14 декабря 2010
Интервью. Российское пенсионное законодательство делает из управляющих подобие банков: несмотря на хороший рынок, они создают резервы, рассказал председатель совета директоров УК «КапиталЪ» Евгений Зайцев.
Евгений, второе полугодие 2010 года было удачным для фондового рынка. В 2011 году управляющие наконец-то смогут «обнадеживать» клиентов ожиданием двузначных доходностей и рынок оживет?
– Мы не будем говорить о конкретных ожиданиях по доходности, тем более, что во многом она зависит от типа инвестиционного продукта, структуры портфеля. Тем не менее, стоит отметить, что 2011 год – особенный, поскольку, несмотря на наличие как минимум трех сценариев, каждый из них по-своему оптимистичен. Оценивая риски портфельных инвесторов, мы полагаем, что наибольший риск в следующем году будет сосредоточен в финансовых инструментах с фиксированным доходом.
То есть в инструментах, по определению считающихся наиболее консервативными и безопасными?
– Макроэкономическая ситуация изменилась, и если раньше такая картина наблюдалась лишь в Европе и США, то сейчас весь мир стал исключительно денежным рынком. То есть стоимость большинства финансовых и реальных активов во все большей степени зависит от текущей ликвидности. В этот механизм включился и Китай: достаточно вспомнить увеличение нормативов резервирования для банков с целью остановить спекуляцию на рынке недвижимости. Ставки уже подняты на многих развивающихся рынках, вверх пошли и доходности американских гособлигаций. Политика процентных ставок в развитых странах на данный момент трудно предсказуема, поэтому инструменты с фиксированной доходностью будут нести в себе основной рыночный риск развитых стран. Наихудший вариант – «схлопывание» рынка, когда у слабых эмитентов и банков может просто не хватить текущей ликвидности для выплат по долгам. В такой ситуации обладатель инструмента с фиксированным доходом несет практически тот же риск, что и собственник эмитента, потенциальный доход которого не ограничен. C другой стороны, очевидно, что иного пути, кроме увеличения или хотя бы сохранения ликвидности, у центральных банков для инвесторов нет. Вопрос лишь, как этого добиваться: печатанием денег либо ростом госрасходов. Но это автоматически формирует инфляционные ожидания и давление на рынок со стороны спроса, что должно позитивно отразиться на ценах акций и сырьевых товаров. А нынешняя доходность облигаций и депозитов может быть практически съедена инфляцией, то есть нас может ждать рынок отрицательной реальной доходности.
Это похоже вообще на один сценарий. В чем разница?
– США стремятся повысить ликвидность для оживления собственной экономики, Китай, наоборот, заинтересован противодействовать росту ликвидности, чтобы при сохранении относительной слабости юаня к мировым валютам в интересах экспортеров не допустить перегрева своей экономики в целом. Российская экономика ориентирована на внешний спрос. И вне зависимости от того, кто победит в этой борьбе, мы все равно получим рост спроса либо на мировых рынках, либо со стороны Китая. То есть мы находимся в золотой середине. А поскольку все заинтересованы в спросе, то, скорее всего, товарный рынок окажется под стимулирующим воздействием с обеих сторон. Это основной сценарий на 2011 год. Самый неблагоприятный вариант – если США не удастся переломить дефляционные процессы, а Китаю удастся задушить свой экономический рост. Но в значительной степени, если не рассматривать маловероятные крайности, основные стимулы рынка находятся в противофазе и в основном эффект от изменения баланса спроса и инфляционных ожиданий между развитыми странами и Азией будет примерно одинаков.
И ваши клиенты – пенсионные фонды – позволят на основе такой аргументации отказаться от облигаций и перейти в акции? Где гарантии?
– Важно заранее и гарантированно избежать ситуации, когда клиент спрашивает управляющего: «Что ты напокупал?!» А тот отвечает, что, мол, «хотел заработать и себе, и вам», хотя понятно, что подвело его желание увеличить именно свой заработок. Если акционер управляющего не создал понятной системы сдержек и противовесов, например через капитал, направляемый на покрытие возможных убытков, то возникает конфликт интересов: он может либо получить очень высокую доходность, либо потерять свои небольшие вложения. То есть акционеру компания интересна, лишь пока она не приносит убытка. Что мы и наблюдали в ходе последнего кризиса.
