20 декабря 2015 Архив
В безлюдном торговом зале в здании токийского отделения банка UBS Том Хейс сидел, уставившись в один из восьми мониторов напротив него. Мятый воротник, бледное уставшее лицо и волосы, взъерошенные от привычки теребить их во время размышлений – британский трейдер был растрепан сильнее обычного. На календаре было 15 сентября 2008 года, и, как он вспоминал позднее, все выглядело так, будто наступил конец света.
На рассвете Хейса разбудил звонок от его начальника, который просил его немедленно явиться в офис. Нью-йоркский финансовый конгломерат Lehman Brothers был близок к банкротству. Сидя за своим столом, Хейс наблюдал за тем, как мир узнает об этих новостях и постепенно впадает в панику. В такие моменты Хейс погружался в полубессознательное состояние, быстро обрабатывая в голове поток поступающей информации и думая о том, как лучше выйти из сложившейся ситуации.
Хейс был известен в UBS как человек-феномен: он был одним из лучших в торговле деривативами. Весь год финансовый кризис играл ему только на руку. Возникшая путаница позволяла ему покупать ценные бумаги по низкой цене у тех, кто отчаянно пытался выйти из игры, и продавать их по высокой цене тем несчастным, кто был вынужден продолжать торговлю. В то время как большинство дилеров в страхе прекращали свою деятельность, Хейс со своим нескончаемым стремлением к риску продолжал торговать. Ему тогда было 28 лет, и за тот год он заработал более 70 миллионов долларов.
Теперь все его деньги оказались под угрозой. Хейсу не только пришлось выходить из каждой сделки, заключенной с Lehman Brothers: незадолго до случившегося он поставил крупную сумму денег на то, что процентные ставки в ближайшие дни останутся стабильными. Банкротство четвертого по величине инвестиционного банка США привело бы к резкому скачку этих ставок, которые сами по себе являлись лишь индикатором риска. Изучая разные типы ставок на своем трейдбуке [англ. tradebook – ноутбук с особым аппаратным обеспечением, необходимым для ведения электронной торговли], Хейс особо выделил один из них – лондонскую межбанковскую ставку предложения [англ. London Interbank Offered Rate], или LIBOR. Она является эталонной ставкой, от которой зависят ценные бумаги по всему миру общей стоимостью в 350 триллионов долларов. Для таких трейдеров как Хейс, этот показатель был предметом долгий исканий, и за два года до случившегося он нашел способ неплохо на нем заработать.
LIBOR был установлен самоизбираемым и саморегулируемым комитетом, в состав которого входят представители крупнейших банков мира. Размер ставки указывал на величину займов, которые эти банки предоставляли друг другу. Каждое утро каждый из банков, входящих в этот комитет, давал свою оценку этому показателю. После этого вычислялась средняя величина этих оценок, а в полдень публиковалась итоговая величина ставки. Этот процесс повторялся для каждой отдельной валюты. Когда Хейс работал младшим трейдером в Лондоне, ему удалось познакомиться с несколькими из тех шестнадцати человек, что были ответственны за ежедневную публикацию процентной ставки в йенах от лица своего банка. Тогда Хейс понял, что эти люди зачастую полагались на междилерских брокеров – убедительных посредников, принимавших участие в каждой сделке, чтобы потом передать информацию о том, какую ставку следует публиковать в тот или иной день.
Хейс видел то, чего не увидели другие, потому что он был особенным. Тесная связь Хейса с цифрами, его хладнокровное отношение к риску и странные привычки не были последствием его работы: все это – признак того, что он был не таким, как все, с самого рождения. Хейсу поставили диагноз «синдром Аспергера» лишь в 2015 году в возрасте 35 лет, и его коллеги, многие из которых были опытными игроками на бирже и выпускниками престижных учебных заведений, часто вспоминали, что Хейс сильно от них отличался. Они называли его «Человеком дождя».
Большинство трейдеров смотрело на брокеров свысока, как на второсортных людей. Но Хейс прекрасно понимал их значимость и платил им за то, чтобы те лгали, так же как и он.
К моменту открытия лондонского рынка банкротство Lehman Brothers уже стало официальной новостью. Хейс к тому времени успел отправить сообщение одному из своих брокеров в Великобритании, указав, в каком направлении должен двигаться LIBOR. «Приятель, сбивай ставку», – писал он, опуская любезности. – «Сколько она составляет?» Брокер отправил ему подтверждение и спустя несколько часов работал по уже проверенной схеме. Когда один из банков, определяющих оценку LIBOR, спрашивал мнение брокера, тот сообщал невероятные, ужасные новости, о том, что ставка, вероятнее всего, упадет. LIBOR часто называли «самым важным показателем в мире»: на деле же эта ставка зависела от мнения людей, которые в зависимости от настроения были равнодушны, оптимистичны или напуганы. Позже тем же вечером, когда Хейс проверял значение LIBOR, он, к своему счастью, обнаружил, что LIBOR в йенах обвалился.
Тем не менее, Хейс все еще не считал себя в полной безопасности. В течение следующих трех дней он почти не выходил из офиса и спал по три часа в день. Пока рынок колебался, баланс его счета успел смениться с 20 миллионов долларов убытков до 8 миллионов чистой прибыли. Посреди всего этого беспорядка LIBOR был единственным показателем, который Хейс мог хоть как-то контролировать. Он использовал все свои связи, предлагая своим брокерам дополнительную плату за помощь и содействие в работе с банками по всему миру. К четвергу, 18 сентября, Хейс выбился из сил. Это был тот самый день, ради которого он так работал всю неделю. Если бы LIBOR тогда подскочил, все его старания были бы напрасны. Движение LIBOR происходит маленькими шажками, которые обычно называют базисными пунктами. Каждый из них составляет сотую долю процента, и любое смещение могло стоить Хейсу около 750 тысяч долларов.
После разорения Lehman Brothers Хейс уже в сотый раз набирал номер одного из своих самых надежных брокеров в Лондоне. «Мне нужно, чтобы ставка оставалась минимальной», – писал Хейс. – «Плачу, скажем, пятьдесят, сто тысяч, неважно. Сколько попросишь, хорошо?»
«Хорошо», – ответил брокер.
«Я человек слова», – заявил Хейс.
«Я знаю, не волнуйся. Можешь на меня положиться», – заверил его брокер.
В полдень того же дня, когда в Лондоне опубликовали данные о ставке LIBOR, Хейс все еще находился в своем офисе. Ставка йены упала на один базисный пункт, в то время как ставки в других валютах продолжали расти. Кризис обошел Хейса стороной. Используя свои связи, он в одиночку сумел подстроить под себя всю мировую финансовую инфраструктуру. Он снял наушники и отправился домой. И этот человек спал под одеялом с супергероями, которым укрывался с восьми лет.
Томас Уильям Александер Хейс всегда был аутсайдером. В 1980-х годах он рос в городской черте Хаммерсмита в Западном Лондоне и был очень умным ребенком, но у него постоянно возникали трудности в общении с другими детьми. Его родители развелись, когда он еще учился в начальной школе. Когда его мать снова вышла замуж, он переселился в зажиточный «зеленый» городок Винчестер. У Хейса сохранился лондонский акцент, а по выходным он выбирался в столицу, чтобы посмотреть на игры футбольной команды Queens Park Rangers, вечных аутсайдеров лиги.
Большинство британских мальчишек были заядлыми футбольными фанатами, но интерес Хейса был больше похож на одержимость. Наличие навязчивых идей является одним из симптомов синдрома Аспергера наряду с проблемами в общении, склонностью к стрессу и предпочтением цифр словам. Из-за этого дети в Винчестере часто над ним издевались. Хейс продолжал оставаться отчужденным и на следующем этапе образования в Университете Ноттингема. Когда его сверстники уезжали на летние каникулы, он мыл и таскал посуду за 2 фунта и 70 пенсов в час, чтобы заплатить за учебу.
