17 марта 2011 Financial Times
Порой один разговор может изменить весь ваш образ мыслей. Больше двадцати лет назад страховщик из Lloyd’s объяснил мне: «Угроза нашему бизнесу – не землетрясение в Японии. Мы знаем, что рано или поздно оно произойдет. Угроза связана с рисками, которых мы не можем предугадать». Так я познакомился с идеей, которую Нассим Талеб (Nassim Taleb) позднее успешно популяризировал на примере с «черным лебедем». С тех пор я все время думал о различии между «известными неизвестными» - тем, чего мы не знаем и осознаем это – и «неизвестными неизвестными» - тем чего мы не знаем, но не осознаем этого.
Землетрясение в Японии – это катастрофа, человеческая трагедия, удар по японской экономике и общемировому страховому бизнесу. Однако в нашем распоряжении есть неплохие данные о том, когда и где именно случались землетрясения в прошлом. Мы можем сравнивать, насколько часто происходят землетрясения различной силы. Но мы не знаем и, наверное, никогда не сможем знать, когда и где произойдет очередное землетрясение. Именно для таких проблем и существует теория вероятности.
В нынешнем году заголовки новостей полны сенсационными событиями – наводнениями в Австралии, подземными толчками в Новой Зеландии, переворотами в Северной Африке, гражданской войной в Ливии. Но вероятность всего этого учитывалась теми, чье ремесло – строить прогнозы на будущее, и события из всех этих категорий происходят с определенной регулярностью. Их можно считать неожиданными лишь с точки зрения «угадал – не угадал», как неожиданным становится попадание шарика рулетки на ту или иную конкретную цифру. «Может ли произойти землетрясение силой в 9 баллов в Японии?», - вопрос, который вполне можно найти ответ с точки зрения вероятности.
Но есть вопросы, о которых этого не скажешь. Тот страховщик говорил о явлениях иного порядка. Недавно после лекции мне задали вопрос: могу ли я сказать, с какой вероятностью в ближайшие пять лет родятся четыре-пять черных лебедей. Человек, спросивший об этом, явно не понял сути дела (или я не сумел ее толкового разъяснить). Так, рынок страхования чуть не рухнул из-за выплат по полисам, оформленным десятки лет назад, связанных с болезнями, вызванными соприкосновением с асбестом. Никто даже не подозревал, что даже очень короткий контакт с асбестом может закончиться мезотелиомой.
Однако ярче всего у меня в памяти отпечатался другой пример – во что обошлись компании моего друга страховки на случай ошибок и упущений, выданные директорам и менеджерам американских сберегательных банков. Кто мог предвидеть, что самый тихий уголок финансового сектора превратится в охотничьи угодья мошенников? Или что многие поколения часовщиков, вручную собиравших точные хронометры, вытеснит кварцевая технология, стоящая копейки, но обеспечивающая еще большую точность хода? Ученые, открывшие радий, тоже не знали, что это будет стоить им жизни. Вот настоящие «неизвестные неизвестные».
Тем не менее многие неизвестные события нельзя отнести ни к «известным», ни к «неизвестным неизвестным». У нас есть общее, но не слишком конкретное представление о том, что может произойти. И результат бывает неясным даже после того, как событие состоялось. Чем, например, закончатся войны в Афганистане и Ираке? Как повлияет движение «Чаепитие» на политическую жизнь США? Каким образом разрешится кризис в еврозоне?
Уже примерно полвека преобладает мнение, что подобные вопросы можно втиснуть в рамки вероятностного анализа. Если правильно сформулировать вопрос – например: «Каковы, по-вашему, шансы на то, что в 2020 году у Германии и Греции все еще будет одна и та же валюта?» - и решительно наседать на респондентов, вежливые люди, скорее всего, дадут вам ответ.
Но подобные ответы зачастую непоследовательны – этот вывод часто используется как доказательство иррационального мышления респондентов. На самом же деле он говорит о том, что вероятностная математика не соответствует образу мысли большинства людей. Мы рассматриваем в уме не столько вероятности, сколько сценарии, оцениваем нарративы, а не обдумываем количественные результаты. Пожалуй, только так мы и можем действовать в мире неизвестных величин.
Признаком первоклассного интеллекта, писал Скотт Фицджеральд, является способность одновременно держать в уме противоречащие друг другу идеи и продолжать при этом функционировать. Вероятностное мышление требует от нас осознавать и то, что нечто может случиться, и то, что это маловероятно. А поскольку это непросто, экстремальные события всегда застают нас врасплох, неподготовленными.
