Экономика — циничная штука. Девальвация и инфляция, подрывая материальные основы благосостояния работников и иждивенцев, проделывают в то же время и благодаря этому ряд положительных для хозяйства воздействий. Убивая реальную зарплату и пенсии, они увеличивают прибыль и балансируют бюджет. Так или иначе стимулируют какие-то импортозамещающие производства и способны дать толчок несырьевому экспорту.
Это азбука, и с этим никто не спорит. Гораздо более дискуссионным является прописанный автором статьи простой рецепт для России на все случаи жизни: поддерживать заниженный курс рубля, накапливая резервы.
Реклама
Процесс укрепления рубля в реальном выражении действительно имел место в 1999–2013 годах с небольшой паузой в виде понижательной коррекции осенью-зимой 2008–2009 годов. По большому счету, лишь прошлогодняя, закончившаяся уже в текущем январе девальвация рубля была сопоставима по масштабу с девальвацией 1998–1999 годов и прервала этот процесс. Однако в какой степени это можно считать ошибкой творцов российской экономической политики?
На самом деле существует тесная корреляция между движением реального валютного курса и изменением удельных трудовых издержек, которые могут быть измерены как доля заработной платы в ВВП. Реальное укрепление рубля в указанный период (и рост удельных трудовых затрат) в России происходило гораздо в большей степени за счет улучшения условий торговли, чем за счет роста производительности труда. Хотя последний тоже имел место, причем в определенной мере за счет структурных изменений, связанных с улучшением условий торговли. Так что разделить четко эти два драйвера укрепления рубля не так просто.
Считается, что повышение реального курса и рост зарплат, не сопровождавшиеся ростом производительности труда в торгуемом секторе экономики, может вытеснить из него все производства, за исключением тех, которые стали причиной улучшения условий торговли (в случае России — сырьевых), то есть вызвать феномен, именуемый экономистами голландской болезнью.
Однако был ли курс российского рубля к концу прошлого десятилетия действительно завышенным и можно ли, таким образом, свидетельствовать о наличии критической массы факторов для развития упомянутой болезни? Увы, как бы ни было дискомфортно разрушать мейнстримовское представление об устройстве жизни, следует признать, что убедительных доказательств тому нет. Напротив, целый ряд исследований свидетельствует об обратном.
Можно, например, оттолкнуться от результатов последних (за 2011 год) межстрановых сопоставлений ОЭСР-Евростата. По положению сопоставимого уровня цен в стране относительно межстранового тренда видим, что Россия оставалась немного ниже тренда, связывающего уровень ВВП на душу населения и степень отклонения курса национальных валют от ППС. Если сравнивать Россию с европейскими «одноклассниками», имеющими примерно такой же уровень душевого ВВП (Эстония, Венгрия, Литва, Польша), то уровень цен там на 5–7% выше нашего, а в присоединившейся уже на тот момент к евро Эстонии — почти на четверть выше.
К близким заключениям пришло и исследование МВФ 2012 года, выполненное на основе анализа платежных балансов значительной выборки стран за 1986–2012 годы. Согласно результатам этой работы, курс рубля в 2012 году был занижен на 7% по сравнению с «нормой» для стран с аналогичным уровнем развития. Для Китая занижение оценивалось в 17%. Россия в этом отношении и до прошлогодней девальвации выглядела вполне восточноазиатской страной, занимающей место между Китаем, с одной стороны, и Таиландом, Кореей, Малайзией и Индонезией — с другой.
Таким образом, политика занижения обменного курса для поддержания конкурентоспособности использовалась в России задолго до прошлогодней девальвации, и причину маловыразительных ее результатов следует искать где-то в другом месте. К тому же она дорогая и неэффективная. Обычно называемый в качестве образчика такой политики Китай давно от нее отказался.
