20 января 2010
Интервью. Управляющий директор Russia Partners оказался в выгодном положении: его фонд – один из немногих, собравших деньги перед кризисом. Их значительную часть он собирается разместить уже к концу I квартала.
Владимир, как бы вы охарактеризовали текущее состояние private equity в России?
– Если рассматривать только наш фонд и еще полдюжины участников рынка, профессионально занимающихся прямыми инвестициями и схожих по структуре инвесторов, то последние 12 месяцев этот сектор находится в режиме on hold. То есть он существует, но сделок как таковых нет.
Положение аховое?
– Я бы не назвал его таким плохим, просто все застыло. Для этого есть несколько причин. Первая: отсутствие инвесторов, желающих на сегодняшний день вкладывать деньги в фонды прямых инвестиций (ФПИ), работающие в России. Сегодня собрать фонд для нашей страны – упражнение из разряда малореальных. Вторая причина: сохранившиеся участники рынка, которые работали до кризиса и располагают свободными средствами, больше заняты зализыванием ран, то есть реструктуризацией инвестиций, которые они сделали на пике стоимости активов. Они пытаются понять, что происходит с рынком, в какой стадии находятся сектора экономики: стагнации, развития или продолжающегося падения. И, наконец, какие сектора начнут расти первыми при оживлении экономики. Некоторые ФПИ делают робкие шаги, все же пытаясь вкладывать деньги. Но активного и массового процесса нет.
Возможно, сектор прямых инвестиций был перегрет?
– Вся экономика была перегрета. Делали инвестиции в компании и отрасли по тем оценкам стоимости, которые сегодня находятся за пределами разумного.
За пределами разумного или за пределами интереса фондов?
– ФПИ вкладывались в компании на тех же уровнях стоимости, что торговались их собратья, успевшие провести IPO. Что было, конечно, достаточно агрессивным и рискованным занятием. После падения рынка все это сразу ощутили. А теперь неизвестно, когда ситуация выровняется.
В ваших словах много пессимизма…
– Это не пессимизм, а здравый подход. Наш фонд всегда был консервативен и осторожен, благодаря чему пострадал не сильно. Сейчас оценки все равно будут другими. Все компании можно разделить на три группы. Неинтересны игроки, которые до сих пор имеют негативную equity стоимость – то есть стоимость за минусом долгов и обязательств ниже нуля. Также не сильно интересны те, кто с помощью банков или как-то еще реструктурирует долги, пытаются добиться отсрочки платежей, скажем, находятся в стадии борьбы за выживание. Их собственники не хотят поверить, что стоимость компаний не очень высока. И до сих пор считают, что для них мультипликатор должен быть 8–10. Это нереально. Интерес представляет третья группа: небольшое количество компаний, которые были здоровы сами по себе, имеют перспективы роста и владельцы которых реалистично относятся к их оценкам.
Кризис почистил ряды ФПИ?
– Да, среди фондов произошла зачистка. Называть выбывших не буду, но список участников сильно поредел. Ушедшие понесли серьезные потери, поскольку купленные ими в 2007–2008 годах активы рухнули, либо находятся на грани гибели. Кроме того, с рынка пропали «первопроходцы» – управленческие команды, которые работают со своим первым фондом. В нормальной ситуации им было важно собрать деньги и вложить их как можно быстрее, чтобы показать инвесторам эффективность своей деятельности. Они тоже здорово попали со своими инвестициями. А денег, рассчитанных на скорость, на рынке уже нет. Резюмируя, могу отметить, что серьезно сузились рынки как объектов инвестирования, так и ФПИ.
За границей, особенно в Европе, говорят, что неконтролируемый приток наличности в фонды private equity способствовал раздутию пузырей. Насколько это верно для России?
– Вернемся к терминологии – что такое private equity? Действительно, избыточная ликвидность, попадавшая на публичные рынки, в том числе России, создала пузырь и переоценку. И, безусловно, с этой точки зрения прямые инвестиции могут считаться вредными. Но российская специфика такова, что публичный рынок нашей экономике особо ничего не дает, до сих пор в своей основной массе это спекулятивные деньги. А прямые инвестиции идут в конкретные компании, в реальную экономику, а не на биржу или публичный рынок. Экономике России прямые инвестиции нужны. Если вы посмотрите на рынок, то помимо денег ФПИ источников мало-мальски долгосрочного финансирования для средних российских предприятий фактически нет.
