21 мая 2021
Принято считать, что рыночная конкуренция ведет к монополии. Отрасли начинаются с малого: сначала начинающие фирмы пытаются переплюнуть друг друга в инновациях. Но со временем эта конкуренция уступает место экономии на масштабе, поскольку конкуренты сливаются или поглощают друг друга. Таким образом, конкуренция ведет к несовершенной конкуренции и олигополии и, в конечном итоге, к монополии. Оставшаяся на рынке фирма, если ее деятельность не регулировать, может взвинтить цены для эксплуатации потребителей.
Такого мнения придерживались даже великие экономисты. Например, Джозеф Шумпетер утверждал, что более крупные фирмы обладают большими ресурсами и это означает, что они могут позволить себе крупные инвестиции в НИОКР и, следовательно, они легко превзойдут более мелкие фирмы. (Интересно, в то же время Шумпетер заметил, что прорывные инновации часто осуществляются новыми, небольшими фирмами.) Все это, по Шумпетеру, означает, что капитализм ведет к концу капитализма.
Прогрессивистский экономист и лауреат Нобелевской премии Джозеф Стиглиц утверждает, что неравенство является результатом существования слишком крупных и влиятельных фирм, получающих ренту от государства, что позволяет им становиться еще больше, а их владельцам — еще богаче. Следовательно, для Стиглица неравенство является проблемой капитализма и, в частности, влияния крупных корпораций, которое прямо зависит от их размера.
Политики, конечно, тоже разделяют эту точку зрения, поскольку она позволяет им выступать в выгодной роли борцов с монополиями и тенденцией рынков к монополизации.
Но правда ли, что рынок ведет к монополии?
Рональд Коуз, еще один лауреат Нобелевской премии, задал вопрос, который, кажется, лежит в основе этой очевидной тенденции: почему не существует одной-единственной фирмы? По мнению Коуза, рынок обременен транзакционными издержками (в основном, издержками несовершенной информации), которые могут сделать принудительное руководство — менеджмент — дешевле, чем рыночные транзакции.
Другими словами, фирмы, или, по словам Д. Робертсона (цитируется Коузом), “острова осознанной власти” существуют потому что они экономят на транзакционных издержках. Коуз утверждал, что это основная причина существования фирм. Но есть пределы возможностей менеджеров и убывающая отдача от менеджмента, поэтому никогда не будет одной-единственной фирмы. Таким образом, для Коуза фирмы существуют потому, что рынок затратен, но размер фирм, тем не менее, ограничен, потому что менеджеры страдают от своего рода хайекианской проблемы (не)знания.
Мюррей Ротбард принял аргумент Коуза, но в мизесианской интерпретации. По мнению Ротбарда, имеет место не вызванная транзакционными издержками проблема знания, мешающая правильному распределению ресурсов, а проблема экономического расчета. Как он пишет в книге “Человек, экономика и государство” (стр. 613), “если бы для некоторого подукта не существовало бы рынка и все его обмены были внутренними, ни у фирмы, ни у кого-либо еще не было бы возможности определить цену продукта … этот экономический закон устанавливает определенный максимум относительного размера любой конкретной фирмы на свободном рынке”.
Таким образом, для Ротбарда верхний предел размера фирмы существует из-за проблемы экономического расчета. Пока фирмы находяься в море рыночных цен, они могут расти по той же причине, по которой Советский Союз и другие социалистические режимы могли избежать немедленного краха. Между фирмами существуют рыночные цены, которые предлагают достаточное, но не идеальное руководство относительно того, как использовать производственные ресурсы и следует ли их вообще использовать.
Хотя калькуляционный аргумент является точным и устанавливает ограничение на размер фирмы (количество этапов производства внутри фирмы), он упускает из виду главное, потому, что опирается на ошибочное предположение, которое в перефразе Оливера Уильямсона, еще одного лауреата Нобелевской премии, звучит как “вначале были рынки”. Конечно же, никаких рынков не было.
