По традиции в начале года уместны рассуждения о том, где может оказаться Россия в ряду других стран через 10-15-40 лет. Одними из наиболее обстоятельных исследований на эту тему остаются доклад банка HSBC “The world in 2050”, подготовленный, правда, уже год назад, молодым экономистом банка m-m(le?) Кэрин Уорд [1], и вышедшая примерно тогда же работа Прайс Уотерхаус Куперс с аналогичным заголовком [2].
Они, конечно, не единственные и не первые в ряду долгосрочных прогнозов. Пожалуй, к числу наиболее известных относятся труды Голдман Сакс, вдохновляемые тогда главным экономистом, а сегодня – директором департамента Asset Management компании Джимом O’Нилом, в которых 10 лет назад и родился термин BRIC для стран, которые к 2050 займут ведущее место в мировой экономике. (Для равновесия можно добавить, что в G-7 образца 2050 по всем прогнозам останутся и 3 не-BRIC страны. США вместе с двумя «старшими» BRICами составят «большую тройку», которая станет производить чуть ли не половину мирового ВВП, а Япония и Германия будут иметь экономики примерно тех же размеров, что и два «младших» BRIC’а.)
Все это можно почитать по ссылкам ниже, а я тут приведу некоторые расчеты, опирающиеся на прогноз HSBC [1] как один из последних по времени (ну и просто из уважения к женскому труду). Их можно было бы взять и из любого другого приведенного в ссылках материала – качественно выводы схожи, некоторые различия в цифрах для такого горизонта прогнозирования совершенно не принципиальны, а модели, служащие для таких расчетов, в общем-то, примерно одни и те же.
По ходу я заодно поясню, как все это считается на такую перспективу, а описание с формулами можно найти в [3, Appendix 1]. Их (Голдман Сакса) модель, пожалуй, наиболее симпатична мне, как уже несколько отсталому от жизни экономисту, поскольку обходится без таких трудно идентифицируемых по влиянию на рост экономики факторов, как индексы демократии, человеческого капитала и т.п. Таковые присутствуют, например, в расчетах Кэрин [1].
Взгляд изнутри
Из российских наблюдателей такую бенчмарку (так?), как известно, выдал почти год назад премьер В.Путин, выступая на Первом социальном форуме российского бизнеса. Душевой ВВП России должен вырасти за 10 лет в 1.84 раза, и мы должны войти в пятерку крупнейших экономик мира, т.е. (это я уже расшифровываю от себя) потеснить Германию и не дать обойти себя Бразилии.
Путин говорил о росте душевого ВВП в долларах, что в контексте международных сопоставлений естественно. Судя по приведенным цифрам, он имел в виду ВВП в постоянных международные долларах по паритету покупательной способности (ППС), или в так называемых «долларах Гири-Хамиса». Он отличается от ВВП, пересчитанного в доллары по рыночному обменному курсу (РОК) тем, что для видов деятельности, производящих «неторгумые» блага (строительства и услуг), применяются более высокие переводные к-ты, соответствующие ценам этих благ в США.
От Германии при таком подсчете требуется расти в течение 10 лет с темпом, не превышающем в среднем 3.8% в год. Для Бразилии допустимый предел роста, чтобы не перегнать Россию, существенно выше - 6.5% в год. От самой России требуется не менее 6.3% в среднем за год. (В речи на съезде «Деловой России» 21.12.2011 Путин подтвердил и даже чуть конкретизировал эти ориентиры «Мы ставим перед собой задачу и цель - вновь раскрутить механизм экономического роста как минимум до 6%, а лучше до 6-7% в год, через пять лет войти в пятерку крупнейших экономик мира».) Если исключить рецессии последнего времени, и взять только максимально благоприятное для нас 10-летие 1999-2008, то формально все 3 страны в свои «ограничения» укладываются. Среднегодовой темп прироста ВВП Германии – 1.4%, Бразилии – 3.2%, России – 6.8% (расчет по данным МВФ в постоянных долларах 2005 года).
Однако для России база в этом подсчете – 1998 год – была нижней точкой трансформационного спада. За ним последовал быстрый восстановительный рост, поддерживавшийся довольно значительным расширением численности занятых в экономике. Этого резерва сейчас уже нет. Ставить перед собой такие амбициозные задачи может быть, и надо. Но все же удержать почти такие же темпы на протяжении еще одного 10-летия для нас будет нелегко. Правда, и при более медленных темпах Россия все же сможет занять 5-ую строчку в мировом ренкинге ВВП по ППС по прошествии 10-летия, если будет опережать Германию на 3.8 проц. пункта роста ежегодно.
При подсчете роста в постоянных долларах по ППС заявленная цель выглядит все же малореалистичной. Темп роста в этом измерителе будет мало чем отличаться от обычного «реального» роста ВВП в рублях (и в постоянных ценах). Более того, с определенной вероятностью он может оказаться даже ниже темпа «рублевого» роста, поскольку при расчете «в долларах по ППС» более высокий вес получат неторгуемые сектора. А они, возможно, будут расти медленнее «торгуемых». Особенно, если в перспективе нам предстоит определенное усиление экспортной ориентации роста или хотя бы – импортозамещение.
Две метрики
Аналитики, считающие положение тех или иных стран в мировом ренкинге через энное количество лет, чаще всего пользуются сразу обеими метриками – и по ППС и по обменному курсу (РОК). Дело в том, что каждый показатель, взятый в отдельности, имеет некоторые изъяны.