Вообще говоря, не следует преувеличивать возможности управления реальным валютным курсом средствами денежно-кредитной политики. Его нельзя, например, зафиксировать — невзирая на сдвиг в условиях торговли. Можно лишь повлиять на номинал курса — например, сдерживать его укрепление, накапливая резервы, но в этом случае нестерилизованные интервенции вызовут инфляцию, так что курс в реальном выражении все равно будет укрепляться. Или, напротив, пытаться сдержать номинальную девальвацию, но в этом случае интервенции без встречного снабжения рынков рублевой ликвидностью вызовут дефляцию, что приведет к реальной девальвации национальной валюты. Правда, в условиях негибких зарплаты и цен дефляционная политика (защита курса) будет попросту означать кризис неплатежей, спад производства и безработицу.
Более или менее среднесрочное влияние на реальный курс может оказывать налогово-бюджетная политика. В начале 2000-х укрепление реального курса рубля явно «отставало» от улучшения условий торговли, что сопровождалось крупными бюджетными профицитами. А в начале 2010-х реальный курс продолжал расти, несмотря на то что условия торговли не улучшаются. Это результат сильного изменения бюджетного баланса — перехода к бюджетному дефициту, укрепившему рубль и почти обнулившему текущий счет платежного баланса.
В снижающихся с весны прошлого года реальном обменном курсе рубля (ЦБ оценивает снижение эффективного курса в январе 2015 года в 29% к январю 2014-го) и удельных, в расчете на единицу производительности, трудовых издержках можно усмотреть позитив в том смысле, что они могут сделать торгуемый сектор отечественной экономики более конкурентоспособным. Но каким образом? Речь идет в первую очередь не о ценовой конкурентоспособности, которую может дать более низкая зарплата, а об увеличении прибыли, которая может быть инвестирована. Повышение прибыли в расчете на единицу трудовых издержек, или, как выражался Карл Маркс, «нормы капиталистической эксплуатации», особенно важно для роста нормы накопления в условиях стран с формирующимися инвестиционными институтами и финансовыми рынками. Однако это не будет автоматическим процессом, заведомо избавляющим нас от рецессии текущего года.
http://expert.ru/ (C)
Не является индивидуальной инвестиционной рекомендацией
При копировании ссылка обязательна Нашли ошибку: выделить и нажать Ctrl+Enter
Это азбука, и с этим никто не спорит. Гораздо более дискуссионным является прописанный автором статьи простой рецепт для России на все случаи жизни: поддерживать заниженный курс рубля, накапливая резервы.
Реклама
Процесс укрепления рубля в реальном выражении действительно имел место в 1999–2013 годах с небольшой паузой в виде понижательной коррекции осенью-зимой 2008–2009 годов. По большому счету, лишь прошлогодняя, закончившаяся уже в текущем январе девальвация рубля была сопоставима по масштабу с девальвацией 1998–1999 годов и прервала этот процесс. Однако в какой степени это можно считать ошибкой творцов российской экономической политики?
На самом деле существует тесная корреляция между движением реального валютного курса и изменением удельных трудовых издержек, которые могут быть измерены как доля заработной платы в ВВП. Реальное укрепление рубля в указанный период (и рост удельных трудовых затрат) в России происходило гораздо в большей степени за счет улучшения условий торговли, чем за счет роста производительности труда. Хотя последний тоже имел место, причем в определенной мере за счет структурных изменений, связанных с улучшением условий торговли. Так что разделить четко эти два драйвера укрепления рубля не так просто.
Считается, что повышение реального курса и рост зарплат, не сопровождавшиеся ростом производительности труда в торгуемом секторе экономики, может вытеснить из него все производства, за исключением тех, которые стали причиной улучшения условий торговли (в случае России — сырьевых), то есть вызвать феномен, именуемый экономистами голландской болезнью.
Однако был ли курс российского рубля к концу прошлого десятилетия действительно завышенным и можно ли, таким образом, свидетельствовать о наличии критической массы факторов для развития упомянутой болезни? Увы, как бы ни было дискомфортно разрушать мейнстримовское представление об устройстве жизни, следует признать, что убедительных доказательств тому нет. Напротив, целый ряд исследований свидетельствует об обратном.
