28 сентября 2017 The New York Times
С момента финансового кризиса минуло десять лет, и теперь стало очень сложно отделаться от чувства дежавю.
Финансовые скандалы и неутихающие споры о финансовых регуляциях до сих пор становятся темами главных новостных заголовков. В результате кибератаки на Equifax в сеть утекли данные на половину взрослого населения Соединенных Штатов. Управляющий компании SoFi, которая когда-то была обласкана прессой за то, что помогала находить источники финансирования для студенческих ссуд и прочих типов кредитов, был вынужден уйти в отставку из-за обвинений в сексуальных домогательствах и рискованных практиках кредитования. Белый Дом и Республиканцы в Конгрессе тем временем пытаются упразднить таким трудом введенные банковские регуляции в составе закона Додда-Франка.
Все это рождает мысли об акрониме, знакомом всем пишущим о финансах, к коим отношусь и я – СОБ, или “скука от банкинга.” Даже те из нас, которые живут за счет написания текстов о рынках, могут внезапно ощутить приступ СОБ. В последние 10 лет случилось немало финансовых скандалов, состоялось бесчисленного количество баталий между регуляторами и финансистами, сложность мира финансов лишь увеличилась (больше ликвидности и меньше левериджа с капиталом первого уровня, как вам такое?), и теперь большая часть публики оказалась абсолютно равнодушной к вопросу о том, как сделать нашу финансовую систему более безопасной.
И это опасная проблема, потому что несмотря на все эти дискуссии и законотворчество, есть непреложная истина, касающаяся нашей финансовой системы, которую мы не до конца осознаем: эта система не служит нам, а мы служим ей.
Адам Смит, отец современного капитализма, видел развитие финансовых услуг (и я подчеркиваю слово “услуги”) как индустрии, которая не существует сама для себя, а скорее, как вспомогательный сектор для других типов бизнеса. Тем не менее в настоящее время кредитование Мейн Стрит – это лишь малая доля от того, чем заняты крупнейшие банки в стране. В 1970-х годах большая часть финансовых потоков, которые естественно имели источником наши сбережения, направлялись в бизнес-инвестиции. Сегодня лишь 15% денег, выходящих из крупнейших финансовых институтов, идут на эти цели. Оставшиеся средства попадают в закрытую петлю трейдинга. Финансовые институты заняты покупкой и продажей акций, облигаций, объектов недвижимости и прочих активов, в результате чего обогащаются 20% населения, которые уже владеют 80% американских активов. Такие практики совсем не помогают экономическому росту, но они увеличивают имущественное неравенство.
Фундаментальное изменение бизнес-модели в финансах – это то, о чем нам действительно нужно говорить, а не о технических деталях, таких как коэффициенты ликвидности, уровни капиталов или наказания за конкретные финансовые нарушения. Большая проблема заключается в том, что наша банковская система оказалась бы непонятой Адамом Смитом, считавшим, что для того, чтобы рынки работали, необходимы равноправный доступ рыночных участников к информации, прозрачность цен и общие моральные ценности. Теперь об этом даже не вспоминают.
Хотя крупнейшие банки вполне обоснованно заявляют, что они сгрузили рискованные активы со своих балансов и увеличили количество кэша в последние десять лет, их бизнес-модели еще более отдалились от тех изначальных целей служить людям, которые были поставлены перед ними. Небольшие региональные банки, в которых сосредоточено лишь 13% всех банковских активов, предоставляют мелким компаниям половину всех кредитов. А большие банки занимаются заключением сделок. Они существуют преимущественно сами для себя, и они расположились посреди стеклянного здания, которым и является наша сегодняшняя экономика, взимая плату с тех, кто хочет пройти мимо. (Финансы – это один из тех немногих секторов, в которых комиссии выросли, как вырос и сам сектор.) Финансовая индустрия, в которой господствуют крупнейшие банки, обеспечивает экономику 4% рабочих мест в стране, однако она присваивает четверть пирога корпоративных прибылей.
Возможно, именно поэтому все прочие компании пытаются скопировать бизнес-модель банков. Нефинансовые компании теперь получают впятеро больше доходов от финансовой активности, чем в 1980-х годах. Обратные выкупы акций обеспечивают их рост, обогащая при этом топ менеджмент компаний. Авиакомпании могут зарабатывать больше, хеджируя цены на нефть, чем от продаж авиабилетов. Фармацевтические компании тратят столько же времени на оптимизацию налогов, как и на разработку новых лекарств. Крупнейшие компании из Силиконовой Долины используют приличные суммы своего кэша на покупку облигаций, также как это делает Goldman Sachs.
Срастание технологий и финансов достигло апогея в случае с созданием компании SoFi, которая перестроила старые модели с помощью стероидов big data. Пару недель назад на слушаниях в сенатском комитете по финтеху законодатели вновь устроили баталии по поводу того, как относится к недавним кредитным кризисам. Но проблема заключается не в приватности и не в алгоритмах, проблема заключается в фундаментальных особенностях нашей финансовой системы. Эта система перестала служить своим первоначальным целям.
Финансы превратились в хвост, который стал вилять собакой. До тех пор, пока мы не начнем говорить о том, как создать финансовую систему, которая будет служить обществу, наши попытки возвести мост между Мейн Стрит и Уолл Стрит будут терпеть провал.
http://www.nytimes.com/ (C) Источник
Не является индивидуальной инвестиционной рекомендацией
При копировании ссылка обязательна Нашли ошибку: выделить и нажать Ctrl+Enter