Сравнения, полученные путем перевода национальных валют в доллары по ППС довольно искусственны в части пересчета услуг и обеспеченности жильем. Показатели беднейших стран тут обычно сильно завышаются из-за несопоставимого качества услуг. Поэтому динамика ВВП с пересчетом местной валюты по обменному курсу может точнее отражать изменение богатства страны. Правда, по отношению не ко всеохватывающему, но все же достаточно широкому классу так называемых торгуемых благ, куда входят такие вещи, как еда, одежда, автомобили и т.п. – т.е. всему, что может быть импортировано, или замещено импортом, а также к зарубежным расходам – на отдых, обучение и др.
Привычный для нас по сводкам Росстата реальный рост ВВП (он же рост в долларах ППС) с ростом в «постоянных долларах» по обменному курсу связан через индекс реального укрепления рубля к доллару. Изменение реального курса одной валюты к другой в краткосрочном плане могут, конечно, зависеть от самых разных факторов, включая степень открытости экономики, условия торговли, или денежно-кредитную политику (интервенции на валютном рынке и дифференциал процентных ставок).
Но в долгосрочном плане, как показывает статистика, доминирующим и почти единственным фактором движения реального курса остается сокращение различий в производительности труда в одной стране по отношению к другой – конкретно, к США, если мы говорим о реальном курсе по отношению к доллару. Это также находит отражение в известном эффекте повышения РОК к ППС валюты по мере роста душевого ВВП страны, представленном на графике ниже.
На левом графике - тренд зависимости реального курса от производительности труда (по отношению к США) y = 38.699x^0.1772. BRIC 2010 - голубая точка Индия, желтая Китай, зеленая Бразилия, красные (1992-2016) Россия
Станет ли Россия через 10 лет Москвой?
Как видим, различия в реальном курсе в зависимости от производительности проявляются также и внутри страны. Отношение обменного курса к ППС «московского» рубля значительно выше, чем у среднероссийского, из-за более высокого уровня зарплат в Москве. (Мы употребляем здесь термин «московский» рубль в том же смысле, в каком сейчас говорят о переоцененном «греческом» или заниженном «немецком» евро. Из-за существенных различий уровней цен в разных регионах подобные эффекты наблюдаются и в России, которая может рассматриваться как своеобразная «рублевая зона».)
Тем не менее, с учетом различий в производительности труда, уровень зарплат в Москве выглядит более конкурентоспособным, чем в России в целом. Правда, и «среднероссийские» реальный рубль и уровень зарплат не выглядели по состоянию на 2010 переукрепленными на фоне других стран (если судить по соотношению РОК/ППС с трендом). Так что признаков «голландского синдрома» в российской экономике пока нет, хотя и нет уже той резкой недооценки рубля, какая наблюдалась до 2005-06 годов.
Возможно, исходя из того прогноза укрепления рубля, который МВФ предполагает на 2016 год (при темпе инфляции в России в 7% в год ему соответствует среднегодовой номинальный курс 26.6 руб. за долл. в 2016 году), он и окажется существенно выше того, что определяется производительностью труда. Однако и в этом случае он будет лежать в целом в пределах разброса вокруг тренда «производительность-курс» и соответствовать нынешнему (2010) состоянию бразильской или европейской валют. Стоит напомнить, что фактор различий в производительности труда является хоть и главным, но все же далеко не единственным, учитываемым в «поведенческих» моделях (BEER) при оценке «равновесного» реального курса [7].
Более высокий уровень производительности труда в Москве и его более быстрый рост по сравнению со среднероссийским, по идее должны объясняться более высоким качеством «человеческого капитала», концентрирующегося здесь, его более высокой фондовооруженностью, и большим переносом технологических достижений «продвинутых» экономик на местную почву. Возможно, правда, дело в том, что в данном случае я просто недостаточно хорошо очистил московский ВРП в текущих ценах, который сообщает Росстат, от влияния более быстрого роста вклада в него операций с недвижимостью («вмененной ренты»), дефлируя его по индексу потребительских цен (точнее, корректируя общероссийский дефлятор ВВП на разницу московского и российского ИПЦ).
Как бы то ни было, при таком расчете получается, что московский душевой ВВП достиг в 2007-08 годах уровня Франции или Японии 2010 года при существенно более конкурентоспособных зарплатах. Правда, кризис понизил ВРП Москвы на душу до уровня Испании или Ю.Кореи, но одновременно девальвация опустила уровень зарплат в Москве к межстрановому тренду (хотя он остался еще и несколько выше корейского). Тут, правда, стоит учесть, что Москва все же не страна, а мегаполис с присущей всем им чрезвычайно высоким уровнем неравенства доходов. И если брать не средний, а медианный московский ВРП, то это, вероятно, уровень Греции или даже Чехии.
Я так много пишу о Москве, потому что она опережает Россию в целом по уровню медианного душевого ВВП как раз примерно в те 1.84 раза, которые Путин обозначил в качестве цели на 2010 год. И, стало быть, можно наглядно прикинуть те изменения в уровне жизни, которые могли бы произойти в уровне жизни медианного россиянина. Правда, в качестве модели производства этого ВВП и повышения производительности российского труда Москва вряд ли годится, поскольку примерно треть ВРП здесь сформирована оптовой и розничной торговлей и еще примерно четверть – операциями с недвижимостью («вмененной рентой»). Россиянам, чтобы достичь московской производительности труда, скорее всего, потребуется развивать структуру производства в каком-то ином направлении, в большей мере ориентируясь на конкурентоспособные торгуемые производства.