Пытаясь найти более высокооплачиваемую работу, Хейс получил стажировку в офисе UBS в Лондоне. После окончания университета в 2001 году он устроился в Royal Bank of Scotland (RBS) и работал на должности стажера в отделе деривативов на процентные ставки. За то, что он заваривал другим чай и забирал чужую одежду из химчистки, трейдеры разрешали ему по двадцать минут в день спрашивать их обо всем, что ему было интересно. Это было откровением для Хейса. В отличие от непонятных для него социальных взаимодействий и скрытых мотивов в общении, с которыми ему приходилось сталкиваться в повседневной жизни, формула успеха в финансовом деле для него была проста: делай деньги, а остальное само образуется. Эта формула стала главным правилом для Хейса, и он принялся жадно читать о рынках, моделях оценки опционов, кривых процентных ставок и других скрытых финансовых знаниях.
20 Июня 2013 года. Том Хейс покидает здание Вестминстерского суда
В развязной и гедонистической среде денежных рынков неуклюжий двадцатиоднолетний юноша выделялся из своего окружения. Изредка он присоединялся к другим банкирам, когда те устраивали вечеринки. Еще он любил горячий шоколад, за что его прозвали «Шоколадным Томми», а когда Хейс шел по торговому залу, коллеги выкрикивали цитаты из фильма «Человек Дождя», например: «Самолеты Quantas никогда не падают». Он не понимал шуток, придавая им слишком много значения. Особенно популярным предметом насмешек было его детское одеяло с супергероями. Хейс же считал, что его постельное белье исправно выполняет свою функцию, и не видел смысла покупать новое.
Не все финансисты были такими наглецами. У Хейса появилось несколько друзей, а еще он обнаружил, что его метод чрезвычайно быстрого написания сообщений и выставления торговых сделок сделал его любимчиком среди брокеров, которых не интересовало, какое у трейдера было образование, если он умел заключать сделки. В итоге Хейс перестал обращать внимания на все насмешки, так как его одержимость, мешавшая ему в общении с людьми, превращалась в суперспособность в моменты, когда он подключался к своему торговому терминалу. Невзирая на насмешки окружающих, Хейс все-таки сумел найти свое место в жизни. Он рано вставал, работал по 12 часов в день и редко бодрствовал после десяти вечера. Зачастую Хейс вставал посреди ночи, для того чтобы проверить состояние своих торговых позиций.
В частности, Хейс принимал участие в торговле процентными свопами. Свопы, первоначально задуманные как средство защиты компании от колебаний процентных ставок, теперь покупались и продавались профессиональными трейдерами из банков и хедж-фондов. Они стали еще и новым типом ценных бумаг, на основе которых можно было делать ставки. Рынок свопов рос с невероятной скоростью. В 2000 году объем операций с использованием этого финансового инструмента оценивался в 50 триллионов долларов. В 2010 году этот показатель вырос до 500 триллионов. Для Хейса сложные вычисления и постоянные умственные нагрузки не составляли особого труда, и он понял, что обладает еще более уникальной способностью: он с легкостью шел на риск. Пока другие молодые трейдеры стремились к получению гарантированной прибыли и быстрому сокращению убытков, Хейс успешно проводил свои операции, несмотря на резкие колебания на рынке. Поначалу его доход был нестабильным, однако его начальство уже тогда разглядело в нем огромный талант. В 2004 году его переманила к себе менее крупная организация, Royal Bank of Canada, где Хейс мог занимать более высокое положение. В его распоряжении был отдельный торговый портфель, ориентированный на рынок деривативов в йенах.
Трейдеры крупнейших организаций сразу заметили, что скромный банк RBC начал принимать участие в крупных сделках. Может быть, Хейсу было тяжело вступать в отношения с коллегами, но когда он видел сложную матрицу деривативов в йенах, то без труда понимал ее смысл. «Понимание ситуации, обнаружение слабых мест в структуре рынка, поиск новых возможностей и их использование подобны решению уравнений, – позже рассказывал Хейс. – Ты либо зарабатываешь деньги, либо теряешь их. Все предельно просто».
Летом 2006 года Хейс снова сменил место работы, перебравшись в UBS. RBS, RBC, UBS – название компании не имело для Хейса никакого значения, пока у него был телефон, несколько мониторов и счет в банке, позволявший ему идти на определенный риск. Позднее он получил серьезное повышение, и его отправили в Токио. Вскоре после этого события странный молодой человек, попивавший какао и укрывавшийся детским одеялом, по мнению многих, превратился в агрессивного и опасного трейдера.
В покере игроки делятся на два типа: тихони, который ждут, что к ним придут хорошие карты, затем делают крупные ставки и надеются на этом заработать, и смельчаки, которые не могут не сыграть в каждой раздаче, раздражая при этом своих соперников и вынуждая пасовать игроков со слабыми нервами. Хейса, без сомнений, можно было отнести ко второму типу. Его основными методами были непрерывная торговля, сбор обрывочных сведений из разных источников, увеличение комиссии на позиции маркетмейкера и создание образа крупного игрока, охотно идущего на риск.
Хейс переехал в Японию именно в тот момент, когда правительство впервые за долгое время решило поднять процентные ставки, активизировав тем самым рынок объемом в несколько триллионов долларов, до этого времени находившийся в покое. Большинство ценных бумаг, которыми он торговал, было так или иначе связано с LIBOR. Ставки LIBOR публикуются для всех основных валют мира и на различные периоды – от нескольких часов до 12 месяцев. В любой сделке ставка LIBOR была самым важным показателем, определявшим размер прибыли или убытков. Хейс понимал, что искусство трейдинга заключается в умении предсказывать будущее на основе неполной и непрерывно обновляющейся информации. Никто не знал, каким будет размер ставки LIBOR в каждый следующий момент. Хейс поставил себе цель взять под контроль окружающий его хаос и выяснить все, что было ему непонятно. «Я видел LIBOR даже во сне, – рассказывал Хейс несколькими годами позже. – Эта ставка была для меня всем. Она была инструментом, на котором строилась вся моя торговая деятельность. Я был просто помешан на ней».
Хейс любил свою работу, но когда что-то шло вразрез с его планами, он также страстно ее ненавидел. На пятом этаже штаб-квартиры UBS в Токио он со злостью наблюдал за происходящим на своих мониторах. На дворе стоял октябрь 2006 года. Хейс проработал в банке лишь несколько недель, и уже успел погрязнуть в проблемах: он терял много денег по краткосрочным процентным ставкам. LIBOR в йенах отказывался двигаться в нужную сторону, и это злило Хейса еще больше.
Если мир финансов за последнюю четверть века полностью изменился с внедрением новых технологий, то LIBOR же оставался в прежнем состоянии. Каждый день лондонские банки сообщали Британской ассоциации банкиров [англ. British Bankers’ Association, BBA] о том, сколько денег они могут потерять, если будут вкладывать в разные валюты и на разный срок: всего имеется 150 таких комбинаций. В каждой из них четыре верхних и нижних оценки убираются, а среднее оставшихся оценок публикуется как LIBOR на текущий день. Вот, собственно, и все. LIBOR влиял на самые разные показатели – от размера займов для американских студентов и до стоимости фьючерсов на казахский газ – и при этом его величина формировалась группой людей, которые постоянно отвлекаются и делают неточные прогнозы.