Но и сейчас в экономику деньги приходят, они есть у тех же банков.
– Но это не private equity. Биржевые индексы поднялись, потому что в Россию вернулась с Запада значительная часть спекулятивных денег. И также потому, что банки накачаны ликвидностью донельзя, а единственное место, куда они могут вкладываться – публичный рынок и долговые инструменты. Но и эти деньги не идут прямо в экономику.
Как кризис сказался на поведении инвесторов из разных регионов?
– Как раз в марте мы собрали и закрыли фонд, и очень хорошо увидели, как резко упал в первые месяцы кризиса интерес европейцев к российскому рынку. Чего, кстати, нельзя сказать об американских или азиатских инвесторах. Несмотря на то, что Европа ближе к России, понимания ситуации в стране там от этого не прибавляется. Как инвесторы – какие-то пугливые, не игроки. Сохраняется чрезмерное опасение относительно российских реалий. Другая важная причина – российские ФПИ конкурируют за деньги с Бразилией, Китаем, Индией… С Востоком в целом. А ведь нам трудно соперничать с Китаем. Он воспринимается иностранцами как некий колоссальный рынок, который дает совершенно иные возможности. Многие инвесторы отвернулись от России из-за появления альтернативных вариантов.
Когда ситуация с private equity восстановится?
– Уже потихонечку начинает подниматься.
Насколько вероятны сделки, когда к управлению залогами на балансах банков подключатся ФПИ?
– Во-первых, на 90% это не тот набор компаний, который интересен нормальному фонду. Вряд ли можно говорить о появлении тренда по выкупу нами таких активов. Во-вторых, чтобы фонд взял заложенный пакет, сначала банку нужно определенным образом реструктурировать кредит или списать часть долга. Но российский регулятор не позволяет банкам списывать долги, поскольку это ложится тяжким грузом на собственный капитал банка. Замкнутый круг.
Думаю, ФПИ все равно придется принимать какое-то участие – банки просто не в состоянии самостоятельно работать с залогами…
– Наш фонд ведет работу со всеми крупными банками, пытаясь понять, что можно сделать с активами, попавшими в корзину проблемных залогов. Необходимо искать креативный подход. Наверно, дальше такое сотрудничество может получить развитие. Управление – наша функция. Однако мы не сможем вкладываться в компании, которые стоят меньше нуля. Уверен, в конце концов, мы найдем золотую середину. Хороший пример – «Мосмарт». Сбербанк получил контрольный пакет ритейлера за долги, реструктурировал их, добавил новые средства, какие-то деньги внесли акционеры АФК «Система», и теперь они совместно возрождают компанию.
Кстати, насколько хороши олигархические структуры как поставщики прямых инвестиций в экономику?
– Это совсем другой бизнес, так называемые фонды одного инвестора, а не институциональные ФПИ. Никогда не поверю, что этот один инвестор, особенно олигарх, не будет вмешиваться в инвестиционное решение управляющей команды. Дело в психологии: другой порядок принятия решений, другие требования к профессионализму. Но, не отрицаю, такие фонды имеют право на существование. Впрочем, далеко не все они обладают финансовыми возможностями для инвестирования. С большим скептицизмом отнесся к недавнему заявлению «Интерроса» Владимира Потанина и JP Morgan о создании фонда с первоначальным объемом инвестиций порядка $1 млрд. Откуда деньги? Хотя есть олигархи со средствами. То, что делает Михаил Прохоров, заслуживает высочайшей оценки. Например, осенью 2008 года «Онэксим» купил 50% инвестбанка «Ренессанс Капитал». Потрясающая сделка по профессионализму, уровню принятия решений. Я бы сам три раза подписался под такой сделкой. Но Прохоров такой один.
Михаил Прохоров инвестирует в высокотехнологичные инновационные проекты – водородную энергетику или светотехнику…
– Михаил Прохоров и в кино инвестирует, которое никогда не возвращает вложений. Он человек, который может позволить себе подобные слабости. В инновационной сфере России есть системная проблема. За 16 лет появилось 3–4 фонда, в том числе с западными деньгами, которые пытались вкладываться в стартапы. Ни один из них, за исключением проектов, связанных с интернетом, не был успешен. И фонды тихо скончались. Системная проблема состоит в коммерциализации инновационных разработок. В России эта ступень отсутствует. Максимум доходят до лабораторной установки, но на доведение до опытно-промышленного образца денег уже не хватает.
