18 апреля 2009 Архив
Эрик Хобсбаум, британский историк марксизма, автор множества монографий
Опубликовано в газете "Guardian", 10.04.09
Двадцатый век уже позади, но мы так и не научились жить или хотя бы мыслить так, как того требует век двадцать первый. Тем более, что это не такая уж и сложная задача, ведь главная идея, определявшая и экономику, и политику в прошлом веке, уже стала частью истории. Речь, конечно, идет о представлении современных экономик в виде двух взаимоисключающих систем - капитализма и социализма.
Мы стали свидетелями попыток реализовать каждую из систем в чистом виде: экономика центрального государственного планирования советского типа и полностью бесконтрольная капиталистическая экономика свободного рынка. Первая система рухнула в 80-х, потянув за собой все европейские коммунистические режимы, вторая на наших глазах бьется в агонии, начиная с глобального кризиса капитализма 1930-х годов. Нынешний кризис в некотором смысле даже сильнее Великой депрессии 30-х, поскольку тогда глобализация, естественно, не достигала такого уровня, как сейчас, и к тому же плановая экономика Советского Союза тогда не пострадала. Сейчас мы до сих пор не знаем, насколько серьезными и длительными будут последствия нынешнего мирового кризиса, но, очевидно, что они положат конец капитализму свободного рынка, увлекшему мировые правительства, начиная с Маргарет Тетчер и Рональда Рейгана.
Бессильны, таким образом, оказались все: и те, кто верил в свободный от государства рыночный капитализм, своего рода буржуазный анархизм, и те, кто уповал на плановую экономику социализма, неподверженную поиску частной выгоды. Обе идеи оказались несостоятельными. Будущее, как, впрочем, и настоящее, и прошлое, за смешанными экономиками, в которых государственное и частное так или иначе переплетается. Вопрос только в том, как, - на сегодняшний момент это главная проблема для всех, но в особенности для приверженцев левых взглядов.
Никто, конечно, всерьез не думает о возврате социальной системы советского типа. Причем не только из-за ее политических просчетов, но и из-за все возраставшей неповоротливости и неэффективности экономики, что, впрочем, не умаляет впечатляющих достижений этой системы в социальной и образовательной сферах.
И пока глобальный свободный рынок не взорвался в прошлом году, даже социал-демократические и умеренно-левые партии в богатых странах всего были убеждены в успехах рыночного капитализма. С момента падения Советского Союза и вплоть до прошлого года я действительно не могу припомнить ни одного политического лидера и ни одной партии, которая бы заявляла о несостоятельности капитализма, - ни, например, новые лейбористы (в своих экономических программах и Блэр, и Браун ничем не отличались, скажем, от Тетчер), ни американские демократы.
Основная идея тех же лейбористов с 1950-х годов заключается в ненужности социализма, ведь только капиталистическая система обеспечивает стабильное процветание и генерирует больше прибыли, чем любая другая. Задача социалистов - обеспечить справедливое распределение этой прибыли. Но начиная с 70-х, с усилением эффектов глобализации, выполнять эту задачу становилось все труднее, что подрывало сами основы и поддержку всех социал-демократических партий. В 80-х многие всерьез полагали, что, если "корабль" социал-демократов и не потонет, то его точно придется серьезно перестраивать.
Но он не был перестроен. Более того, лейбористы в 1997 году буквально заглотили идею (или, скорее, доктрину) свободного рынка. Британия дерегулировала рынки, распродала промышленность тем, кто больше предложил, перестала выпускать товары на экспорт (в отличие от Германии, Франции или Швейцарии) и сделала ставку на превращение в глобальный центр финансовых услуг - рай для миллиардеров, отмывающих деньги. Именно поэтому кризис наиболее ощутимо из всех западных экономик ударил именно по фунту и британской экономике, а полного выздоровления, возможно, придется ждать дольше.
Вы можете возразить: сейчас-то уже мы вольны вернуться к смешанной экономике. Инструменты социализма вновь востребованы (причем все, вплоть до национализации), ничего не стоит вновь воспользоваться тем, от чего никогда не надо было полностью отказываться. Все так, но только при условии, что мы точно знаем, что делать с этим инструментарием. А мы не знаем.
Во-первых, мы не знаем, как преодолеть нынешний кризис, - мировые правительства, центральные банки и международные финансовые институты подобны слепцу, пытающемуся выбраться из лабиринта, увешивая стены разноцветными стикерами. Во-вторых, мы не осознаем, насколько мировые правительства остаются привязанными к "капиталистическому наркотику", так долго обеспечивавшему все их нужды. Действительно ли мы не верим больше в аксиому, что частное выгодопроизводящее предприятие всегда лучше и эффективнее любого другого способа организации производства? Или в то, что бизнес-модели и рентабельность применимы ко всем сферам, в том числе государственной деятельности, образованию и науке? Или в то, что растущая пропасть между самыми богатыми и самыми бедными не имеет особого значения, если только каждый, естественно, исключая самых бедных, сводит концы с концами? В то, что главное благо для страны при любых обстоятельствах - это экономический рост и коммерческая конкурентоспособность? Я сомневаюсь, что эти идеи действительно отвергнуты.