Позже в тот же день в Токио Хейс рассказывал о своем тяжелом положении одному из лондонских брокеров, которому он доверял. Этот брокер предложил ему поговорить с его коллегой, который отвечал за ежедневную рассылку писем с предполагаемой оценкой LIBOR небольшой группе банкиров, занимавшихся вычислением фактической величины LIBOR. Эта рассылка играла большую роль, несмотря на то, что проводилась неофициально (британский суд призвал не разглашать имена двух этих людей, так как в данный момент они предстают перед судом). Информация в письмах должна была быть объективной, однако брокер сказал, что по просьбе Хейса он может снизить показатели, упомянутые в письмах. Есть вероятность, что самые ленивые из тех, кто устанавливает величину ставки, менее знакомы с валютным рынком и просто поверят тому, что сказано в письме.
И тут Хейса осенило. Он и без того знал, что банки всегда немного корректируют свои итоговые вычисления LIBOR ради собственной выгоды, и все же система не позволяла оказывать на себя внешнее давление: ни одна организация не сможет сильно повлиять на итоговую величину ставки, когда 15 других банков делают одно и то же. Но Хейс успел поработать в нескольких банках, и у него были связи с таким большим числом брокеров, что он мог повлиять сразу на нескольких людей, занимавшихся вычислением ставки. Он мог вить из них веревки, пока те ничего не подозревали. Кроме того, Хейс находился в очень хороших отношениях со своими брокерами, чем мало кто мог похвастать. Будучи выпускником обычной английской школы с акцентом кокни, он был близок к ним по духу.
Том Хейс делает свою последнюю неудачную ставку
Брокер сделал все в точности так, как его попросил Хейс. Позднее в тот же месяц Хейс снова связался с ним и предложил неплохое вознаграждение. В этот раз, Хейс хотел, чтобы шестимесячный LIBOR в йенах начал расти. На руках у него уже имелось около 400 миллиардов йен (3,3 миллиарда долларов), и каждое повышение на сотую долю процента (один базисный пункт) было равноценно получению нескольких сотен тысяч долларов. Хейс донимал своих брокеров сообщениями и телефонными звонками, и за несколько дней ставка повысилась почти на три базисных пункта. Хейс написал сообщение своему начальнику, Майку Пьери, чтобы поделиться своей радостью от того, что его план сработал – cначала эмоционально, а потом, когда стала известна реальная сумма выигрыша, еще и материально. Позже на той же неделе Хейс написал своему брокеру: «Плачу любые деньги, только назови сумму».
Хейс обнаружил, что ставкой LIBOR манипулировать не только легко, но и не так уж затратно: лондонский брокер принудил своего коллегу к сотрудничеству, угостив его бесплатной порцией соуса карри. Хейс начал созваниваться со знакомыми трейдерами из других банков и просить их повлиять на ставку. К весне 2007 года в сеть его контактов уже входили трейдеры RBS и JPMorgan Chase. Один из его помощников, Питер О’Лири, прошедший стажировку в лондонском отделении банка HSBC, был его сводным братом.
В апреле после дружеской переписки Хейс спросил его: «Ты знаешь парня со своей работы, который устанавливает LIBOR в йенах? Он торгует йенами и скандинавскими валютами. Если не ошибаюсь, его зовут Крис Дарси».
«Конечно, знаю», – ответил О’Лири. – «По-моему, все-таки его имя – Крис Портер. Но все зовут его Дарси, потому что он разговаривает, как мажор».
Хейс попросил О’Лири уговорить своего коллегу снизить показатель трехмесячного LIBOR. Каждый базисный пункт, по его оценкам, стоил миллион долларов. В разговорах по телефону Хейс объяснял своему сводному брату, как лучше подойти к проблеме: он предложил посидеть с этим человеком за кружкой пива и втереться к нему в доверие. О’Лири отнесся к этому с неохотой. Тем более, что человек, устанавливавший величину LIBOR, работал на другом этаже и в другом отделе. Хейс настоял на своем, и спустя некоторое время О’Лири уже благодарил коллегу за помощь. Шоколадный Томми проделал большую работу. Позднее Хейс извинится перед O’Лири за то, что втянул его в это дело, и больше никогда не просил его об одолжении, так или иначе связанном с LIBOR.
В UBS Хейс выполнял все задания в срок. На регулярных утренних совещаниях он рассказывал о своем текущем положении и объяснял коллегам и руководству, как он собирался влиять на движение ставки. Тем летом Хейс оформил соглашение с одним из своих междилерсих брокеров. Поверх фиксированной ежемесячной платы, которую UBS перечислял брокерам за их услуги, Хейс предложил дополнительные 15 тысяч фунтов в месяц за помощь в смещении эталонной ставки, пять из которых лично передавались брокеру, ответственному за рассылку прогнозов LIBOR.
Пресс-секретарь UBS позднее заявил: «Глупо предполагать, что в UBS именно к Хейсу пришла идея манипуляции ставкой LIBOR. Ни Хейс, ни UBS не являлись изобретателями способа управления ставкой и не были первыми, кто применил его на практике. Ответственность за произошедшее несет вся финансовая индустрия, в том числе множество банков и брокеров, действующих как по отдельности, так и сообща на протяжении длительного времени».
3 Августа. Бывший трейдер Том Хейс и его жена Сара прибыли в Королевский Суд Саутворка в Лондоне
Хейс никогда не задумывался о том, что именно он способен контролировать. Он не мог предсказать будущее, но зато мог задать для него нужное направление. Позже он выяснил, что его способность к смещению этой ставки приносила ему лишь около десяти процентов от всех его доходов, однако даже в таком жестоком бизнесе этого было вполне достаточно, чтобы опередить соперников и стать звездой UBS, заработавшей для банка 50 миллионов долларов. В сентябре того же года в одном из плавательных бассейнов Токио он познакомился с корпоративным юристом Сарой Тай, которая, также как и Хейс, выросла в Великобритании. Некоторое время спустя Тай уже слушала бессвязную речь Хейса о том, как он заработал на крахе британского банка Northern Rock, и после этой встречи захотела увидеться с ним вновь. Она сильно привязалась к Хейсу и считала особенности его характера милыми, а его целеустремленность – привлекательной. В отличие от хаоса, царившего на его работе, Хейс обретал гармонию в личной жизни.
Эта статья основана на более чем 200 интервью с трейдерами, брокерами, регулирующими органами, адвокатами, руководителями компаний, а также тысяче документов и электронных писем, предъявленных на итоговом судебном разбирательстве.
Холодным апрельским утром 2008 года Винс Макгонагл закрылся в своем офисе в Комиссии по торговле товарными фьючерсами [англ. Commodity Futures Trading Commission, CFTC], расположенной в Вашингтоне, и принялся читать утренние газеты. Невысокий, жилистый, похожий на преступника Макгонагл занимался правоохранительной деятельностью в CFTC уже на протяжении 12 лет, за которые его рыжие волосы успели слегка поседеть. На тот момент он занимал должность старшего менеджера. Заголовок на первой странице Wall Street Journal гласил: «Банкиры выражают сомнение в ключевых ставках в связи с наступившим кризисом».
Статья начиналась так: «Один из наиболее важных показателей, указывающий на финансовую ситуацию в мире, может нас обманывать. Развитие ситуации, оказывающее влияние на заемщиков по всему миру – от российских нефтяников до домовладельцев из Детройта – заставляет банкиров и трейдеров опасаться, что лондонский межбанковский курс, известный как LIBOR, может оказаться ненадежным».
Из истории следует, что банки намеренно занижали оценку процентов по займам, чтобы «рынок не узнал, как сильно им нужны деньги». В начале 2007 года, еще до того, как финансовый сектор начал проявлять признаки своей слабости, лишь немногие из окружения Макгонагла учитывали показатели LIBOR. Эта эталонная ставка была важной, но предсказуемой частью финансовой системы, которая почти незаметно менялась от одной недели к другой, или от банка к банку. Сегодня с помощью LIBOR многие могут определить уровень напряженности на рынках.