Но это же основа работы управляющего: он оперирует чужими деньгами и не отвечает за результаты инвестирования?
– При работе с пенсионными деньгами управляющий оказывается в особой ситуации: он обязан обеспечить их сохранность, и далее, как показывает практика, суд установит степень его ответственности в случае отрицательного результата, об этом нужно помнить всегда. В 2008 году доходы от этого направления, являющегося для нас основным, упали до нуля, а многие управляющие оказались в убытке. И тогда мы предложили заранее установить уровень возможных потерь исходя из того, что акционер – тоже инвестор и результат нашей работы ему небезразличен. Он вправе ожидать дохода, привязанного к внесенному им собственному капиталу. Таким образом, капитализация бизнеса заставляет акционера следить не только за уровнем доходности, но и за риском его инвестиций.
То есть, по сути, вы уже становитесь неким гибридом УК и банка. Но тогда, как и банку, вам придется создавать резервы под привлеченные активы?
– Совершенно верно: в последние два года мы не платим дивидендов акционерам и формируем из них резервный фонд. У нас есть конкретная величина, которой мы можем рискнуть. Если потери окажутся вблизи допустимых, мы тут же выйдем из рынка и будем готовы ответить на возможные претензии клиентов. И на этом запасе прочности мы строим управление клиентским портфелем.
Но что мешает избежать потерь с помощью одного клиентского портфеля, без опоры на акционерный капитал? В 2008 году вам же это удалось?
– Мы выстроили эту систему для себя – чтобы понимать, где, на чем и сколько мы можем заработать и сколько рискуем потерять. Потому что понятно, что нельзя зарабатывать, условно говоря, на одном «Газпроме». Исходя из этого, вырастает продуктовая линейка. Мы продаем четко обрисованную компетенцию управления риском – и прежде всего это наш собственный риск. Когда рыночная доходность составляет 20 или 60% годовых, цена управления не важна. Сейчас 1%, приложенный к доходности 10% годовых, – это 10% заработка. И фондам в любом случае придется эту цену уплатить. Набор бумаг, в которые возможно инвестирование пенсионных денег, ограничен. Соответственно, важно, кто сможет заработать больше на тех же инструментах, что и все.
Но капитал акционера имеет стоимость, то есть вам придется повышать комиссии. Не съедят ли они в итоге всю дополнительную прибыль от профессионализма ваших менеджеров?
– Наш бизнес все-таки прежде всего остается бизнесом управляющего – то есть мы имеем достаточно большое «плечо» к акционерному капиталу. И речь, как и всегда, идет лишь о поиске разумного соотношения риска и доходности. Но на качественно ином уровне, причем для обеих сторон, а не только для клиента.
То есть вы хотите выстроить некую оптимальную и понятную для НПФ схему инвестирования? Но если она будет простой и понятной, что помешает другим предложить тот же продукт?
– Речь не идет об описании конкретных нюансов – естественно, никто не может предвидеть рыночную ситуацию на год вперед, и в ее своевременной оценке как раз заключен профессионализм управляющего. Однако необходима некая единая, всем понятная система координат.
Вы предлагаете определить некую среднерыночную доходность?
– Для каждого продукта важен свой бенчмарк. Например, для пенсионного портфеля нужна низкая волатильность. Что же касается доходности, то по закону мы не можем ничего гарантировать, но можем привязываться в вероятностных оценках к средней ставке по банковским депозитам или к доходности модельного портфеля. А у клиента – как у НПФ, так и у будущего пенсионера – всегда есть возможность «проголосовать ногами». Ведь у них у каждого в голове есть собственный бенчмарк.
Но практика показывает, что иногда принимать такое решение становится слишком поздно. Может быть, стоит сделать принцип такого резервирования обязательным? Но тогда автоматически возникает и мысль о необходимости развития риск-менеджмента в самих пенсионных фондах – ведь отчетность для того и существует, чтобы ее оценивали? Это раньше отчетность управляющих практически ничего не значила, но вы же задаете совсем другую планку?