Прогрессивная политика означает нечто большее, чем разрыв с экономическими и моральными постулатами последних тридцати лет. Необходимо вновь вернуться к пониманию, что экономический рост и достаток, который он за собой влечет, не является самоцелью, они лишь средство для достижения лучшего уровня жизни, жизненных шансов и надежд населения. Возьмем, к примеру, Лондон. Конечно, для каждого из нас имеет значение то, что экономика Лондона процветает. Но проверкой благосостояния являются не цифры, согласно которым Лондон производит от 20 до 30% валового продукта страны, а то, как это сказывается на жизни миллионов, живущих и работаеющих здесь. Могут ли они позволить себе жить здесь, и, если нет, то самого факта, что Лондон является раем для самых богатых, недостаточно для самодовольства. Могут ли они найти достойно оплачиваемую работу или вообще хоть какую-то работу, и, если нет, то какая разница, сколько в Лондоне фешенебельных ресторанов. Могут ли они обеспечить среднее образование своих детей, и, если нет, то какое дело до того, что лондонским университетам по карману оплатить футбольную команду из Нобелевских лауреатов.
Проверкой для прогрессивной политики должно стать не частное, но общественное, не просто повышение доходов на душу населения или уровня потребления, но расширение возможностей, или, как их называет Амартия Сен, "перспектив" во всех областях. Это должно означать наличие государственной некоммерческой инициативы, даже если речь идет только о перераспределении частных накоплений, наличие государственных решений, направленных на всеобщее благо. Именно это, а не максимизация экономического роста и частных доходов, должно стать целью прогрессивной политики, и именно это позволит справиться с самой большой проблемой, которая ожидает нас в этом веке - с экологическим кризисом. Какой бы идеологии мы не придерживались, сдвиг от свободного рынка к государственному регулированию должен быть куда более ощутимым, чем думают политики. А если учесть остроту экономического кризиса, то и достаточно скорым. Время не на нашей стороне.
Перевод Татьяны Кузнецовой
/templates/new/dleimages/no_icon.gif (C) Источник
Не является индивидуальной инвестиционной рекомендацией | При копировании ссылка обязательна | Нашли ошибку - выделить и нажать Ctrl+Enter | Отправить жалобу
Опубликовано в газете "Guardian", 10.04.09
Двадцатый век уже позади, но мы так и не научились жить или хотя бы мыслить так, как того требует век двадцать первый. Тем более, что это не такая уж и сложная задача, ведь главная идея, определявшая и экономику, и политику в прошлом веке, уже стала частью истории. Речь, конечно, идет о представлении современных экономик в виде двух взаимоисключающих систем - капитализма и социализма.
Мы стали свидетелями попыток реализовать каждую из систем в чистом виде: экономика центрального государственного планирования советского типа и полностью бесконтрольная капиталистическая экономика свободного рынка. Первая система рухнула в 80-х, потянув за собой все европейские коммунистические режимы, вторая на наших глазах бьется в агонии, начиная с глобального кризиса капитализма 1930-х годов. Нынешний кризис в некотором смысле даже сильнее Великой депрессии 30-х, поскольку тогда глобализация, естественно, не достигала такого уровня, как сейчас, и к тому же плановая экономика Советского Союза тогда не пострадала. Сейчас мы до сих пор не знаем, насколько серьезными и длительными будут последствия нынешнего мирового кризиса, но, очевидно, что они положат конец капитализму свободного рынка, увлекшему мировые правительства, начиная с Маргарет Тетчер и Рональда Рейгана.
Бессильны, таким образом, оказались все: и те, кто верил в свободный от государства рыночный капитализм, своего рода буржуазный анархизм, и те, кто уповал на плановую экономику социализма, неподверженную поиску частной выгоды. Обе идеи оказались несостоятельными. Будущее, как, впрочем, и настоящее, и прошлое, за смешанными экономиками, в которых государственное и частное так или иначе переплетается. Вопрос только в том, как, - на сегодняшний момент это главная проблема для всех, но в особенности для приверженцев левых взглядов.
Никто, конечно, всерьез не думает о возврате социальной системы советского типа. Причем не только из-за ее политических просчетов, но и из-за все возраставшей неповоротливости и неэффективности экономики, что, впрочем, не умаляет впечатляющих достижений этой системы в социальной и образовательной сферах.
И пока глобальный свободный рынок не взорвался в прошлом году, даже социал-демократические и умеренно-левые партии в богатых странах всего были убеждены в успехах рыночного капитализма. С момента падения Советского Союза и вплоть до прошлого года я действительно не могу припомнить ни одного политического лидера и ни одной партии, которая бы заявляла о несостоятельности капитализма, - ни, например, новые лейбористы (в своих экономических программах и Блэр, и Браун ничем не отличались, скажем, от Тетчер), ни американские демократы.