В момент заморозки кредитов показатели LIBOR для всех типов валют взлетели вверх. Банки с самыми высокими ставками были отмечены как испытывающие трудности. Все были задействованы в этой игре: руководство подгоняло тех, кто определял LIBOR, а последние пытались предсказать, какую величину опубликуют их соперники, чтобы их ставка оказалась чуть ниже. Низкая интенсивность торговли на наличном рынке не давала убедиться в достоверности публикуемых сведений. По оценкам аналитиков, опубликованные показатели были на 40 базисных пунктов ниже той отметки, на которой они должны были находиться. Причина такого снижения показателей состояла не в личной выгоде: вся суть заключалась в выживании. Ведущие банкиры и инвесторы пытались выяснить, кто вслед за Bear Stearns может кануть в пучину банкротства.
Макгонагл знал о LIBOR не так много, но одна из статей Wall Street Journal привлекла его внимание к этой ставке. В 1996 году вскоре после того, как он устроился в CFTC, Макгонагл попал в команду юристов, которой поручили изучить деятельность техасской энергетической компании Dynegy. По слухам, компания предоставляла ложные сведения об объеме проданного и купленного ею природного газа, чтобы повлиять на эталонные ставки на данный товар. CFTC и другие учреждения предъявили Dynegy и еще двадцати другим компаниям, включая Enron, штраф в размере более 300 миллионов долларов.
Весной 2008 года явных признаков того, что трейдеры манипулируют ставкой LIBOR с целью повышения своих доходов, не наблюдалось, однако слишком большое число совпадений смущало Макгонагла: величина эталонной ставки зависит от честности трейдеров, а те, в свою очередь, заинтересованы в ее смещении. В отличие от ставок на природный газ, которые составлялись частными компаниями, LIBOR регулировался Британской ассоциацией банкиров, группой лоббистов из Лондона, имеющей репутацию вдохновителя финансовой отрасли. И в том, и в другом случае у органа, отвечавшего за регулирование ставки, не было полномочий на наложение штрафов, поэтому мало что мешало компаниям прибегать к обману.
Будучи истинным католиком, Макгонагл получил степень юриста в Университете Пеппердайна, христианской школе в Калифорнии, где он с полной серьезностью отнесся к жизненным принципам, включавшим в себя «наличие цели, служение людям и развитие лидерских качеств». В то время как его сверстники занимали высокооплачиваемые должности в адвокатских конторах, где они защищали интересы компаний и частых лиц, обвиненных в коррупции, Макгонагл продвигался вверх по карьерной лестнице, возбуждая против них судебные дела.
На той неделе он собрал своих ближайших коллег, чтобы обсудить, стоит ли им расследовать дело о манипуляциях LIBOR. Самым тяжелым препятствием для начала расследования были проблемы, связанные с юрисдикцией. В 1975 году, когда была основана CFTC, комиссия выпустила директиву, позволявшую ей регулировать рынок фьючерсов и опционов, на котором господствовали откупщики и корпорации, и влиять на стоимость товаров. В последующие годы объем рынка деривативов взлетел до нескольких миллионов долларов, тогда как размер комиссии и объем ресурсов выросли незначительно.
Регулирующий орган обладал большими полномочиями и мог вмешиваться в деятельность финансовых рынков, но сложные финансовые дела автоматически подпадали под компетенцию Комиссии по ценным бумагам и биржам [англ. Securities and Exchange Commission, SEC] или Федеральной резервной системы США. Харви Питт, председатель SEC в 2001-2002 годах, известный своими грубыми манерами, как-то поднял вопрос о том, кто именно контролирует тот или иной продукт вместе со своим коллегой из CFTC. Потеряв терпение, он кричал: «Все просто! Все, что относится к ценным бумагам или финансовым инструментам, принадлежит нам. Все, что имеет четыре ноги, принадлежит вам». Такой взгляд на вещи многих раздражал. В разгар финансового кризиса у CFTC появилась возможность расширить свою деятельность.
Также необходимо было учитывать действия британских властей: все-таки речь шла о лондонской межбанковской ставке предложения. Макгонагл связался со своими коллегами из Управления по финансовому регулированию и надзору [англ. Financial Services Authority, FSA] в Великобритании, чтобы узнать о ходе расследования манипуляций LIBOR. Представители регулирующего органа не были в этом заинтересованы и выразили свое неодобрение в связи с вторжением на их территорию. (FSA отказалось комментировать эту ситуацию).
Это не остановило Макгонагла, и он приказал своей команде продолжить сбор сведений. За последние несколько недель его сотрудники выяснили, что LIBOR был эталоном для ставок фьючерсных контрактов на сумму в несколько миллиардов долларов, торговавшихся на Чикагской товарной бирже [англ. Chicago Mercantile Exchange, CME]. CME подпадала под компетенцию CFTC: это именно то, что было нужно Макгонаглу. Тем летом CFTC связалось с шестью банками и запросило информацию о том, как на самом деле формируется LIBOR. Это был первый осторожный шаг, результатом которого стало крупнейшее дело в истории этой организации.
Обеспокоенный друг Хейса отправил ему статью из Wall Street Journal, но тот проигнорировал ее как не относящуюся к делу: мошенничество LIBOR в долларах не имело никакого отношения к его торговому портфелю с LIBOR в иенах. В сентябре 2008 года к тому моменту, как Lehman Brothers стали банкротом, система Хейса работала даже лучше, чем раньше. Денежные рынки – сердечно-сосудистая система финансовой отрасли – замедлили свою работу, так как банки отказывались выдавать друг другу займы и откладывали свои средства, в страхе ожидая, что кто-нибудь из их коллег не переживет эту ночь. Каждый день составители ставки LIBOR понятия не имели, какую величину следует публиковать, и в итоге стали еще больше зависеть от мнения брокеров, которые, в свою очередь, были подкуплены Хейсом.
Единственной проблемой была их оплата, которая должна была быть настолько высокой, чтобы те оставались верны Хейсу. 18 сентября, когда рынок замер в ожидании, возникло небольшое окно, во время которого были открыты рынки Токио и Лондона. Во время этого окна Хейс никак не мог найти сделки, которые были достаточно крупными, чтобы заплатить всем, кто должен был получить за свои труды фиксированный оклад. И тут к нему в голову пришла новая мысль. Он позвонил одному из своих брокеров и предложил провести так называемую фиктивную сделку, в ходе которой обе стороны устанавливают сделки через брокера так, что ни одна из сторон с этой сделки ничего не получает, при этом списывая комиссию на счет посредника. Проведение таких операций запрещено многими фирмами, так как не служит никакой коммерческой цели и является лишь способом передать большой объем «бро» – сленговый термин, которым обозначают комиссию.
Потребовались дополнительные объяснения, прежде чем брокер сообразил, что именно предлагал ему Хейс, но идея ему понравилась. «Хорошо, давай посмотрим, что можно из этого сделать, – смеясь, ответил брокер. – Здорово, черт возьми!» Хейс уговорил принять участие в сделке двух трейдеров из JPMorgan и RBS. Первый решил просто помочь. Последний же в обмен на свои услуги попросил Хейса оплатить обед для своих коллег в ближайшем ресторане на сумму 500 фунтов. Позднее Хейс договорился с брокером по телефону, что так он будет платить ему и в дальнейшем (JPMorgan и RBS отказались комментировать произошедшее).
За последующие 11 месяцев Хейс в общей сложности потратил более 470 тысяч фунтов на выплаты своим брокерам, треть из которых стали членами его сети. Если Хейс мог манипулировать системой формирования ставки LIBOR, чтобы сохранить свою прибыль в критический момент крупнейшего на его веку кризиса, то теперь ему казалось, что он способен на все.