Исходя из соотношения московского и российского уровня цен, можно заключить, что укрепление курса рубля, оставляющее зарплату россиян конкурентоспособной, могло бы составить не менее 40%, исходя из того, что уровень цен в Москве примерно настолько выше среднероссийского. (Правда, строго говоря, это только при условии, что разрыв в уровня ВВП Россия-США в 2020 году соответствовал бы нынешнему разрыву Москва-США, а для этого нужно, чтобы душевой ВВП США за период 2011-2020 не менялся. Однако сам этот подход к оценке изменения реального курса рубля настолько условен, что этим нюансом на достаточно коротком, 10-летнем интервале можно пренебречь. В следующем разделе мы применим другую формулу оценки движения курса, учитывающую рост производительности труда в США, и увидим, что разница с этой оценкой будет небольшой).
Это означало бы увеличение ВВП России в долларах по обменному курсу в 2.5-2.6 раза («постоянных», без учета американской инфляции), и, средней реальной зарплаты в 2.1-2.2 (долгосрочная зависимости для прирост реальной зарплаты у нас – прирост производительности труда плюс 0.5 прироста реального курса рубля). И, стало быть, при таких темпах «реального» экономического роста и повышения производительности труда средняя зарплата россиянина могла бы через 10 лет вырасти до 2.3-2.4 тыс. долл. в мес. в «нынешних» долларах США, т.е. примерно до 70% сегодняшней американской зарплаты (фактически в прошлом году она была примерно 25%), оставаясь при этом конкурентоспособной.
Глядя из Лондона
Реальны ли такие темпы? Что говорят на этот счет упомянутые в начале зарубежные исследования? Смотрим выше на график #2, который я реконструировал по прогнозам темпам HSBC, выделив в них вклад демографии, реального (во внутренних постоянных ценах, или в постоянных ценах по ППС) роста душевого ВВП и укрепления курса.
Сам доклад содержит только прогнозы численности населения и роста ВВП за 40 лет в постоянных долларах по обменному курсу и, так что разложение его на реальный рост и изменение обменного курса пришлось додумывать, взяв за основу модель реального укрепления валют, применявшуюся Голдман Саксом [3, Appendix 1]. А именно, на долгосрочном интервале темп реального укрепления валюты к доллару равен темпу сокращения разрыва в производительности труда со США, при этом рост последней принимается на уровне долгосрочного тренда в 2%. В качестве аппроксимации роста производительности в стране я взял динамику душевого ВВП по ППС, пренебрегая изменениями в доле населения в трудоспособном возрасте. На фоне прочих грубых допущений долгосрочного прогноза это не важно.
Среднегодовой темп прироста душевого ВВП России по ППС на среднесрочном интервале 2011-2050, согласно такому расчету, составит примерно 3.2%. Это неплохо, из всех развивающихся стран мы уступим по этому показателю лишь Индии (3.4%) и Китаю (3.5%) и примерно такой же темп будет у Малайзии, про развитые и говорить нечего – ни одна из них на долгосрочном интервале не покажет реальный темп душевого ВВП, сколько-нибудь заметно превышающий 2% в год. Однако это ровно вдвое ниже темпа, обозначенного Путиным на 10-е годы. (Примерно так же выглядят прогнозы, если отбросить малосущественные различия в цифрах, и в других цитированных выше работах).
Это, конечно, еще ни о чем не говорит, поскольку модели прогнозирования устроены так, что темпы роста производительности труда будут замедляться по мере конвергенции уровня душевого ВВП развивающихся и развитых стран из-за уменьшения возможностей переноса технологий. Речь идет об увеличении производительности труда за счет технического прогресса, не связанном с ростом его капиталовооруженности (так называемой совокупной факторной производительности, СФП).
Чтобы было понятно, о чем идет речь, можно напомнить, что весь процесс индустриализации СССР, от сохи до атомной бомбы, как раз и представлял собой организованный в государственном масштабе процесс заимствования и переноса технологий из развитых стран. И как только конвергенция с ними достигла определенного уровня, темпы экономического роста СССР резко снизились.
Так что, возможно, на ближайшем этапе, из-за имеющегося потенциала модернизации российской экономики темпы ее развития окажутся существенно выше средних за долгосрочный период. Однако заявленные темпы роста значительно выше и исторического тренда для нас (чуть менее 2% роста душевого ВВП на интервале 1885-2010). И хотя некоторая прибавка за счет лучшего качества макроменеджмента не выглядит нереальной, все же вряд ли можно рассчитывать, что за пределами восстановительного периода темпы роста будут превосходить исторический тренд более чем втрое.
Тем не менее, даже и при таких сравнительно скромных темпах развития, которые «рисуют» прогнозисты и их модели, на экономической карте мира в предстоящие 40 лет произойдут радикальные изменения. Они видны из следующих двух графиков (#3 и #4), которые, пожалуй, не нуждаются в особых комментариях. Безусловным фаворитом, как по динамике, так и по абсолютным объемам ВВП в этот период выглядит Индия, где значительный вклад в общий рост ВВП будут вносить также демография и быстрое реальное укрепление рупии. Китай уже в не столь далеком будущем станет крупнейшей экономикой мира (в т.ч. и в расчете ВВП по обменному курсу, а не только по паритету, поскольку юань также продолжит быстро укрепляться в реальном выражении).