Большинство теорий фирмы ошибочно представляют себе экономический процесс. Конечно, мы видим, как фирмы создаются, а затем растут на рынке. Но этот факт не означает, что на самом деле процесс идет от децентрализованного и рассредоточенного рыночного производства к интегрированному крупномасштабному производству. Как я показываю в “Проблеме производства”, процесс прямо противоположен.
Мы можем увидеть, насколько это верно, если посмотрим на создание новых рынков, а не на создание новых фирм на существующих рынках. Чтобы произвести совершенно новый товар, его производство должно быть интегрировано. Было бы безумием предполагать, что есть поставщики со специализированными ресурсами, которые ожидают появления новой инновации. Для инновационных предпринимателей проблема заключается не в том, чтобы преодолеть транзакционные издержки, обременяющие рыночный обмен, а в том, как создать законченный производственный процесс, который приносит пользу, предлагая ожидаемую потребительскую ценность.
Проблема предпринимательства заключается не в рыночном обмене или эффективности производства, а в создании ценности. Если предприниматель создает достаточную ценность, другие последуют его примеру и попытаются получить прибыль. И они делают это, добавляя свои собственные идеи к первоначальной инновации, улучшая как производственные процессы, так и само потребительское благо.
Когда эти предприниматели-подражатели выходят на рынок, они создают (между собой) рынки средств производства. Какими бы уникальными не были капитальные блага, разработанные первоначальным новатором, и какими бы специализированными не были навыки, развитые его сотрудниками, они становятся предметом деятельности этих предпринимателей и объектами торга на новом рынке. Таким образом, новые предприниматели заменяют “централизованное планирование” первоначальных предпринимателей фактическими рыночными ценами, возникающими в результате конкурентного разделения их интеллектуальной труда.
По мере определения рыночных цен на отдельные части фирмы становится очевидной неэффективность внутри фирмы, и в результате фирмы растворяются на рынке. Другими словами, реальный жизненный цикл фирмы — это цикл от вертикальной интеграции (планирования) до рынка.
Как это помогает нам понять общее мнение о том, что рынки ведут к монополии? Помимо понимания того, что это мнение ошибочно, это позволяет нам увидеть, что есть и другие факторы, влияющие на размер фирмы на рынках. То, что фирмы со временем должны раствориться в децентрализованных рыночных сделках, означает, что должна быть конкретная причина, по которой фирмы выживают в долгосрочной перспективе и даже становятся очень большими.
Этому есть несколько объяснений, но экономическое превосходство планирования не входит в их число. Одно из них согласуется с аргументом Шумпетера, упомянутым выше: существующие фирмы могут (и, в некотором смысле, должны) “изобретать себя заново” и создавать новые инновации, которые не будут заменены рыночными операциями. Мы наблюдаем это по всему рынку, но, пожалуй, наиболее очевидно это в технологическом секторе и огромных бюджетах на инновации в таких корпорациях, как Microsoft, Apple и Google. Без инноваций они не смогли бы оставаться прибыльными.
Есть также аргумент в пользу экономии на масштабе, хотя я сомневаюсь, что это так важно, как кажется большинству. Это вопрос технологии производства, в частности использования капитала для значительного увеличения производительности за час труда, вложенного в производство. Экономия на масштабе — проблема для предпринимателей, поскольку стартап должен сначала понять ценность того, что он производит.
Предпринимательское производство часто осуществляется — и должно осуществляться — в небольших масштабах с использованием очень гибких и регулируемых производственных процессов с использованием технологий, которые эффективны в таких масштабах, но безнадежно дороги в более крупных. Эффект масштаба вступает в игру после того, как рыночная ценность товара была определена, и стало ясно, что потребительский спрос, по-видимому, выходит далеко за рамки того, что существующие фирмы могут удовлетворить.
На этом этапе эти фирмы могут инвестировать в увеличение производства. Они, как правило, делают это, в то же время избавляясь от этапов производства, которые больше не нужно выполнять внутри компании, — таким образом, они “сжимаются” с точки зрения вертикальной интеграции, одновременно увеличивая объем производства. Это “гонка по нисходящей”, поскольку конкуренты пытаются подорвать друг друга, предлагая все более низкие цены, в конечном итоге достигая минимальных производственных затрат. Этот процесс в любой момент может быть прерван новыми инновациями.