Его успех начал привлекать внимание других игроков на рынке. Летом 2008 года Goldman Sachs предложил Хейсу работу с авансом в размере трех миллионов долларов. Хейс от этого предложения отказался, объясняя своим коллегам, что хочет остаться верным компании, которая привела его в Токио. Сам он, однако, считал, что не готов к работе в самом престижном инвестиционном банке мира.
Год спустя, в июне 2009 года, он согласился встретиться с Крисом Сесере, известным трейдером Citigroup, в шикарном, тускло освещенном джаз-баре отеля Grand Hyatt Tokyo. Сесере взял себе пиво, Хейс же попивал апельсиновый сок и слушал, как Сесере рассказывал о создании крупнейшего в мире бизнеса, основанного на торговле деривативами, главное место в котором должен был занять Хейс. Так же как и Goldman Sachs, Сесере предложил Хейсу 3 миллиона долларов аванса, если тот примет его предложение. На этот раз Хейс согласился. Позже Сесере хвастался перед коллегами, что нашел «настоящего зверя».
В то время как престиж Хейса рос быстрыми темпами, у Макгонагла и его команды из CFTC работа нисколько не продвинулась. После многочисленных попыток получить от банков данные о формировании ставки у регулирующих органов появился ряд важных фактов, но в большинстве случаев им напрямую отказывали в просьбе. Более того, спустя несколько месяцев после финансового кризиса правоохранительный орган тратил большую часть своего времени на изучение того, были ли товарные спекулянты ответственны за резкий скачок цен на сырую нефть.
В это время в Лондоне торговая организация BBA, регулировавшая величину LIBOR, начала принимать ускоренные меры по пресечению слухов о манипуляции ставкой. В интервью Wall Street Journal и другим изданиям лоббистская организация заявила, что скандал вокруг эталонной ставки явился скорее результатом непонимания ситуации журналистами, нежели неправомерными действиями банков. Кроме того, британские правоохранительные органы не проявили интереса к выяснению обстоятельств дела. Они были слишком заняты спасением финансовой системы от краха (FSA, SFO и BBA отказались комментировать произошедшее).
К началу 2010 всего лишь одна компания помогала CFTC в расследовании дела о ставке LIBOR и приносила хоть какую-то пользу – Barclays. Британский банк нанял бывшего главу CFTC Грега Мосека в качестве юриста для помощи в расследовании дела после обнаружения явных фактов манипуляции LIBOR. Мосек находился в хороших отношениях со своими бывшими коллегами и посчитал, что лучше будет учесть имеющиеся доказательства, но продолжить поиск более надежного способа разрешить ситуацию.
После прихода в Белый Дом новой администрации CFTC возглавил Гэри Генслер, в прошлом работавший на руководящих должностях в Goldman Sachs, а его состояние оценивалось в 60 миллионов долларов. Барак Обама поручил Генслеру, описывавшему себя как «невысокий, лысый еврей из Балтимора», вести регулирование рынка деривативов, который к тому времени многими считался причиной обострения кризиса. После вступления Генслера в должность в мае 2009 года его целью стало «придание важности» государственному органу. Дело LIBOR больше всего соответствовало этой цели, и он горел желанием возобновить расследование. В марте он получил посылку, исполнившую все его желания.
Это был компакт-диск от Barclays. Генслер, его приближенные и сотрудники правоохранительного органа расположились на потертых диванах и стульях в зале ожидания вблизи его офиса – единственном месте, где находился рабочий CD-проигрыватель – чтобы прослушать запись. На диск был записан телефонный разговор между двумя менеджерами среднего звена Barclays, произошедший восемнадцатью месяцами ранее во время одного из наиболее напряженных периодов кризиса. Мужчина с характерным английским акцентом просил своего подчиненного начать снижение ставки LIBOR в их банке. После возражений младшего сотрудника первый заявил, что приказ шел с верхушки правления банка, которое действовало по инструкциям, переданным Банком Англии.
На этом запись обрывалась. Около офиса Генслера стояла мертвая тишина. Разговор был настолько однозначным, что казалось, будто оба человека знали, что за ними подслушивают, как потом рассказывал один из служащих CFTC. После нескольких безуспешных месяцев у них в руках имелись материалы, которые могли помочь им раскрыть это дело. Если сотрудники Barclays открыто обсуждали манипуляцию LIBOR, логично предположить, что и другие банки могли заниматься тем же самым (руководство Barclays отказалось комментировать произошедшее).
CFTC обычно дорожила своими делами, не позволяя другим организациям в них вмешиваться. Но теперь, имея на руках диск из Barclays, следователи понимали, что у них нет другого выбора, кроме как предоставить материалы Министерству юстиции. Его представители могли принудить компании к сотрудничеству со следствием и предъявить уголовные обвинения отдельным лицам. Руководитель отдела по вопросам охраны правопорядка CFTC Стив Оби связался с Робертсоном Парком – высоким, общительным юристом, находящимся на одной из ведущих должностей в Минюсте США. Оби и Парк несколько лет работали вместе над некоторыми делами и время от времени любили встретиться и поговорить за кружкой пива.
«Роб, бросай все, чем сейчас занимаешься, и слушай меня», – сказал Оби. Он поднес телефон к колонкам своего компьютера и включил запись разговора из Barclays. Когда запись закончилась, первым, что сказал Парк, было: «Вот черт!»
Журналисты ежедневно критиковали уголовный отдел Министерства юстиции, так как тот не мог проследить за деятельностью банков, усугубляя тем самым критическое положение в стране. Теперь у него была возможность объяснить свои действия прессе. В течение месяца Парк собрал команду для собственного расследования ситуации с LIBOR. В дело пришлось вмешаться британцам. LIBOR, может быть, и устанавливался банкирами в Лондоне и регулировался BBA, но FSA все это время старалось не вмешиваться в дела, которые, по мнению его руководства, вели к большим затратам и политической неразберихе. С 2008 года основной задачей FSA было получение данных от банков и их передача в руки CFTC. На этот раз после серии переговоров FSA согласилось на сотрудничество со своими американскими коллегами.
Благодаря этому сотрудничеству CFTC удалось вызвать в суд 16 банков, заставив их предоставить улики по делу и провести опрос их персонала. Помимо прочего, регулирующий орган посоветовал банкам обратиться в сторонние юридические фирмы, чтобы те провели расследование по делу о манипуляции LIBOR и к концу года сообщили о своих результатах.
В течение нескольких недель в CFTC стали поступать целые пакеты с доказательствами. Следователи Макгонагла и Оби проводили все свое время в офисах, склоняясь над своими столами, занося документы в каталоги и прослушивая аудиозаписи. Стены были заполнены плакатами со структурой управления различных отделов в различных банках. Понятия, использовавшиеся трейдерами для обозначения сроков торговли фьючерсными контрактами и смены структуры предприятия, постепенно расшифровывались.
Одним из банков, вызванных в суд, был UBS. В его штаб-квартире в Цюрихе юристы работали с огромными архивами переписок и электронной почты, используя для поиска такие фразы, как «понижай на 6 м.» и «одолжение». Выяснилось, что имя одного трейдера фигурировало чаще остальных.
Перед тем, как приступить к торговле в Citigroup, Хейс должен был пройти три месяца испытательного срока. Все это время он готовился к новой атаке на LIBOR. Он договорился о переводе молодого трейдера Хаято Хосино из токийского отделения Citi в Лондон и наладил связи с местными составителями LIBOR: так Хейс мог продолжать свое влияние на размер ставки. Кроме того, Хейс начал устанавливать отношения между своим банком и группой составителей TIBOR – токийской межбанковской ставки предложения. В октябре Хейс отправился в Лондон, чтобы лично встретиться с людьми, устанавливающими эту ставку в Citi.