На левом графике: средняя по 30 странам зависимость ВВП 2050 от ВВП 2010 y = 11.592x^0.8179. Эластичность меньше 1 в зависимости конечного состояния от исходного указывает на конвергенцию развивающихся и развитых стран
ВВП России может превысить показатели Италии к 2017 году, а в период с 2020 по 2030 год последовательно потеснить Францию, Великобританию и, в конечном итоге, Германию (речь идет о ВВП по обменному курсу, а не по ППС, по которому мы превосходим все названные страны кроме Германии уже теперь). Для этого стране не требуются ни впечатляющие темпы роста (3-3.2% прироста реального ВВП на душу в среднем за год в предстоящий 40-летний период), ни даже какого радикального изменения демографической ситуации (прогноз предполагает снижение населения России до 116 млн. к 2005). Стране достаточно просто избегать экономических кризисов и политических передряг.
В заключение – два слова о том, за счет чего прогнозы предсказывают более быстрый рост развивающимся странам по сравнению с развитыми, помимо понятных различий в демографии. (Кстати, говоря, 10 лет назад, когда Джим О’Нил предложил BRIC как инвестиционную идею, этот процесс конвергенции был еще вовсе не очевиден - мир ощутил его после 2003 года по взметнувшимся ценам на товарно-сырьевые ресурсы, которые многие, не помнимая сути происходящих процессов, стали приписывать козням спекулянтов, ослаблению денежно-кредитной политики и прочим, не относящимся к делу вещам).
Таких факторов, учитываемых в моделях, три. Два из них уже отмечены выше. Это, во-первых, более высокая СФП, что связано с переносом технологий из развитых стран, вклад этого фактора сокращается по мере конвергенции. Во-вторых, реальное укрепление валют развивающихся стран, связанное с более быстрыми темпами роста производительности труда. Третий фактор – более быстрый рост капиталовооруженности труда, связанный с более высокими нормами накопления основного капитала в развивающихся странах. Рост производительности труда в прогнозах считается на основе производственных функций типа Кобба-Дугласа, представляющих его в виде функции прироста капиталовооруженности (в модели Голдман Сакса – с эластичностью 1/3 для всех экономик) и СФП.
Более высокая норма накоплений может достигаться как за счет внутренних сбережений, так и чистого притока капитала в развивающие страны. (К примеру, СССР, как мы помним, для запуска процесса индустриализации использовал оба рычага, одновременно и увеличивая норму сбережений, снизив для этого уровень потребления крестьянства путем коллективизации, и широко привлекая сначала немецкие, а затем американские кредиты.) В первоначальных расчетах Голдман Сакса нормы накопления для BRICов предполагались на историческом уровне (Бразилия 19%, Индия 22%, Россия 25%, Китай 36% со снижением после 2010 до 30). В действительно нормы накопления всех стран кроме России, к концу 10-летия выросли.
Стоит подчеркнуть, что как и в случае двух предыдущих факторов, норма накопления по мере конвергенции с уровнем развитых стран, как правило, будет снижаться (правда, только при только при вычислении ее в текущих ценах или в долларах по обменному курсу). Это связано с укреплением валют развивающихся стран, из-за чего стоимость оборудования в капиталовложениях, как правило, в основном импортируемого, будет снижаться относительно ВВП.
В целом, как видим, в основе догоняющего развития развивающихся стран лежат те же макроэкономические факторы, на которые в свое время опирался СССР – благоприятную демографию, как источник вовлечения дополнительной рабочей силы; заимствования и переноса и технологий из развитых стран; повышенную норму накопления. Ничего нового тут не придумано, и вряд ли может быть придумано. Только процесс концентрации политической власти и собственности в руках государства для всего этого, как выясняется, не только не обязателен, но даже, в конечном счете, и вреден.
/ (C) Источник
Не является индивидуальной инвестиционной рекомендацией
При копировании ссылка обязательна Нашли ошибку: выделить и нажать Ctrl+Enter
Они, конечно, не единственные и не первые в ряду долгосрочных прогнозов. Пожалуй, к числу наиболее известных относятся труды Голдман Сакс, вдохновляемые тогда главным экономистом, а сегодня – директором департамента Asset Management компании Джимом O’Нилом, в которых 10 лет назад и родился термин BRIC для стран, которые к 2050 займут ведущее место в мировой экономике. (Для равновесия можно добавить, что в G-7 образца 2050 по всем прогнозам останутся и 3 не-BRIC страны. США вместе с двумя «старшими» BRICами составят «большую тройку», которая станет производить чуть ли не половину мирового ВВП, а Япония и Германия будут иметь экономики примерно тех же размеров, что и два «младших» BRIC’а.)
Все это можно почитать по ссылкам ниже, а я тут приведу некоторые расчеты, опирающиеся на прогноз HSBC [1] как один из последних по времени (ну и просто из уважения к женскому труду). Их можно было бы взять и из любого другого приведенного в ссылках материала – качественно выводы схожи, некоторые различия в цифрах для такого горизонта прогнозирования совершенно не принципиальны, а модели, служащие для таких расчетов, в общем-то, примерно одни и те же.