Государственные деньги в состоянии решить эту проблему?
– Роль государства должна быть чисто фискальной. Не надо вкладывать 130 млрд рублей в «Роснано». Но хотя бы половину этих денег засчитайте под так называемые выбывающие доходы бюджета. Не надо принимать закон, что все должны поменять лампы накаливания на энергосберегающие. Но дайте людям возможность заработать на использовании технологии. Тогда ФПИ и профинансируют ее, и сделают так, что она будет внедрена в промышленное производство. Но фонды не будут вкладываться в доведение любой технологии от лаборатории до промышленного состояния, если после они не смогут на ней заработать. Железной рукой государства никогда не поймать невидимую руку рынка.
Что сейчас может быть интересно ФПИ в отраслевом разрезе?
– Раз оценка справедливой стоимости опустилась, то надо выбирать отрасли, которые направлены на потребительский сектор. Любая экономика начинает восстанавливаться тогда, когда начинают увеличиваться расходы потребителей. И те отрасли, которые стоят в первом ряду по расходам, станут расти наиболее быстро. С учетом того, что они довольно низко упали в своих оценках в течение кризиса, то даже просто возвращение к докризисным уровням уже даст ФПИ возможность зарабатывать серьезные деньги. Это интернет, IT, телеком, ритейл, через какое-то время строительство.
Если говорить на примере вашего фонда…
– В марте 2009 года мы собрали и закрыли фонд Russia Partners III в объеме около $700 млн. Из него даже в кризис, в начале ноября, мы провели сделку, правда, очень небольшого объема, по покупке 3,3% акций МДМ-банка. Потому, что сейчас оценки банков реалистичнее, чем они были до кризиса. Кроме того, в банковском секторе произошло четкое размежевание между проблемными и стабильными игроками. Картинка стала гораздо четче. Мы вложили деньги в один из пяти крупнейших российских частных банков. Нам нравится его тактика и стратегия, нравится управленческая команда. Главное для нас – получая мизерный процент в уставном капитале, быть более-менее спокойными за судьбу конкретной инвестиции. Хотя обычно мы нацелены на несколько большие пакеты. Однако в портфеле любого нашего фонда всегда есть такого рода инвестиции, плюс один-два стартапа в отраслях, которых раньше в России не существовало. При успехе они гарантируют супервысокий рост стоимости. И, наконец, инвестиции в устоявшиеся компании с нормальным менеджментом, которые имеют хорошие перспективы роста. Классический спектр инвестиций для ФПИ.
Что собой представляет ваш текущий портфель?
– Фонд Russia Partners II был собран в 2006 году, на сегодня он размещен почти целиком: $350 млн в 11 компаний. Текущий портфель считаю одним из лучших среди наших коллег. Он сформировался за 2 года. $300 млн размещено в таких отраслях, как IT, телекоммуникации, финансовые услуги. Есть один стартап в логистике, который по очевидным причинам заморожен. Но его стоимость не падает, более того, она до сих пор выше цены, по которой мы покупали акции. Проект инновационен с географической точки зрения: подобных решений много вокруг Москвы или Санкт-Петербурга, а в других регионах почти нет. Зато тренд роста там такой же, как в обеих столицах. Мы вообще стараемся фокусироваться на региональном развитии.
Что будет с фондами, если экономика продолжит стагнировать дольше ожиданий?
– Инвесторы останутся в полусонном состоянии. С ФПИ ничего особого не произойдет: как правило, они создаются на 10 лет. Просто срок нахождения в проекте увеличится. Мы для себя это уже поняли, рассчитываем инвестиции на 5–7 лет, а не на 3–4 года, как прежде. Принципиально ничего не изменится. По сути, закончился период кредита, который выдали нам инвесторы, чтобы было время найти места выгодного вложения их денег. Russia Partners III должен начинать что-то делать. Фонд был распечатан на МДМ-банк, вскоре осуществим еще несколько инвестиций. Уверен, что к концу I квартала 2010 года значительная часть фонда будет сконцентрирована на конкретных проектах: порядка десятка находится в очень продвинутом состоянии. Полагаю, та же история у наших коллег из ведущих ФПИ.