Хейса провели в штаб-квартиру европейского отделения Citi в Кэнэри-Уорф и представили главе отдела кассовых операций Эндрю Турсфилду. Первым, что сказал Хейс, было: «Приятно с вами познакомиться. Вы можете помочь нам в работе с LIBOR».
Турсфилд был серьезным англичанином, который провел больше двадцати лет в отделе управления рисками в Citi. Лысеющий мужчина в очках с противным голосом и педантичными манерами был больше похож на бухгалтера, чем на банкира. Ему нравилось считать себя хранителем балансовой отчетности компании.
Хейс был небрит, потрепан и рассеян. Он рассказывал Турсфилду, как отдел кассовых операций UBS регулировал движение своей ставки, чтобы подстроить ее под себя, и хвастался своими связями с учредителями ставки в других банках, а также тем, как они обмениваются услугами. Хейс пытался произвести впечатление на Турсфилда, но недооценил этого человека и ситуацию в целом. Турсфилд тут же невзлюбил Хейса и на следующий день позвонил его менеджеру, обеспокоенный новичком компании. «Кто бы ни был начальником вашего отдела, – заявил Турсфилд, – ему следует пристально следить за своими действиями и тем, насколько они открыты». Хейс, по его же словам, произвел на Турсфилда впечатление «уличного торговца» – так в мире финансов называют болтливых хвастунов.
20 июня 2013 года. Том Хейс у здания Вестминстерского суда в Лондоне
Хейс вызвал раздражение у самого неподходящего человека. Citi уже тогда сотрудничал со следствием по делу о мошенничестве со ставкой LIBOR, организованном CFTC, а в марте 2009 года Турсфилд даже передал следователям ссылку на презентацию из 18 слайдов о том, как осуществляется вычисление ставки. Хейс, в свою очередь, не особо переживал о прошедшей встрече и даже не смог вспомнить имя Турсфилда.
В декабре, когда Хейс все-таки появился в токийском офисе Citi, расположенном в здании «Син-Маруноути Билдинг», его планы были раскрыты. Составители ставки в банке не раз говорили ему, что не могут учитывать его мнение при вычислении LIBOR. От него отвернулись даже его бывшие товарищи. Слухи о расследовании CFTC стали быстро распространятся, и все начали переживать. «Недавно я обратился к нему, и он попросил меня больше ни о чем его не просить, но, приятель, я попытаюсь еще не раз, – сказал один из брокеров Хейсу, который стал ему надоедать. – В последнее время все стали вести себя как-то странно».
Хейс, помимо прочего, умудрился сделать ряд неудачных ставок на рынке, и его финансовые убытки начинали расти. В июне, после того, как один из коллег Хейса в Citi уволился и передал детали торгового портфеля Хейса его бывшему начальнику в UBS, они объединились против Хейса с другими игроками на рынке и начали искать его слабые места. В результате совместных усилий по смещению рынка в обратную сторону они вынудили Хейса потерять 100 миллионов долларов.
Под конец одного из худших месяцев в его карьере Хейс уже впадал в отчаяние. 25 июня, сидя за своим столом над бухгалтерской отчетностью, показатели которой были хуже, чем когда-либо, Хейс взял телефон и набрал лондонский номер Хосино. Несмотря на то, что ему не раз твердили о том, что учредители ставки не хотели больше говорить о LIBOR, Хейс приказал своему подчиненному попытаться договориться с ними еще раз. В конце месяца он мог заключить крупную сделку, а для этого величина эталонной ставки должна была вырасти.
Выбрав себе в помощники Хосино, Хейс жестоко просчитался. Скромный молодой человек, известный среди своих коллег как «маленький Хосино», на самом деле никогда не связывался с учредителями ставки, когда Хейс просил его об этом. Со своим плохим английским молодой трейдер их просто боялся. В этот раз Хейс оказался настойчивее обычного. Сразу после обеда Хосино прошел по торговому залу, подошел к рабочему месту учредителя LIBOR и передал послание Хейса. Это стало роковой ошибкой. CFTC только что вызвало в суд руководство Citi и поручило ему проследить за тем, не пытаются ли трейдеры, торгующие деривативами, манипулировать ставкой LIBOR. Зная о давлении на банк со стороны CFTC, учредитель ставки сказал Хосино, что его действия неправомерны, и сообщил об инциденте Турсфилду, который, в свою очередь, тут же позвонил в отдел нормативно-правового регулирования.
В течение нескольких следующих месяцев юристы Citi допрашивали Хейса в общей сложности более 12 часов. Руководство уверяло Хейса, что все будет в порядке и что это лишь часть более масштабного расследования. Затем 6 сентября, когда Хейс направлялся в свой офис, его попросили пройти в обычную комнату для переговоров. Там он встретился с двумя менеджерами Citi, Эндрю Мортоном и Брайаном МакКэппином, которые наняли его меньше года назад. Они сидели за столом с серьезными лицами. Также там присутствовали главный юрист-консультант Citigroup и начальник отдела кадров отделения банка в Японии (Мортон, МакКэппин, Турсфилд и Хосино не откликнулись на просьбу прокомментировать случившееся, которая была направлена в Citigroup).
После того, как Хейс сел за стол, МакКэппин сказал ему, что руководство банка следило за ним на протяжении нескольких месяцев и имеет на руках ряд фактов манипуляции ставками. Эти действия шли вразрез с правилами банка, и это означало, что руководство вынуждено его уволить. Хейс был просто поражен. Еще неделю назад он все также вел свою торговлю и обсуждал стратегии действий с МакКэппином в его офисе.
Как это обычно с ним бывало, Хейс быстро пришел в себя. «Что ж, довольно странно, что вы меня увольняете, так как вы тоже в этом замешаны», – вспоминает свои слова Хейс, обращавшийся тогда к МакКэппину.
«Он-то как раз не был в этом замешан, – мгновенно ответил юрисконсульт. – У него не было собственных торговых позиций».
Хейс был готов с этим поспорить и заявил, что, будучи главой инвестиционного банка Citi в Японии, МакКэппин несет полную ответственность за каждую проведенную сделку. Затем он провел потрясающую ответную атаку. «Сколько вы готовы мне заплатить, чтобы я ушел тихо? – спросил он. – В противном случае я сделаю из этого события настоящий скандал».
Руководство Citi такого не ожидало. Менеджеры попросили Хейса покинуть комнату, чтобы обсудить его контракт. Чуть позже они вызвали его и сообщили, что тот не получит ни копейки. Но они разрешили оставить Хейсу его аванс в три миллиона долларов.
Следующие несколько месяцев Хейс делал все возможное, чтобы наладить свою жизнь. Через несколько дней после увольнения он вернулся в Англию и женился на Тай. Они сыграли роскошную свадьбу в отеле Four Seasons в предместье Гэмпшира. В 2011 году у них родился первый ребенок, которого родители назвали Джошуа. Затем они купили дом с шестью спальнями, некогда принадлежавший приходскому священнику, в скромной деревушке недалеко от Лондона. Они заплатили за него 1,2 миллиона фунтов (1,9 миллиона долларов) наличными, не выплачивая ипотеки, судя по записям в поземельной книге. Хейс записался на курсы MBA, а Тай все также продолжала работать юристом. Вместе они начали строить свою мечту: они пристроили к дому новое крыло и решили установить автоматические ворота высотой шесть футов, чтобы находится в полной безопасности.