По ходу я заодно поясню, как все это считается на такую перспективу, а описание с формулами можно найти в [3, Appendix 1]. Их (Голдман Сакса) модель, пожалуй, наиболее симпатична мне, как уже несколько отсталому от жизни экономисту, поскольку обходится без таких трудно идентифицируемых по влиянию на рост экономики факторов, как индексы демократии, человеческого капитала и т.п. Таковые присутствуют, например, в расчетах Кэрин [1].
Взгляд изнутри
Из российских наблюдателей такую бенчмарку (так?), как известно, выдал почти год назад премьер В.Путин, выступая на Первом социальном форуме российского бизнеса. Душевой ВВП России должен вырасти за 10 лет в 1.84 раза, и мы должны войти в пятерку крупнейших экономик мира, т.е. (это я уже расшифровываю от себя) потеснить Германию и не дать обойти себя Бразилии.
Путин говорил о росте душевого ВВП в долларах, что в контексте международных сопоставлений естественно. Судя по приведенным цифрам, он имел в виду ВВП в постоянных международные долларах по паритету покупательной способности (ППС), или в так называемых «долларах Гири-Хамиса». Он отличается от ВВП, пересчитанного в доллары по рыночному обменному курсу (РОК) тем, что для видов деятельности, производящих «неторгумые» блага (строительства и услуг), применяются более высокие переводные к-ты, соответствующие ценам этих благ в США.
От Германии при таком подсчете требуется расти в течение 10 лет с темпом, не превышающем в среднем 3.8% в год. Для Бразилии допустимый предел роста, чтобы не перегнать Россию, существенно выше - 6.5% в год. От самой России требуется не менее 6.3% в среднем за год. (В речи на съезде «Деловой России» 21.12.2011 Путин подтвердил и даже чуть конкретизировал эти ориентиры «Мы ставим перед собой задачу и цель - вновь раскрутить механизм экономического роста как минимум до 6%, а лучше до 6-7% в год, через пять лет войти в пятерку крупнейших экономик мира».) Если исключить рецессии последнего времени, и взять только максимально благоприятное для нас 10-летие 1999-2008, то формально все 3 страны в свои «ограничения» укладываются. Среднегодовой темп прироста ВВП Германии – 1.4%, Бразилии – 3.2%, России – 6.8% (расчет по данным МВФ в постоянных долларах 2005 года).
Однако для России база в этом подсчете – 1998 год – была нижней точкой трансформационного спада. За ним последовал быстрый восстановительный рост, поддерживавшийся довольно значительным расширением численности занятых в экономике. Этого резерва сейчас уже нет. Ставить перед собой такие амбициозные задачи может быть, и надо. Но все же удержать почти такие же темпы на протяжении еще одного 10-летия для нас будет нелегко. Правда, и при более медленных темпах Россия все же сможет занять 5-ую строчку в мировом ренкинге ВВП по ППС по прошествии 10-летия, если будет опережать Германию на 3.8 проц. пункта роста ежегодно.
При подсчете роста в постоянных долларах по ППС заявленная цель выглядит все же малореалистичной. Темп роста в этом измерителе будет мало чем отличаться от обычного «реального» роста ВВП в рублях (и в постоянных ценах). Более того, с определенной вероятностью он может оказаться даже ниже темпа «рублевого» роста, поскольку при расчете «в долларах по ППС» более высокий вес получат неторгуемые сектора. А они, возможно, будут расти медленнее «торгуемых». Особенно, если в перспективе нам предстоит определенное усиление экспортной ориентации роста или хотя бы – импортозамещение.
Две метрики
Аналитики, считающие положение тех или иных стран в мировом ренкинге через энное количество лет, чаще всего пользуются сразу обеими метриками – и по ППС и по обменному курсу (РОК). Дело в том, что каждый показатель, взятый в отдельности, имеет некоторые изъяны.
Сравнения, полученные путем перевода национальных валют в доллары по ППС довольно искусственны в части пересчета услуг и обеспеченности жильем. Показатели беднейших стран тут обычно сильно завышаются из-за несопоставимого качества услуг. Поэтому динамика ВВП с пересчетом местной валюты по обменному курсу может точнее отражать изменение богатства страны. Правда, по отношению не ко всеохватывающему, но все же достаточно широкому классу так называемых торгуемых благ, куда входят такие вещи, как еда, одежда, автомобили и т.п. – т.е. всему, что может быть импортировано, или замещено импортом, а также к зарубежным расходам – на отдых, обучение и др.
Привычный для нас по сводкам Росстата реальный рост ВВП (он же рост в долларах ППС) с ростом в «постоянных долларах» по обменному курсу связан через индекс реального укрепления рубля к доллару. Изменение реального курса одной валюты к другой в краткосрочном плане могут, конечно, зависеть от самых разных факторов, включая степень открытости экономики, условия торговли, или денежно-кредитную политику (интервенции на валютном рынке и дифференциал процентных ставок).
Но в долгосрочном плане, как показывает статистика, доминирующим и почти единственным фактором движения реального курса остается сокращение различий в производительности труда в одной стране по отношению к другой – конкретно, к США, если мы говорим о реальном курсе по отношению к доллару. Это также находит отражение в известном эффекте повышения РОК к ППС валюты по мере роста душевого ВВП страны, представленном на графике ниже.