Беседовала Ольга Шевель
(C) Источник
Не является индивидуальной инвестиционной рекомендацией
При копировании ссылка обязательна Нашли ошибку: выделить и нажать Ctrl+Enter
Владимир, как бы вы охарактеризовали текущее состояние private equity в России?
– Если рассматривать только наш фонд и еще полдюжины участников рынка, профессионально занимающихся прямыми инвестициями и схожих по структуре инвесторов, то последние 12 месяцев этот сектор находится в режиме on hold. То есть он существует, но сделок как таковых нет.
Положение аховое?
– Я бы не назвал его таким плохим, просто все застыло. Для этого есть несколько причин. Первая: отсутствие инвесторов, желающих на сегодняшний день вкладывать деньги в фонды прямых инвестиций (ФПИ), работающие в России. Сегодня собрать фонд для нашей страны – упражнение из разряда малореальных. Вторая причина: сохранившиеся участники рынка, которые работали до кризиса и располагают свободными средствами, больше заняты зализыванием ран, то есть реструктуризацией инвестиций, которые они сделали на пике стоимости активов. Они пытаются понять, что происходит с рынком, в какой стадии находятся сектора экономики: стагнации, развития или продолжающегося падения. И, наконец, какие сектора начнут расти первыми при оживлении экономики. Некоторые ФПИ делают робкие шаги, все же пытаясь вкладывать деньги. Но активного и массового процесса нет.
Возможно, сектор прямых инвестиций был перегрет?
– Вся экономика была перегрета. Делали инвестиции в компании и отрасли по тем оценкам стоимости, которые сегодня находятся за пределами разумного.
За пределами разумного или за пределами интереса фондов?
– ФПИ вкладывались в компании на тех же уровнях стоимости, что торговались их собратья, успевшие провести IPO. Что было, конечно, достаточно агрессивным и рискованным занятием. После падения рынка все это сразу ощутили. А теперь неизвестно, когда ситуация выровняется.
В ваших словах много пессимизма…
– Это не пессимизм, а здравый подход. Наш фонд всегда был консервативен и осторожен, благодаря чему пострадал не сильно. Сейчас оценки все равно будут другими. Все компании можно разделить на три группы. Неинтересны игроки, которые до сих пор имеют негативную equity стоимость – то есть стоимость за минусом долгов и обязательств ниже нуля. Также не сильно интересны те, кто с помощью банков или как-то еще реструктурирует долги, пытаются добиться отсрочки платежей, скажем, находятся в стадии борьбы за выживание. Их собственники не хотят поверить, что стоимость компаний не очень высока. И до сих пор считают, что для них мультипликатор должен быть 8–10. Это нереально. Интерес представляет третья группа: небольшое количество компаний, которые были здоровы сами по себе, имеют перспективы роста и владельцы которых реалистично относятся к их оценкам.
Кризис почистил ряды ФПИ?
– Да, среди фондов произошла зачистка. Называть выбывших не буду, но список участников сильно поредел. Ушедшие понесли серьезные потери, поскольку купленные ими в 2007–2008 годах активы рухнули, либо находятся на грани гибели. Кроме того, с рынка пропали «первопроходцы» – управленческие команды, которые работают со своим первым фондом. В нормальной ситуации им было важно собрать деньги и вложить их как можно быстрее, чтобы показать инвесторам эффективность своей деятельности. Они тоже здорово попали со своими инвестициями. А денег, рассчитанных на скорость, на рынке уже нет. Резюмируя, могу отметить, что серьезно сузились рынки как объектов инвестирования, так и ФПИ.
За границей, особенно в Европе, говорят, что неконтролируемый приток наличности в фонды private equity способствовал раздутию пузырей. Насколько это верно для России?
– Вернемся к терминологии – что такое private equity? Действительно, избыточная ликвидность, попадавшая на публичные рынки, в том числе России, создала пузырь и переоценку. И, безусловно, с этой точки зрения прямые инвестиции могут считаться вредными. Но российская специфика такова, что публичный рынок нашей экономике особо ничего не дает, до сих пор в своей основной массе это спекулятивные деньги. А прямые инвестиции идут в конкретные компании, в реальную экономику, а не на биржу или публичный рынок. Экономике России прямые инвестиции нужны. Если вы посмотрите на рынок, то помимо денег ФПИ источников мало-мальски долгосрочного финансирования для средних российских предприятий фактически нет.
Но и сейчас в экономику деньги приходят, они есть у тех же банков.