Но, что более важно, уже существующие фирмы извлекают выгоду из входных барьеров. Они могут быть созданы самими фирмами, если им удастся стратегически разместить конкурентные преимущества (создать “ров” в терминологии стартапов), благодаря которым они смогут избегать конкуренции. Гораздо более проблемным барьером для входа на рынок с точки зрения развития рынка и экономического роста являются барьеры, создаваемые политиками. Законы об интеллектуальной собственности, лицензировании, сертификатах и практически любые нормативные акты, увеличивающие издержки производства (включая законы о минимальной заработной плате), работают на уже существующие фирмы и позволяют им расти.
Для объяснения размера фирмы также важен вопрос экстернализации издержек производства и, таким образом, установления объемов производства сверх того, что было бы рентабельным на свободном рынке. Например, и квоты на загрязнение, и субсидируемый транспорт приводят к экономии на масштабе, которая создает искусственные выгоды при экстремальных объемах производства. Это поднимает планку для новых участников и, таким образом, защищает традиционных операторов, которые могут расти искусственно, поскольку затраты на масштаб могут быть экстернализованы (например, производством в странах, где затраты на загрязнение в гораздо большей степени покрываются населением и за счет использования искусственно дешевого распределения через бесплатные водные пути или системы автомагистралей).
В заключение отметим, что существование очень крупных фирм может не быть проблемой, но часто является симптомом болезни. Фирма вполне может вырасти, превзойдя другие фирмы, обладая необычной способностью создавать ценность для потребителей. Но это, как правило, временный эффект из-за удачи или необычайных предпринимательских способностей, и компания рано или поздно уступит место новым инновациям.
Однако, как правило, огромные корпорации — и особенно устойчивые корпоративные империи — являются нерыночными созданиями. Их огромный размер указывает на то, что они извлекают выгоду из искусственных барьеров на вход и, таким образом, удерживают предпринимателей от конкуренции с ними (прямо или косвенно). Монополия и крупные фирмы — это не результат конкуренции, как часто утверждают, а результат отсутствия конкуренции и рыночных процессов.
(C) Источник
Не является индивидуальной инвестиционной рекомендацией
При копировании ссылка обязательна Нашли ошибку: выделить и нажать Ctrl+Enter
Такого мнения придерживались даже великие экономисты. Например, Джозеф Шумпетер утверждал, что более крупные фирмы обладают большими ресурсами и это означает, что они могут позволить себе крупные инвестиции в НИОКР и, следовательно, они легко превзойдут более мелкие фирмы. (Интересно, в то же время Шумпетер заметил, что прорывные инновации часто осуществляются новыми, небольшими фирмами.) Все это, по Шумпетеру, означает, что капитализм ведет к концу капитализма.
Прогрессивистский экономист и лауреат Нобелевской премии Джозеф Стиглиц утверждает, что неравенство является результатом существования слишком крупных и влиятельных фирм, получающих ренту от государства, что позволяет им становиться еще больше, а их владельцам — еще богаче. Следовательно, для Стиглица неравенство является проблемой капитализма и, в частности, влияния крупных корпораций, которое прямо зависит от их размера.
Политики, конечно, тоже разделяют эту точку зрения, поскольку она позволяет им выступать в выгодной роли борцов с монополиями и тенденцией рынков к монополизации.
Но правда ли, что рынок ведет к монополии?
Рональд Коуз, еще один лауреат Нобелевской премии, задал вопрос, который, кажется, лежит в основе этой очевидной тенденции: почему не существует одной-единственной фирмы? По мнению Коуза, рынок обременен транзакционными издержками (в основном, издержками несовершенной информации), которые могут сделать принудительное руководство — менеджмент — дешевле, чем рыночные транзакции.
Другими словами, фирмы, или, по словам Д. Робертсона (цитируется Коузом), “острова осознанной власти” существуют потому что они экономят на транзакционных издержках. Коуз утверждал, что это основная причина существования фирм. Но есть пределы возможностей менеджеров и убывающая отдача от менеджмента, поэтому никогда не будет одной-единственной фирмы. Таким образом, для Коуза фирмы существуют потому, что рынок затратен, но размер фирм, тем не менее, ограничен, потому что менеджеры страдают от своего рода хайекианской проблемы (не)знания.