На левом графике - тренд зависимости реального курса от производительности труда (по отношению к США) y = 38.699x^0.1772. BRIC 2010 - голубая точка Индия, желтая Китай, зеленая Бразилия, красные (1992-2016) Россия
Станет ли Россия через 10 лет Москвой?
Как видим, различия в реальном курсе в зависимости от производительности проявляются также и внутри страны. Отношение обменного курса к ППС «московского» рубля значительно выше, чем у среднероссийского, из-за более высокого уровня зарплат в Москве. (Мы употребляем здесь термин «московский» рубль в том же смысле, в каком сейчас говорят о переоцененном «греческом» или заниженном «немецком» евро. Из-за существенных различий уровней цен в разных регионах подобные эффекты наблюдаются и в России, которая может рассматриваться как своеобразная «рублевая зона».)
Тем не менее, с учетом различий в производительности труда, уровень зарплат в Москве выглядит более конкурентоспособным, чем в России в целом. Правда, и «среднероссийские» реальный рубль и уровень зарплат не выглядели по состоянию на 2010 переукрепленными на фоне других стран (если судить по соотношению РОК/ППС с трендом). Так что признаков «голландского синдрома» в российской экономике пока нет, хотя и нет уже той резкой недооценки рубля, какая наблюдалась до 2005-06 годов.
Возможно, исходя из того прогноза укрепления рубля, который МВФ предполагает на 2016 год (при темпе инфляции в России в 7% в год ему соответствует среднегодовой номинальный курс 26.6 руб. за долл. в 2016 году), он и окажется существенно выше того, что определяется производительностью труда. Однако и в этом случае он будет лежать в целом в пределах разброса вокруг тренда «производительность-курс» и соответствовать нынешнему (2010) состоянию бразильской или европейской валют. Стоит напомнить, что фактор различий в производительности труда является хоть и главным, но все же далеко не единственным, учитываемым в «поведенческих» моделях (BEER) при оценке «равновесного» реального курса [7].
Более высокий уровень производительности труда в Москве и его более быстрый рост по сравнению со среднероссийским, по идее должны объясняться более высоким качеством «человеческого капитала», концентрирующегося здесь, его более высокой фондовооруженностью, и большим переносом технологических достижений «продвинутых» экономик на местную почву. Возможно, правда, дело в том, что в данном случае я просто недостаточно хорошо очистил московский ВРП в текущих ценах, который сообщает Росстат, от влияния более быстрого роста вклада в него операций с недвижимостью («вмененной ренты»), дефлируя его по индексу потребительских цен (точнее, корректируя общероссийский дефлятор ВВП на разницу московского и российского ИПЦ).
Как бы то ни было, при таком расчете получается, что московский душевой ВВП достиг в 2007-08 годах уровня Франции или Японии 2010 года при существенно более конкурентоспособных зарплатах. Правда, кризис понизил ВРП Москвы на душу до уровня Испании или Ю.Кореи, но одновременно девальвация опустила уровень зарплат в Москве к межстрановому тренду (хотя он остался еще и несколько выше корейского). Тут, правда, стоит учесть, что Москва все же не страна, а мегаполис с присущей всем им чрезвычайно высоким уровнем неравенства доходов. И если брать не средний, а медианный московский ВРП, то это, вероятно, уровень Греции или даже Чехии.
Я так много пишу о Москве, потому что она опережает Россию в целом по уровню медианного душевого ВВП как раз примерно в те 1.84 раза, которые Путин обозначил в качестве цели на 2010 год. И, стало быть, можно наглядно прикинуть те изменения в уровне жизни, которые могли бы произойти в уровне жизни медианного россиянина. Правда, в качестве модели производства этого ВВП и повышения производительности российского труда Москва вряд ли годится, поскольку примерно треть ВРП здесь сформирована оптовой и розничной торговлей и еще примерно четверть – операциями с недвижимостью («вмененной рентой»). Россиянам, чтобы достичь московской производительности труда, скорее всего, потребуется развивать структуру производства в каком-то ином направлении, в большей мере ориентируясь на конкурентоспособные торгуемые производства.
Исходя из соотношения московского и российского уровня цен, можно заключить, что укрепление курса рубля, оставляющее зарплату россиян конкурентоспособной, могло бы составить не менее 40%, исходя из того, что уровень цен в Москве примерно настолько выше среднероссийского. (Правда, строго говоря, это только при условии, что разрыв в уровня ВВП Россия-США в 2020 году соответствовал бы нынешнему разрыву Москва-США, а для этого нужно, чтобы душевой ВВП США за период 2011-2020 не менялся. Однако сам этот подход к оценке изменения реального курса рубля настолько условен, что этим нюансом на достаточно коротком, 10-летнем интервале можно пренебречь. В следующем разделе мы применим другую формулу оценки движения курса, учитывающую рост производительности труда в США, и увидим, что разница с этой оценкой будет небольшой).
Это означало бы увеличение ВВП России в долларах по обменному курсу в 2.5-2.6 раза («постоянных», без учета американской инфляции), и, средней реальной зарплаты в 2.1-2.2 (долгосрочная зависимости для прирост реальной зарплаты у нас – прирост производительности труда плюс 0.5 прироста реального курса рубля). И, стало быть, при таких темпах «реального» экономического роста и повышения производительности труда средняя зарплата россиянина могла бы через 10 лет вырасти до 2.3-2.4 тыс. долл. в мес. в «нынешних» долларах США, т.е. примерно до 70% сегодняшней американской зарплаты (фактически в прошлом году она была примерно 25%), оставаясь при этом конкурентоспособной.