Можно, например, оттолкнуться от результатов последних (за 2011 год) межстрановых сопоставлений ОЭСР-Евростата. По положению сопоставимого уровня цен в стране относительно межстранового тренда видим, что Россия оставалась немного ниже тренда, связывающего уровень ВВП на душу населения и степень отклонения курса национальных валют от ППС. Если сравнивать Россию с европейскими «одноклассниками», имеющими примерно такой же уровень душевого ВВП (Эстония, Венгрия, Литва, Польша), то уровень цен там на 5–7% выше нашего, а в присоединившейся уже на тот момент к евро Эстонии — почти на четверть выше.
К близким заключениям пришло и исследование МВФ 2012 года, выполненное на основе анализа платежных балансов значительной выборки стран за 1986–2012 годы. Согласно результатам этой работы, курс рубля в 2012 году был занижен на 7% по сравнению с «нормой» для стран с аналогичным уровнем развития. Для Китая занижение оценивалось в 17%. Россия в этом отношении и до прошлогодней девальвации выглядела вполне восточноазиатской страной, занимающей место между Китаем, с одной стороны, и Таиландом, Кореей, Малайзией и Индонезией — с другой.
Таким образом, политика занижения обменного курса для поддержания конкурентоспособности использовалась в России задолго до прошлогодней девальвации, и причину маловыразительных ее результатов следует искать где-то в другом месте. К тому же она дорогая и неэффективная. Обычно называемый в качестве образчика такой политики Китай давно от нее отказался.
Вообще говоря, не следует преувеличивать возможности управления реальным валютным курсом средствами денежно-кредитной политики. Его нельзя, например, зафиксировать — невзирая на сдвиг в условиях торговли. Можно лишь повлиять на номинал курса — например, сдерживать его укрепление, накапливая резервы, но в этом случае нестерилизованные интервенции вызовут инфляцию, так что курс в реальном выражении все равно будет укрепляться. Или, напротив, пытаться сдержать номинальную девальвацию, но в этом случае интервенции без встречного снабжения рынков рублевой ликвидностью вызовут дефляцию, что приведет к реальной девальвации национальной валюты. Правда, в условиях негибких зарплаты и цен дефляционная политика (защита курса) будет попросту означать кризис неплатежей, спад производства и безработицу.
Более или менее среднесрочное влияние на реальный курс может оказывать налогово-бюджетная политика. В начале 2000-х укрепление реального курса рубля явно «отставало» от улучшения условий торговли, что сопровождалось крупными бюджетными профицитами. А в начале 2010-х реальный курс продолжал расти, несмотря на то что условия торговли не улучшаются. Это результат сильного изменения бюджетного баланса — перехода к бюджетному дефициту, укрепившему рубль и почти обнулившему текущий счет платежного баланса.
В снижающихся с весны прошлого года реальном обменном курсе рубля (ЦБ оценивает снижение эффективного курса в январе 2015 года в 29% к январю 2014-го) и удельных, в расчете на единицу производительности, трудовых издержках можно усмотреть позитив в том смысле, что они могут сделать торгуемый сектор отечественной экономики более конкурентоспособным. Но каким образом? Речь идет в первую очередь не о ценовой конкурентоспособности, которую может дать более низкая зарплата, а об увеличении прибыли, которая может быть инвестирована. Повышение прибыли в расчете на единицу трудовых издержек, или, как выражался Карл Маркс, «нормы капиталистической эксплуатации», особенно важно для роста нормы накопления в условиях стран с формирующимися инвестиционными институтами и финансовыми рынками. Однако это не будет автоматическим процессом, заведомо избавляющим нас от рецессии текущего года.
http://expert.ru/ (C)
Не является индивидуальной инвестиционной рекомендацией
При копировании ссылка обязательна Нашли ошибку: выделить и нажать Ctrl+Enter