Why we struggle with our roulette wheel world The Financial Times
http://www.ft.com/ (C) Источник
Не является индивидуальной инвестиционной рекомендацией | При копировании ссылка обязательна | Нашли ошибку - выделить и нажать Ctrl+Enter | Отправить жалобу
Землетрясение в Японии – это катастрофа, человеческая трагедия, удар по японской экономике и общемировому страховому бизнесу. Однако в нашем распоряжении есть неплохие данные о том, когда и где именно случались землетрясения в прошлом. Мы можем сравнивать, насколько часто происходят землетрясения различной силы. Но мы не знаем и, наверное, никогда не сможем знать, когда и где произойдет очередное землетрясение. Именно для таких проблем и существует теория вероятности.
В нынешнем году заголовки новостей полны сенсационными событиями – наводнениями в Австралии, подземными толчками в Новой Зеландии, переворотами в Северной Африке, гражданской войной в Ливии. Но вероятность всего этого учитывалась теми, чье ремесло – строить прогнозы на будущее, и события из всех этих категорий происходят с определенной регулярностью. Их можно считать неожиданными лишь с точки зрения «угадал – не угадал», как неожиданным становится попадание шарика рулетки на ту или иную конкретную цифру. «Может ли произойти землетрясение силой в 9 баллов в Японии?», - вопрос, который вполне можно найти ответ с точки зрения вероятности.
Но есть вопросы, о которых этого не скажешь. Тот страховщик говорил о явлениях иного порядка. Недавно после лекции мне задали вопрос: могу ли я сказать, с какой вероятностью в ближайшие пять лет родятся четыре-пять черных лебедей. Человек, спросивший об этом, явно не понял сути дела (или я не сумел ее толкового разъяснить). Так, рынок страхования чуть не рухнул из-за выплат по полисам, оформленным десятки лет назад, связанных с болезнями, вызванными соприкосновением с асбестом. Никто даже не подозревал, что даже очень короткий контакт с асбестом может закончиться мезотелиомой.
Однако ярче всего у меня в памяти отпечатался другой пример – во что обошлись компании моего друга страховки на случай ошибок и упущений, выданные директорам и менеджерам американских сберегательных банков. Кто мог предвидеть, что самый тихий уголок финансового сектора превратится в охотничьи угодья мошенников? Или что многие поколения часовщиков, вручную собиравших точные хронометры, вытеснит кварцевая технология, стоящая копейки, но обеспечивающая еще большую точность хода? Ученые, открывшие радий, тоже не знали, что это будет стоить им жизни. Вот настоящие «неизвестные неизвестные».
Тем не менее многие неизвестные события нельзя отнести ни к «известным», ни к «неизвестным неизвестным». У нас есть общее, но не слишком конкретное представление о том, что может произойти. И результат бывает неясным даже после того, как событие состоялось. Чем, например, закончатся войны в Афганистане и Ираке? Как повлияет движение «Чаепитие» на политическую жизнь США? Каким образом разрешится кризис в еврозоне?
Уже примерно полвека преобладает мнение, что подобные вопросы можно втиснуть в рамки вероятностного анализа. Если правильно сформулировать вопрос – например: «Каковы, по-вашему, шансы на то, что в 2020 году у Германии и Греции все еще будет одна и та же валюта?» - и решительно наседать на респондентов, вежливые люди, скорее всего, дадут вам ответ.
Но подобные ответы зачастую непоследовательны – этот вывод часто используется как доказательство иррационального мышления респондентов. На самом же деле он говорит о том, что вероятностная математика не соответствует образу мысли большинства людей. Мы рассматриваем в уме не столько вероятности, сколько сценарии, оцениваем нарративы, а не обдумываем количественные результаты. Пожалуй, только так мы и можем действовать в мире неизвестных величин.
Признаком первоклассного интеллекта, писал Скотт Фицджеральд, является способность одновременно держать в уме противоречащие друг другу идеи и продолжать при этом функционировать. Вероятностное мышление требует от нас осознавать и то, что нечто может случиться, и то, что это маловероятно. А поскольку это непросто, экстремальные события всегда застают нас врасплох, неподготовленными.
Why we struggle with our roulette wheel world The Financial Times
http://www.ft.com/ (C) Источник
Не является индивидуальной инвестиционной рекомендацией | При копировании ссылка обязательна | Нашли ошибку - выделить и нажать Ctrl+Enter | Отправить жалобу