Глядя из Лондона
Реальны ли такие темпы? Что говорят на этот счет упомянутые в начале зарубежные исследования? Смотрим выше на график #2, который я реконструировал по прогнозам темпам HSBC, выделив в них вклад демографии, реального (во внутренних постоянных ценах, или в постоянных ценах по ППС) роста душевого ВВП и укрепления курса.
Сам доклад содержит только прогнозы численности населения и роста ВВП за 40 лет в постоянных долларах по обменному курсу и, так что разложение его на реальный рост и изменение обменного курса пришлось додумывать, взяв за основу модель реального укрепления валют, применявшуюся Голдман Саксом [3, Appendix 1]. А именно, на долгосрочном интервале темп реального укрепления валюты к доллару равен темпу сокращения разрыва в производительности труда со США, при этом рост последней принимается на уровне долгосрочного тренда в 2%. В качестве аппроксимации роста производительности в стране я взял динамику душевого ВВП по ППС, пренебрегая изменениями в доле населения в трудоспособном возрасте. На фоне прочих грубых допущений долгосрочного прогноза это не важно.
Среднегодовой темп прироста душевого ВВП России по ППС на среднесрочном интервале 2011-2050, согласно такому расчету, составит примерно 3.2%. Это неплохо, из всех развивающихся стран мы уступим по этому показателю лишь Индии (3.4%) и Китаю (3.5%) и примерно такой же темп будет у Малайзии, про развитые и говорить нечего – ни одна из них на долгосрочном интервале не покажет реальный темп душевого ВВП, сколько-нибудь заметно превышающий 2% в год. Однако это ровно вдвое ниже темпа, обозначенного Путиным на 10-е годы. (Примерно так же выглядят прогнозы, если отбросить малосущественные различия в цифрах, и в других цитированных выше работах).
Это, конечно, еще ни о чем не говорит, поскольку модели прогнозирования устроены так, что темпы роста производительности труда будут замедляться по мере конвергенции уровня душевого ВВП развивающихся и развитых стран из-за уменьшения возможностей переноса технологий. Речь идет об увеличении производительности труда за счет технического прогресса, не связанном с ростом его капиталовооруженности (так называемой совокупной факторной производительности, СФП).
Чтобы было понятно, о чем идет речь, можно напомнить, что весь процесс индустриализации СССР, от сохи до атомной бомбы, как раз и представлял собой организованный в государственном масштабе процесс заимствования и переноса технологий из развитых стран. И как только конвергенция с ними достигла определенного уровня, темпы экономического роста СССР резко снизились.
Так что, возможно, на ближайшем этапе, из-за имеющегося потенциала модернизации российской экономики темпы ее развития окажутся существенно выше средних за долгосрочный период. Однако заявленные темпы роста значительно выше и исторического тренда для нас (чуть менее 2% роста душевого ВВП на интервале 1885-2010). И хотя некоторая прибавка за счет лучшего качества макроменеджмента не выглядит нереальной, все же вряд ли можно рассчитывать, что за пределами восстановительного периода темпы роста будут превосходить исторический тренд более чем втрое.
Тем не менее, даже и при таких сравнительно скромных темпах развития, которые «рисуют» прогнозисты и их модели, на экономической карте мира в предстоящие 40 лет произойдут радикальные изменения. Они видны из следующих двух графиков (#3 и #4), которые, пожалуй, не нуждаются в особых комментариях. Безусловным фаворитом, как по динамике, так и по абсолютным объемам ВВП в этот период выглядит Индия, где значительный вклад в общий рост ВВП будут вносить также демография и быстрое реальное укрепление рупии. Китай уже в не столь далеком будущем станет крупнейшей экономикой мира (в т.ч. и в расчете ВВП по обменному курсу, а не только по паритету, поскольку юань также продолжит быстро укрепляться в реальном выражении).
На левом графике: средняя по 30 странам зависимость ВВП 2050 от ВВП 2010 y = 11.592x^0.8179. Эластичность меньше 1 в зависимости конечного состояния от исходного указывает на конвергенцию развивающихся и развитых стран
ВВП России может превысить показатели Италии к 2017 году, а в период с 2020 по 2030 год последовательно потеснить Францию, Великобританию и, в конечном итоге, Германию (речь идет о ВВП по обменному курсу, а не по ППС, по которому мы превосходим все названные страны кроме Германии уже теперь). Для этого стране не требуются ни впечатляющие темпы роста (3-3.2% прироста реального ВВП на душу в среднем за год в предстоящий 40-летний период), ни даже какого радикального изменения демографической ситуации (прогноз предполагает снижение населения России до 116 млн. к 2005). Стране достаточно просто избегать экономических кризисов и политических передряг.
В заключение – два слова о том, за счет чего прогнозы предсказывают более быстрый рост развивающимся странам по сравнению с развитыми, помимо понятных различий в демографии. (Кстати, говоря, 10 лет назад, когда Джим О’Нил предложил BRIC как инвестиционную идею, этот процесс конвергенции был еще вовсе не очевиден - мир ощутил его после 2003 года по взметнувшимся ценам на товарно-сырьевые ресурсы, которые многие, не помнимая сути происходящих процессов, стали приписывать козням спекулянтов, ослаблению денежно-кредитной политики и прочим, не относящимся к делу вещам).
