: зеленая молодежь, только вчера с университетской скамьи. Главы же банков, напротив, подчас понимают «свой бизнес лишь фрагментарно». Гриффин уверен, что управлять отраслью нужно более четко.
«Необходимо построить финансовую систему, в которой не возникало бы извращенных стимулов, риски верно распознавались бы и осуществлялось бы управление ими, а объем внешних заимствований был бы меньше», — говорит Марио Драги, глава итальянского Banca d'Italia и президент Форума финансовой стабильности, учрежденного 10 лет назад после кризиса в Азии семью важнейшими индустриальными странами мира. В апреле он представил 70-страничный каталог мер, необходимых для повышения стабильности рынков.
В частности, при инвестировании в сложные финансовые продукты банки должны располагать большим собственным капиталом. Кроме того, нужно обязать хедж-фонды и других крупных спекулянтов раскрывать свои действия и риски.
«Внесенные предложения могут быть эффективны, но для этого их нужно действительно реализовать», — заявляет бывший президент Бундесбанка Ханс Титмайер, один из соучредителей форума. Ведь, как только острый кризис останется позади, американцы и англичане вновь начнут то и дело требовать для своих компаний исключений.
Кроме жесткого регулирования, экономисты требуют и более строгой денежной политики. Под этим понимается повышение учетных ставок, сокращение инфляции и, наконец, укрепление доллара. «Инвесторы всего мира рассматривают сырье как защиту от инфляции», — говорит Бен Стейл из американского Комитета по международным отношениям. А это значит: пока не прекратится ослабление доллара, цены на нефть не упадут. Пока что нефть стала новой мировой «резервной валютой».
В штаб-квартирах хедж-фондов, пенсионных фондов и инвестиционных компаний уже лихорадочно ищут новые области для большого бизнеса. Последнее время популярностью пользуются «консервативные инвестиции» в нечто, что можно «пощупать» и что не сможет так просто «раствориться в воздухе», как фьючерсные контракты, заключенные на Чикагской или Нью-Йоркской бирже.
Поэтому хедж-фонды и инвестиционные банки начали скупать сельскохозяйственные угодья по всему миру. Так, Morgan Stanley уже владеет тысячами гектаров земель на Украине. Сельскохозяйственный фонд нью-йоркской инвестиционной группы Blackrock приобрел в английском графстве Норфолк свыше 1100 га. Другие рыщут в поисках возможностей для капиталовложений по всему миру — от России до Южной Америки. В Аргентине цены на самые плодородные земли только за прошлый год выросли на 80%.
Английский хедж-фонд Emergent Asset Management сегодня собирает миллиард евро для покупки фермерских земель к югу от Сахары.
«Быть может, менеджеры хедж-фондов не слишком хорошие земледельцы, — говорит глава маркетингового отдела Emergent Asset Management Пол Кристи, — однако, если им дать правильных партнеров, они смогут хорошо управлять и фермерским хозяйством».
(C) Источник
Не является индивидуальной инвестиционной рекомендацией
При копировании ссылка обязательна Нашли ошибку: выделить и нажать Ctrl+Enter