Тем временем, американские следователи продолжали работать над своим делом. До Хейса доходили слухи о ходе расследования, но он и не подозревал, что является одной из главных мишеней. Он отправил сообщение по Facebook Мирхату Аликулову, трейдеру, с которым он вместе работал в токийском отделении UBS на протяжении многих лет, и через несколько недель они созвонились. Хейс решил перейти сразу к делу и спросил, не собираются ли в банке вести переговоры с Министерством юстиции. Без ведома Хейса, Аликулов совершал звонок из офиса своего адвоката по уголовным делам в Вашингтоне по прослушиваемой линии, которую ФБР настроили так, что казалось, будто звонок поступает из Токио. Настолько непринужденно, насколько это было возможно, Аликулов спросил Хейса, что тот собирается делать. Аликулов, против которому также был направлен ряд обвинений в мошенничестве, пошел на сделку со следствием: ФБР согласилось закрыть судебное дело против него, если тот все расскажет и поможет поймать Хейса. Если бы Хейс предложил ему соврать госучреждению, то его можно было бы обвинить не только в мошенничестве, но и в сопротивлении властям.
29 июля. Том Хейс со своей женой Сарой направляются в здание Королевского суда Саутворка в Лондоне
Хейс остановился, как если бы понял, что это была ловушка. «Министерство юстиции США, друг, знаешь, это чуваки, которые, ну, короче, они садят людей за решетку, – выпалил Хейс. – Зачем тебе с ними вообще разговаривать?» (Аликулов, отвечая через своего адвоката, отказался комментировать эту ситуацию).
В 2012 году за две недели до Рождества во вторник в 7 часов утра Хейс услышал стук в дверь. Больше десяти полицейских и следователей из Отдела по борьбе с крупными финансовыми махинациями [англ. Serious Fraud Office, SFO] ворвались в дом, смели все на своем пути, забрав компьютеры и документы. Хейс был арестован. Его отвезли в полицейский участок в Лондоне, где сказали, что он подозревается в организации заговора с целью мошенничества.
Хейс отказался отвечать на вопросы и был отпущен на свободу. Восемь дней спустя, как потом вспоминал Хейс в своих показаниях, он смотрел телевизор, и тогда выпуск новостей перешел в пресс-конференцию из Вашингтона. Перед множеством камер Генеральный прокурор США Эрик Холдер заявил, что банк UBS оштрафован на 1,5 миллиарда долларов и понесет ответственность за манипуляцию ставкой LIBOR в японском отделении банка. Кроме этого, Министерство юстиции выдвинуло уголовное обвинение Хейсу и его бывшему коллеге Роджеру Дарину и ожидало их экстрадиции в США. Хейс об этом даже не подозревал.
Он пытался изучить все имеющиеся против него факты. У следователей с трех континентов на руках имелись тысячи электронных писем и аудиозаписей, разоблачающих Хейса. Единственной возможностью избежать экстрадиции в США и последующего наказания, по словам адвоката Хейса, было содействие британским властям, признание своей вины и разоблачение всех, с кем он сотрудничал. Британцы с радостью были готовы принять эту сделку. Они поздно приступили к расследованию, но, тем не менее, хотели услышать признание подсудимого на родной земле.
В этот момент Хейс начал активно сотрудничать со следствием. На протяжении следующих трех месяцев жизнь Хейса вновь вошла в привычную колею. По меньшей мере, раз в неделю он заходил в SFO, находившийся недалеко от Трафальгарской площади. При входе он обычно ставил подпись в виде вымышленной фамилии, к примеру, известного футболиста из его любимой команды Queens Park Rangers, затем поднимался на лифте на четвертый этаж, проходил мимо торговых автоматов и заходил в свою комнату для исповедей – светлое помещение, в котором были лишь стол, проектор, его адвокат и два следователя в костюмах. Им не нужно было даже заставлять его говорить.
«Первая мысль, которая возникает в твоей голове, – говорил тогда Хейс, – как заработать чуть больше денег, как протолкнуться и раздвинуть границы, понимаете? Как мне войти в эту промежуточную зону и расширить поле своего действия. – Он остановился, чтобы перевести дыхание. – Но весь смысл в жадности: ты хочешь завладеть каждым центом, который можешь получить, потому что только так тебя судят окружающие. Это твой показатель производительности».
Низкорослый коренастый следователь начал спрашивать его: «В то время, как вы стали руководить процессом, как вы считаете: осознавали ли вы, что именно...»
«Я думаю, мы все понимаем, что это нечестная игра, не так ли? – прервал его Хейс. – И я был участником этой игры, так что вполне очевидно то, что я осознавал, насколько нечестными были мои действия». Склонившись над столом тесной комнаты для допросов, он направил взгляд перед собой, погрузившись в состояние отрешенности.
Хейс будто бы получал удовольствие, вновь переживая моменты из прошлого. Он говорил все быстрее, описывая счастливые моменты, когда он собирал свои позиции, договаривался о лучшей цене с брокерами и настраивал трейдеров друг против друга. «Торговля большими объемами деривативов, – говорил он на одном из допросов, – подобна огромному живому организму. После нескольких лет торговли начинаешь ощущать, как все взаимосвязано».
В июне после 82 часов допроса Хейсу официально предъявили обвинения. Он опознал более 20 людей как соучастников заговора, включая своего сводного брата. (О’Лири, Пьери, Хосино и МакКэппину обвинения не предъявлялись). В список входили трейдеры из JPMorgan, RBS, Deutsche Bank и HSBC, а также брокеры двух крупнейших междилерских контор. Хейс считал, что выдача своих соучастников – вполне оправданный поступок. Зная, что ему грозит гораздо меньший срок в Великобритании, по сравнению с законами США, Хейс сказал, что чувствует себя как человек, которому диагностировали рак, а потом сообщили, что он полностью здоров.
Пока скандал вокруг LIBOR набирал свою популярность, тем же летом из-за заголовков, разлетавшихся по всему миру, облегчение Хейса сменялось злостью. Во время его признаний следователи демонстрировали ему улики, которые не выходили у него из головы. Несмотря на понимание того, что они указывали на всю серьезность обвинений, он считал, что эти факты также говорят о несправедливости ситуации в целом. Хейс провел все лето за столом в своем доме, разбираясь в документах, которые только усиливали его недоумение: электронные письма от руководства, оправдывающие его действия; копии протоколов, указывающие на проведение манипуляций еще до его прихода в компанию; даже бумаги, которые, по его мнению, напоминали внутрибанковские инструкции по обхождению систем. В нем скапливался гнев. Манипуляции LIBOR были широкомасштабной практикой. Почему же он должен нести за это всю ответственность?
9 октября, когда SFO подводили итог делу против Хейса и его соучастников, в здание был передан белый конверт. Письмо было отправлено адвокатами Хейса: «В целях соблюдения правил этикета, мы вынуждены сообщить, что господин Хейс будет заявлять в суде, что ни в чем не виновен, – гласило письмо. – Таким образом, теперь он официально отходит от текущего процесса». Избежав экстрадиции в США, талантливый трейдер взял на себя самый большой риск в своей жизни: он отказался от сделки и доверил свою судьбу в руки случайным присяжным лондонского суда.
«Я лучше отдам свою судьбу в руки двенадцати людей, чем признаю себя виновным в политически мотивируемом процессе, – впоследствии скажет Хейс. Может случиться так, что я буду не согласен с окончательным решением, но, так или иначе, я его приму».
26 мая 2015 года, спустя семь лет с начала расследования, первый человек, обвиненный в манипуляциях ставкой LIBOR, нервно прошел по заполненному помещению и занял свое место в здании Королевского Суда Саутворка, построенном из обычного красного кирпича на берегу Темзы. Хейс был одет в штаны из хлопка и темный свитер, на нем не было галстука, его светлые волосы, как ни странно, были аккуратно уложены. Хейс выглядел скромно и не был похож на агрессивного трейдера, каким его собиралось представить обвинение. Его мать смотрела на него с зарезервированного места посреди толпы журналистов.