Мюррей Ротбард принял аргумент Коуза, но в мизесианской интерпретации. По мнению Ротбарда, имеет место не вызванная транзакционными издержками проблема знания, мешающая правильному распределению ресурсов, а проблема экономического расчета. Как он пишет в книге “Человек, экономика и государство” (стр. 613), “если бы для некоторого подукта не существовало бы рынка и все его обмены были внутренними, ни у фирмы, ни у кого-либо еще не было бы возможности определить цену продукта … этот экономический закон устанавливает определенный максимум относительного размера любой конкретной фирмы на свободном рынке”.
Таким образом, для Ротбарда верхний предел размера фирмы существует из-за проблемы экономического расчета. Пока фирмы находяься в море рыночных цен, они могут расти по той же причине, по которой Советский Союз и другие социалистические режимы могли избежать немедленного краха. Между фирмами существуют рыночные цены, которые предлагают достаточное, но не идеальное руководство относительно того, как использовать производственные ресурсы и следует ли их вообще использовать.
Хотя калькуляционный аргумент является точным и устанавливает ограничение на размер фирмы (количество этапов производства внутри фирмы), он упускает из виду главное, потому, что опирается на ошибочное предположение, которое в перефразе Оливера Уильямсона, еще одного лауреата Нобелевской премии, звучит как “вначале были рынки”. Конечно же, никаких рынков не было.
Большинство теорий фирмы ошибочно представляют себе экономический процесс. Конечно, мы видим, как фирмы создаются, а затем растут на рынке. Но этот факт не означает, что на самом деле процесс идет от децентрализованного и рассредоточенного рыночного производства к интегрированному крупномасштабному производству. Как я показываю в “Проблеме производства”, процесс прямо противоположен.
Мы можем увидеть, насколько это верно, если посмотрим на создание новых рынков, а не на создание новых фирм на существующих рынках. Чтобы произвести совершенно новый товар, его производство должно быть интегрировано. Было бы безумием предполагать, что есть поставщики со специализированными ресурсами, которые ожидают появления новой инновации. Для инновационных предпринимателей проблема заключается не в том, чтобы преодолеть транзакционные издержки, обременяющие рыночный обмен, а в том, как создать законченный производственный процесс, который приносит пользу, предлагая ожидаемую потребительскую ценность.
Проблема предпринимательства заключается не в рыночном обмене или эффективности производства, а в создании ценности. Если предприниматель создает достаточную ценность, другие последуют его примеру и попытаются получить прибыль. И они делают это, добавляя свои собственные идеи к первоначальной инновации, улучшая как производственные процессы, так и само потребительское благо.
Когда эти предприниматели-подражатели выходят на рынок, они создают (между собой) рынки средств производства. Какими бы уникальными не были капитальные блага, разработанные первоначальным новатором, и какими бы специализированными не были навыки, развитые его сотрудниками, они становятся предметом деятельности этих предпринимателей и объектами торга на новом рынке. Таким образом, новые предприниматели заменяют “централизованное планирование” первоначальных предпринимателей фактическими рыночными ценами, возникающими в результате конкурентного разделения их интеллектуальной труда.
По мере определения рыночных цен на отдельные части фирмы становится очевидной неэффективность внутри фирмы, и в результате фирмы растворяются на рынке. Другими словами, реальный жизненный цикл фирмы — это цикл от вертикальной интеграции (планирования) до рынка.
Как это помогает нам понять общее мнение о том, что рынки ведут к монополии? Помимо понимания того, что это мнение ошибочно, это позволяет нам увидеть, что есть и другие факторы, влияющие на размер фирмы на рынках. То, что фирмы со временем должны раствориться в децентрализованных рыночных сделках, означает, что должна быть конкретная причина, по которой фирмы выживают в долгосрочной перспективе и даже становятся очень большими.