Основная идея тех же лейбористов с 1950-х годов заключается в ненужности социализма, ведь только капиталистическая система обеспечивает стабильное процветание и генерирует больше прибыли, чем любая другая. Задача социалистов - обеспечить справедливое распределение этой прибыли. Но начиная с 70-х, с усилением эффектов глобализации, выполнять эту задачу становилось все труднее, что подрывало сами основы и поддержку всех социал-демократических партий. В 80-х многие всерьез полагали, что, если "корабль" социал-демократов и не потонет, то его точно придется серьезно перестраивать.
Но он не был перестроен. Более того, лейбористы в 1997 году буквально заглотили идею (или, скорее, доктрину) свободного рынка. Британия дерегулировала рынки, распродала промышленность тем, кто больше предложил, перестала выпускать товары на экспорт (в отличие от Германии, Франции или Швейцарии) и сделала ставку на превращение в глобальный центр финансовых услуг - рай для миллиардеров, отмывающих деньги. Именно поэтому кризис наиболее ощутимо из всех западных экономик ударил именно по фунту и британской экономике, а полного выздоровления, возможно, придется ждать дольше.
Вы можете возразить: сейчас-то уже мы вольны вернуться к смешанной экономике. Инструменты социализма вновь востребованы (причем все, вплоть до национализации), ничего не стоит вновь воспользоваться тем, от чего никогда не надо было полностью отказываться. Все так, но только при условии, что мы точно знаем, что делать с этим инструментарием. А мы не знаем.
Во-первых, мы не знаем, как преодолеть нынешний кризис, - мировые правительства, центральные банки и международные финансовые институты подобны слепцу, пытающемуся выбраться из лабиринта, увешивая стены разноцветными стикерами. Во-вторых, мы не осознаем, насколько мировые правительства остаются привязанными к "капиталистическому наркотику", так долго обеспечивавшему все их нужды. Действительно ли мы не верим больше в аксиому, что частное выгодопроизводящее предприятие всегда лучше и эффективнее любого другого способа организации производства? Или в то, что бизнес-модели и рентабельность применимы ко всем сферам, в том числе государственной деятельности, образованию и науке? Или в то, что растущая пропасть между самыми богатыми и самыми бедными не имеет особого значения, если только каждый, естественно, исключая самых бедных, сводит концы с концами? В то, что главное благо для страны при любых обстоятельствах - это экономический рост и коммерческая конкурентоспособность? Я сомневаюсь, что эти идеи действительно отвергнуты.
Прогрессивная политика означает нечто большее, чем разрыв с экономическими и моральными постулатами последних тридцати лет. Необходимо вновь вернуться к пониманию, что экономический рост и достаток, который он за собой влечет, не является самоцелью, они лишь средство для достижения лучшего уровня жизни, жизненных шансов и надежд населения. Возьмем, к примеру, Лондон. Конечно, для каждого из нас имеет значение то, что экономика Лондона процветает. Но проверкой благосостояния являются не цифры, согласно которым Лондон производит от 20 до 30% валового продукта страны, а то, как это сказывается на жизни миллионов, живущих и работаеющих здесь. Могут ли они позволить себе жить здесь, и, если нет, то самого факта, что Лондон является раем для самых богатых, недостаточно для самодовольства. Могут ли они найти достойно оплачиваемую работу или вообще хоть какую-то работу, и, если нет, то какая разница, сколько в Лондоне фешенебельных ресторанов. Могут ли они обеспечить среднее образование своих детей, и, если нет, то какое дело до того, что лондонским университетам по карману оплатить футбольную команду из Нобелевских лауреатов.
Проверкой для прогрессивной политики должно стать не частное, но общественное, не просто повышение доходов на душу населения или уровня потребления, но расширение возможностей, или, как их называет Амартия Сен, "перспектив" во всех областях. Это должно означать наличие государственной некоммерческой инициативы, даже если речь идет только о перераспределении частных накоплений, наличие государственных решений, направленных на всеобщее благо. Именно это, а не максимизация экономического роста и частных доходов, должно стать целью прогрессивной политики, и именно это позволит справиться с самой большой проблемой, которая ожидает нас в этом веке - с экологическим кризисом. Какой бы идеологии мы не придерживались, сдвиг от свободного рынка к государственному регулированию должен быть куда более ощутимым, чем думают политики. А если учесть остроту экономического кризиса, то и достаточно скорым. Время не на нашей стороне.
Перевод Татьяны Кузнецовой
/templates/new/dleimages/no_icon.gif (C) Источник
Не является индивидуальной инвестиционной рекомендацией | При копировании ссылка обязательна | Нашли ошибку - выделить и нажать Ctrl+Enter | Отправить жалобу