Таких факторов, учитываемых в моделях, три. Два из них уже отмечены выше. Это, во-первых, более высокая СФП, что связано с переносом технологий из развитых стран, вклад этого фактора сокращается по мере конвергенции. Во-вторых, реальное укрепление валют развивающихся стран, связанное с более быстрыми темпами роста производительности труда. Третий фактор – более быстрый рост капиталовооруженности труда, связанный с более высокими нормами накопления основного капитала в развивающихся странах. Рост производительности труда в прогнозах считается на основе производственных функций типа Кобба-Дугласа, представляющих его в виде функции прироста капиталовооруженности (в модели Голдман Сакса – с эластичностью 1/3 для всех экономик) и СФП.
Более высокая норма накоплений может достигаться как за счет внутренних сбережений, так и чистого притока капитала в развивающие страны. (К примеру, СССР, как мы помним, для запуска процесса индустриализации использовал оба рычага, одновременно и увеличивая норму сбережений, снизив для этого уровень потребления крестьянства путем коллективизации, и широко привлекая сначала немецкие, а затем американские кредиты.) В первоначальных расчетах Голдман Сакса нормы накопления для BRICов предполагались на историческом уровне (Бразилия 19%, Индия 22%, Россия 25%, Китай 36% со снижением после 2010 до 30). В действительно нормы накопления всех стран кроме России, к концу 10-летия выросли.
Стоит подчеркнуть, что как и в случае двух предыдущих факторов, норма накопления по мере конвергенции с уровнем развитых стран, как правило, будет снижаться (правда, только при только при вычислении ее в текущих ценах или в долларах по обменному курсу). Это связано с укреплением валют развивающихся стран, из-за чего стоимость оборудования в капиталовложениях, как правило, в основном импортируемого, будет снижаться относительно ВВП.
В целом, как видим, в основе догоняющего развития развивающихся стран лежат те же макроэкономические факторы, на которые в свое время опирался СССР – благоприятную демографию, как источник вовлечения дополнительной рабочей силы; заимствования и переноса и технологий из развитых стран; повышенную норму накопления. Ничего нового тут не придумано, и вряд ли может быть придумано. Только процесс концентрации политической власти и собственности в руках государства для всего этого, как выясняется, не только не обязателен, но даже, в конечном счете, и вреден.
Ссылки (все pdf):
1. Karen Ward. The world in 2050. Quantifying the shift in the global economy. HSBC global economic research. January 2011
2. The World in 2050: The accelerating shifts of global economic power: challenges and opportunities. PWC. January 2011.
3. Dominic Wilson, Roopa Purushothaman. Dreaming With BRICs: The Path to 2050. Goldman Sachs. 1st October 2003. Global Paper. No 99.
4. Dreaming With BRICs: The Path to 2050. Goldman Sachs. CEO Confidential. October 2003. (Это несколько сокращенный вариант [3]. Освеженный прогноз GS можно посмотреть здесь, комментарий к нему самого Джима O’Нила на русском тут, на водку дал kar_barabas).
5. V. G. Klinov. The Long-Term Growth Outlook for the Global Economy: A Review of Predictive Estimates. Studies on Russian Economic Development. 2008. Vol. 19. No. 4, pp. 418–428.
6. Goohoon Kwon. A United Korea? Reassessing North Korea Risks (Part I). September 21, 2009. Goldman Sachs. Global Economics Paper. No 188. (Очень интересный материал о перспективах объединенной Кореи после падения режима кузьмичей на Севере, на фоне прогноза мировой экономики на 30-40 лет).
7. Модель оценки валютных курсов ЦМИ и некоторые выводы. Сбербанк. Центр макроэкономических исследований. Ноябрь 2011.
1. Karen Ward. The world in 2050. Quantifying the shift in the global economy. HSBC global economic research. January 2011
2. The World in 2050: The accelerating shifts of global economic power: challenges and opportunities. PWC. January 2011.
3. Dominic Wilson, Roopa Purushothaman. Dreaming With BRICs: The Path to 2050. Goldman Sachs. 1st October 2003. Global Paper. No 99.
4. Dreaming With BRICs: The Path to 2050. Goldman Sachs. CEO Confidential. October 2003. (Это несколько сокращенный вариант [3]. Освеженный прогноз GS можно посмотреть здесь, комментарий к нему самого Джима O’Нила на русском тут, на водку дал kar_barabas).
5. V. G. Klinov. The Long-Term Growth Outlook for the Global Economy: A Review of Predictive Estimates. Studies on Russian Economic Development. 2008. Vol. 19. No. 4, pp. 418–428.
6. Goohoon Kwon. A United Korea? Reassessing North Korea Risks (Part I). September 21, 2009. Goldman Sachs. Global Economics Paper. No 188. (Очень интересный материал о перспективах объединенной Кореи после падения режима кузьмичей на Севере, на фоне прогноза мировой экономики на 30-40 лет).
7. Модель оценки валютных курсов ЦМИ и некоторые выводы. Сбербанк. Центр макроэкономических исследований. Ноябрь 2011.
/ (C) Источник
Не является индивидуальной инвестиционной рекомендацией
При копировании ссылка обязательна Нашли ошибку: выделить и нажать Ctrl+Enter