Присяжные, семь мужчин и пять женщин, были осведомлены о синдроме Аспергера, обнаруженном у Хейса, еще в начале слушания. Эта болезнь не влияла, по словам судьи, на способность подсудимого различать честные и нечестные поступки, однако может объяснить резкость его ответов. По состоянию здоровья Хейсу было разрешено сидеть за столом, вместе с командой его юристов, а не одному на скамье подсудимых – закрытой стеклянной коробке в центре зала. Рядом с ним во время всего судебного процесса сидел посредник, в чьи обязанности входило следить за признаками стресса у подсудимого и просить его успокоиться, если тот начинал испытывать раздражение, что зачастую сопровождалось резкими движениями головы и написанием записок своим адвокатам.
Главный прокурор SFO Мукул Чавла, облаченный в темную мантию крупный добродушный мужчина с копной седых волос и электронной сигаретой, которую он курил в перерыве, сдержанно представил дело Хейса. «Возможно, вы полагаете, что, судя по имеющимся уликам, мотив преступления был очевиден, – говорил Чавла во вступлении. – Жадность. Господин Хейс жаждал заработать и накопить как можно больше денег. Чем больше бы он заработал для своих работодателей, тем выше они ценили бы его услуги, и, следовательно, платили бы ему еще больше».
Не было сомнений в том, какое преступление совершил Хейс. Однако чтобы добиться признания его виновным, Чавла должен был доказать, что подсудимый понимал, что совершает мошенничество. Главным оружием прокурора были слова трейдера.
«Я знал, что, возможно, мне не стоит этим заниматься, – заявил Хейс в одном из своих интервью SFO в 2013 году, проигрываемом через колонки судебного помещения так громко, что звук начинал искажаться. – Но, как я уже сказал, я принимал участие в очень масштабной деятельности, которая началась еще до моего прихода в UBS и продолжалась после моего ухода из компании».
Когда наступила очередь Хейса, он стал отрицать сказанное в разговоре с сотрудниками SFO, заявив, что его причастность сильно преувеличена – таким образом он пытался гарантировать ведение следствия по его делу на территории Великобритании. В течение двух недель дачи показаний Хейс опровергал заявления о том, что поступал несправедливо, так как практика влияния на движение LIBOR была настолько распространенной в финансовой сфере, что он даже не подозревал о том, что ведет незаконную деятельность. Его адвокат подкрепил его заявления документами, подтверждающими, что менеджеры UBS вынуждали его идти на определенные действия, а BBA одобряло намеренное снижение ставок во время кризиса.
В один из моментов Хейс разрыдался. «Я не считаю, что совершил что-то плохое», – утверждал он, глядя на свою жену, сидящую на балконе. Ее светлые волосы были аккуратно заплетены сзади, а руки были сложены на коленях. Она кивнула ему в знак поддержки.
Когда сторона обвинения включила аудиозапись, на которой Хейс рассказывал, как торговал своими контрактами на рынке, он улыбнулся, погрузившись в воспоминания. «Наверное, это была худшая работа в мире, – заявил Хейс. – Она может заставить тебя сброситься с моста. Она может заставить тебя чувствовать тошноту каждый раз, когда приходишь на работу». И все же, самым тяжелым в данной ситуации, по его словам, был тот факт, что ему было запрещено заниматься своей деятельностью. «Я был, и в чуть меньшей степени остаюсь одержимым рынками, финансовыми рынками, и очень сильно скучаю по своей прежней работе, – рассказывал он. – Я скучаю по своей прежней карьере. Она была важной частью моей жизни».
К концу первой недели выступлений Хейса в суде, дело, казавшееся таким очевидным, теперь ускользало от Чавлы. Молодой человек предстал перед судом как прямолинейный, любезный и наивный – скорее как жертва системы, нежели как организатор преступления.
Но все надежды Хейса рухнули при перекрестном допросе. Когда его попросили подтвердить самые простые факты, например, какими документами он торговал, трейдер начал уклоняться от ответов и стал выражать недовольство. Он был напряжен, прищурившись и сжав челюсть. Когда Чавла предоставил Хейсу улики против него, Хейс сменил тему разговора, осуждая обвинение из-за отсутствия тщательно проведенного анализа, и заявляя, что является жертвой борьбы между органами власти Великобритании и США, что он – «беглец от американского правосудия». Здесь свое слово сказал судья, приказав Хейсу отвечать на вопросы и воздержаться от многословных высказываний. Один из участников стороны защиты пожаловался репортеру во время перерыва: «Два года моей жизни за пару минут ушли коту под хвост».
Спустя десять недель с начала судебного разбирательства присяжные удалились для вынесения приговора. Через пять дней они объявили единогласное решение: подсудимый виновен по всем пунктам.
Через полчаса Хейс уже шел обратно в заполненный, но тихий зал суда в последний раз. В этот раз он не мог покинуть скамью подсудимых. Перед тем как войти в зал, он спросил охранника, можно ли ему поцеловать свою жену на прощание. Одетый в синюю рубашку и голубой свитер, со спальным мешком в руках, Хейс был помещен в стеклянную камеру.
Хейс почти никак не реагировал, когда судья объявил о заключении в тюрьму на 14 лет – один из самых суровых приговоров для офисных работников в Великобритании. Его жена качала головой, склонившись к коленям, и держала руку матери Хейса, которая дрожала, глядя перед собой.
«Ваши действия были несправедливы, и вы прекрасно это понимали, – сказал судья в своей заключительной речи. – Это дело явило нам отсутствие добросовестности, которая должна быть характерна для банковской сферы».
Сейчас Хейс находится в тюрьме Ее Величества в Уандсворте, крепости, построенной к югу от Темзы еще в викторианскую эпоху и известной своими плохими условиями и недружелюбными обитателями. В октябре [статья опубликована в сентябре 2015 – прим. перев.] шесть брокеров, обвиненных в злоупотреблении своим влиянием на банки, пытаясь помочь Хейсу двигать ставку LIBOR в нужном направлении, будут вынуждены ходить по тем же ступеням Королевского Суда Саутворка, присутствуя на своих судебных процессах. SFO сообщает, что в ближайшие месяцы в частном порядке предъявит обвинения сообщникам Хейса.
Расследование по LIBOR, начатое Макгонаглом и его коллегами в CFTC, переросло в наложение штрафов примерно на двенадцать компаний. Сумма штрафов составила 10 миллиардов долларов. Более сотни трейдеров и брокеров были уволены или сами покинули сферу финансов. Для тех, кто остался работать в банковском деле, торговая площадка «пост-хейсовской» эпохи выглядит совсем иначе, более сдержано. Вдохновленные своим успехом в деле о манипуляциях LIBOR, правоохранительные органы успешно внедрили исследование манипуляций на рынках иностранных валют, драгоценных металлов и деривативов.
Банки обзавелись ценными кадрами в юридических отделах по соблюдению правовых норм. Исчезли оплачиваемые предприятиями путевки во французский Валь-д’Изер и оплачиваемые ужины в Le Gavroche. Трейдеры сегодня живут в страхе, что их прошлые разговоры будут обнаружены и использованы против них. Отток большого объема средств из банковской сферы в последнее время принято объяснять наличием финансового кризиса. Но, как известно, никто из работников Уолл-Стрит еще не попадал в тюрьму по делу о рискованном ипотечном кредитовании. Так как Хейс находится за решеткой, а его сообщники стоят в очереди на скамью подсудимых, к LIBOR и связанными с этой ставкой делами о сговорах предъявляются такие же, если не более высокие, требования в рамках новой сдержанной действительности.
/templates/new/dleimages/no_icon.gif (C) Источник
Не является индивидуальной инвестиционной рекомендацией
При копировании ссылка обязательна Нашли ошибку: выделить и нажать Ctrl+Enter