Этому есть несколько объяснений, но экономическое превосходство планирования не входит в их число. Одно из них согласуется с аргументом Шумпетера, упомянутым выше: существующие фирмы могут (и, в некотором смысле, должны) “изобретать себя заново” и создавать новые инновации, которые не будут заменены рыночными операциями. Мы наблюдаем это по всему рынку, но, пожалуй, наиболее очевидно это в технологическом секторе и огромных бюджетах на инновации в таких корпорациях, как Microsoft, Apple и Google. Без инноваций они не смогли бы оставаться прибыльными.
Есть также аргумент в пользу экономии на масштабе, хотя я сомневаюсь, что это так важно, как кажется большинству. Это вопрос технологии производства, в частности использования капитала для значительного увеличения производительности за час труда, вложенного в производство. Экономия на масштабе — проблема для предпринимателей, поскольку стартап должен сначала понять ценность того, что он производит.
Предпринимательское производство часто осуществляется — и должно осуществляться — в небольших масштабах с использованием очень гибких и регулируемых производственных процессов с использованием технологий, которые эффективны в таких масштабах, но безнадежно дороги в более крупных. Эффект масштаба вступает в игру после того, как рыночная ценность товара была определена, и стало ясно, что потребительский спрос, по-видимому, выходит далеко за рамки того, что существующие фирмы могут удовлетворить.
На этом этапе эти фирмы могут инвестировать в увеличение производства. Они, как правило, делают это, в то же время избавляясь от этапов производства, которые больше не нужно выполнять внутри компании, — таким образом, они “сжимаются” с точки зрения вертикальной интеграции, одновременно увеличивая объем производства. Это “гонка по нисходящей”, поскольку конкуренты пытаются подорвать друг друга, предлагая все более низкие цены, в конечном итоге достигая минимальных производственных затрат. Этот процесс в любой момент может быть прерван новыми инновациями.
Но, что более важно, уже существующие фирмы извлекают выгоду из входных барьеров. Они могут быть созданы самими фирмами, если им удастся стратегически разместить конкурентные преимущества (создать “ров” в терминологии стартапов), благодаря которым они смогут избегать конкуренции. Гораздо более проблемным барьером для входа на рынок с точки зрения развития рынка и экономического роста являются барьеры, создаваемые политиками. Законы об интеллектуальной собственности, лицензировании, сертификатах и практически любые нормативные акты, увеличивающие издержки производства (включая законы о минимальной заработной плате), работают на уже существующие фирмы и позволяют им расти.
Для объяснения размера фирмы также важен вопрос экстернализации издержек производства и, таким образом, установления объемов производства сверх того, что было бы рентабельным на свободном рынке. Например, и квоты на загрязнение, и субсидируемый транспорт приводят к экономии на масштабе, которая создает искусственные выгоды при экстремальных объемах производства. Это поднимает планку для новых участников и, таким образом, защищает традиционных операторов, которые могут расти искусственно, поскольку затраты на масштаб могут быть экстернализованы (например, производством в странах, где затраты на загрязнение в гораздо большей степени покрываются населением и за счет использования искусственно дешевого распределения через бесплатные водные пути или системы автомагистралей).
В заключение отметим, что существование очень крупных фирм может не быть проблемой, но часто является симптомом болезни. Фирма вполне может вырасти, превзойдя другие фирмы, обладая необычной способностью создавать ценность для потребителей. Но это, как правило, временный эффект из-за удачи или необычайных предпринимательских способностей, и компания рано или поздно уступит место новым инновациям.
Однако, как правило, огромные корпорации — и особенно устойчивые корпоративные империи — являются нерыночными созданиями. Их огромный размер указывает на то, что они извлекают выгоду из искусственных барьеров на вход и, таким образом, удерживают предпринимателей от конкуренции с ними (прямо или косвенно). Монополия и крупные фирмы — это не результат конкуренции, как часто утверждают, а результат отсутствия конкуренции и рыночных процессов.
(C) Источник
Не является индивидуальной инвестиционной рекомендацией
При копировании ссылка обязательна Нашли ошибку: выделить и нажать Ctrl+Enter