– Но это не private equity. Биржевые индексы поднялись, потому что в Россию вернулась с Запада значительная часть спекулятивных денег. И также потому, что банки накачаны ликвидностью донельзя, а единственное место, куда они могут вкладываться – публичный рынок и долговые инструменты. Но и эти деньги не идут прямо в экономику.
Как кризис сказался на поведении инвесторов из разных регионов?
– Как раз в марте мы собрали и закрыли фонд, и очень хорошо увидели, как резко упал в первые месяцы кризиса интерес европейцев к российскому рынку. Чего, кстати, нельзя сказать об американских или азиатских инвесторах. Несмотря на то, что Европа ближе к России, понимания ситуации в стране там от этого не прибавляется. Как инвесторы – какие-то пугливые, не игроки. Сохраняется чрезмерное опасение относительно российских реалий. Другая важная причина – российские ФПИ конкурируют за деньги с Бразилией, Китаем, Индией… С Востоком в целом. А ведь нам трудно соперничать с Китаем. Он воспринимается иностранцами как некий колоссальный рынок, который дает совершенно иные возможности. Многие инвесторы отвернулись от России из-за появления альтернативных вариантов.
Когда ситуация с private equity восстановится?
– Уже потихонечку начинает подниматься.
Насколько вероятны сделки, когда к управлению залогами на балансах банков подключатся ФПИ?
– Во-первых, на 90% это не тот набор компаний, который интересен нормальному фонду. Вряд ли можно говорить о появлении тренда по выкупу нами таких активов. Во-вторых, чтобы фонд взял заложенный пакет, сначала банку нужно определенным образом реструктурировать кредит или списать часть долга. Но российский регулятор не позволяет банкам списывать долги, поскольку это ложится тяжким грузом на собственный капитал банка. Замкнутый круг.
Думаю, ФПИ все равно придется принимать какое-то участие – банки просто не в состоянии самостоятельно работать с залогами…
– Наш фонд ведет работу со всеми крупными банками, пытаясь понять, что можно сделать с активами, попавшими в корзину проблемных залогов. Необходимо искать креативный подход. Наверно, дальше такое сотрудничество может получить развитие. Управление – наша функция. Однако мы не сможем вкладываться в компании, которые стоят меньше нуля. Уверен, в конце концов, мы найдем золотую середину. Хороший пример – «Мосмарт». Сбербанк получил контрольный пакет ритейлера за долги, реструктурировал их, добавил новые средства, какие-то деньги внесли акционеры АФК «Система», и теперь они совместно возрождают компанию.
Кстати, насколько хороши олигархические структуры как поставщики прямых инвестиций в экономику?
– Это совсем другой бизнес, так называемые фонды одного инвестора, а не институциональные ФПИ. Никогда не поверю, что этот один инвестор, особенно олигарх, не будет вмешиваться в инвестиционное решение управляющей команды. Дело в психологии: другой порядок принятия решений, другие требования к профессионализму. Но, не отрицаю, такие фонды имеют право на существование. Впрочем, далеко не все они обладают финансовыми возможностями для инвестирования. С большим скептицизмом отнесся к недавнему заявлению «Интерроса» Владимира Потанина и JP Morgan о создании фонда с первоначальным объемом инвестиций порядка $1 млрд. Откуда деньги? Хотя есть олигархи со средствами. То, что делает Михаил Прохоров, заслуживает высочайшей оценки. Например, осенью 2008 года «Онэксим» купил 50% инвестбанка «Ренессанс Капитал». Потрясающая сделка по профессионализму, уровню принятия решений. Я бы сам три раза подписался под такой сделкой. Но Прохоров такой один.
Михаил Прохоров инвестирует в высокотехнологичные инновационные проекты – водородную энергетику или светотехнику…
– Михаил Прохоров и в кино инвестирует, которое никогда не возвращает вложений. Он человек, который может позволить себе подобные слабости. В инновационной сфере России есть системная проблема. За 16 лет появилось 3–4 фонда, в том числе с западными деньгами, которые пытались вкладываться в стартапы. Ни один из них, за исключением проектов, связанных с интернетом, не был успешен. И фонды тихо скончались. Системная проблема состоит в коммерциализации инновационных разработок. В России эта ступень отсутствует. Максимум доходят до лабораторной установки, но на доведение до опытно-промышленного образца денег уже не хватает.
Государственные деньги в состоянии решить эту проблему?
– Роль государства должна быть чисто фискальной. Не надо вкладывать 130 млрд рублей в «Роснано». Но хотя бы половину этих денег засчитайте под так называемые выбывающие доходы бюджета. Не надо принимать закон, что все должны поменять лампы накаливания на энергосберегающие. Но дайте людям возможность заработать на использовании технологии. Тогда ФПИ и профинансируют ее, и сделают так, что она будет внедрена в промышленное производство. Но фонды не будут вкладываться в доведение любой технологии от лаборатории до промышленного состояния, если после они не смогут на ней заработать. Железной рукой государства никогда не поймать невидимую руку рынка.
Что сейчас может быть интересно ФПИ в отраслевом разрезе?
– Раз оценка справедливой стоимости опустилась, то надо выбирать отрасли, которые направлены на потребительский сектор. Любая экономика начинает восстанавливаться тогда, когда начинают увеличиваться расходы потребителей. И те отрасли, которые стоят в первом ряду по расходам, станут расти наиболее быстро. С учетом того, что они довольно низко упали в своих оценках в течение кризиса, то даже просто возвращение к докризисным уровням уже даст ФПИ возможность зарабатывать серьезные деньги. Это интернет, IT, телеком, ритейл, через какое-то время строительство.
Если говорить на примере вашего фонда…
– В марте 2009 года мы собрали и закрыли фонд Russia Partners III в объеме около $700 млн. Из него даже в кризис, в начале ноября, мы провели сделку, правда, очень небольшого объема, по покупке 3,3% акций МДМ-банка. Потому, что сейчас оценки банков реалистичнее, чем они были до кризиса. Кроме того, в банковском секторе произошло четкое размежевание между проблемными и стабильными игроками. Картинка стала гораздо четче. Мы вложили деньги в один из пяти крупнейших российских частных банков. Нам нравится его тактика и стратегия, нравится управленческая команда. Главное для нас – получая мизерный процент в уставном капитале, быть более-менее спокойными за судьбу конкретной инвестиции. Хотя обычно мы нацелены на несколько большие пакеты. Однако в портфеле любого нашего фонда всегда есть такого рода инвестиции, плюс один-два стартапа в отраслях, которых раньше в России не существовало. При успехе они гарантируют супервысокий рост стоимости. И, наконец, инвестиции в устоявшиеся компании с нормальным менеджментом, которые имеют хорошие перспективы роста. Классический спектр инвестиций для ФПИ.
Что собой представляет ваш текущий портфель?
– Фонд Russia Partners II был собран в 2006 году, на сегодня он размещен почти целиком: $350 млн в 11 компаний. Текущий портфель считаю одним из лучших среди наших коллег. Он сформировался за 2 года. $300 млн размещено в таких отраслях, как IT, телекоммуникации, финансовые услуги. Есть один стартап в логистике, который по очевидным причинам заморожен. Но его стоимость не падает, более того, она до сих пор выше цены, по которой мы покупали акции. Проект инновационен с географической точки зрения: подобных решений много вокруг Москвы или Санкт-Петербурга, а в других регионах почти нет. Зато тренд роста там такой же, как в обеих столицах. Мы вообще стараемся фокусироваться на региональном развитии.
Что будет с фондами, если экономика продолжит стагнировать дольше ожиданий?
– Инвесторы останутся в полусонном состоянии. С ФПИ ничего особого не произойдет: как правило, они создаются на 10 лет. Просто срок нахождения в проекте увеличится. Мы для себя это уже поняли, рассчитываем инвестиции на 5–7 лет, а не на 3–4 года, как прежде. Принципиально ничего не изменится. По сути, закончился период кредита, который выдали нам инвесторы, чтобы было время найти места выгодного вложения их денег. Russia Partners III должен начинать что-то делать. Фонд был распечатан на МДМ-банк, вскоре осуществим еще несколько инвестиций. Уверен, что к концу I квартала 2010 года значительная часть фонда будет сконцентрирована на конкретных проектах: порядка десятка находится в очень продвинутом состоянии. Полагаю, та же история у наших коллег из ведущих ФПИ.
Беседовала Ольга Шевель
(C) Источник
Не является индивидуальной инвестиционной рекомендацией
При копировании ссылка обязательна Нашли ошибку: выделить и нажать Ctrl+Enter