– Кризис показал, что некий новый уровень риск-менеджмента НПФ, очевидно, необходим. Однако вряд ли здесь стоит так уж сильно ориентироваться на обработку отчетности: в конце концов, ее можно нарисовать, и, какие стандарты ни принимай, это делали и будут делать всегда. Вопрос в создании неких очевидных и понятных контрольных точек. Для того чтобы понять, чем мы отличаемся от большинства других управляющих компаний, не обязательно детально знать план счетов. Когда-то взаимоотношения управляющих с НПФ выйдут на тот же уровень, что и отношения с другими клиентами. Рынок станет проще и понятнее: «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты». И мы к этому готовимся уже сейчас.
То есть как это? Вы что, сами отбираете себе клиентов: этот подходит, а этот – нет?
– Еще в 2009 году мы отказались от сотрудничества с некоторыми клиентами, так как нам было не совсем понятно, куда движутся эти НПФ. А мы не хотим получать письма от прокуратуры или от клиентов этих фондов. Так что мы не «пылесосим» рынок, хотя такая возможность у нас есть. Мы строим «правильное место для хранения денег» со всеми необходимыми атрибутами. И хотим не только понимания этого со стороны клиентов, но и аналогичного понимания любого сотрудника нашей компании в их адрес.
А как же быть с разговорами о том, что пенсионные деньги – «длинные» и как раз текущая волатильность никого заботить не должна? Ваши же коллеги в течение 2008 и 2009 годов настаивали, что для пенсионных денег не нужна ежегодная отчетность, а дефицит нужно оценивать по состоянию на момент выплат, который настанет не скоро?
– В этих соображениях есть рациональное зерно. Однако просто представьте, что вам через год на пенсию, вы знаете размер своего счета в НПФ и уверены, что будете за счет него ежемесячно получать, скажем, по 30 тыс. рублей. И тут – кризис, и к концу этого года ваш портфель дешевеет вдвое и пенсия падает вместе с ним. Кого устроит такой сценарий?
Поэтому и предлагается разделить портфели по уровню риска в зависимости от того, через какое время человеку предстоит выходить на пенсию. Молодым – более агрессивный и доходный портфель, тем, кому уже скоро на пенсию – более консервативный и надежный.
– Все-таки еще не многие граждане вообще научились заботиться о своей пенсии самостоятельно. Рассчитывать на то, что они, в зависимости от возраста, будут еще и организованно переходить в более консервативные портфели, пока не приходится. И пока такой схемы на рынке нет, нужно обеспечить единые гарантии всем – и молодым, и старым. Тем более, не может быть речи об изменениях портфеля на 20–30% в месяц. И это, мне кажется, стало уже очевидным для всего рынка.
Сейчас порой возникают разговоры, что пенсионная реформа себя не оправдала: большинство НПФ не показывают принципиально большей доходности, чем портфель «молчунов», при этом риск банкротства у них ощутимо выше. В связи с этим возникают даже идеи возврата к единому портфелю и фактического роспуска негосударственных фондов.
– На протяжении реализации любого проекта есть конъюнктурные моменты: разговоры, привязанные к текущим событиям и не имеющие реальных последствий. Возник некий дефицит бюджета – давайте поговорим. Нет дефицита – и все эти разговоры уйдут на второй план. А ситуация, в которой Россия окажется через 20–30–50 лет, пока никак не меняется, ее никто не отменял. Если говорить о пенсионной реформе, то только в прошлом году появилось, наконец, выражение тех количественных целей, к которым стремились, – негосударственная пенсионная система стала заметной силой в экономике. Я говорю о почти 8 млн участников НПФ, инвестировавших в дополнительную пенсию. О почти 600 млрд рублей пенсионных резервов, находящихся в распоряжении НПФ.
Но ведь последние пару лет эта сумма растет крайне медленно?
– Она уже превысила докризисный уровень, и нынешние темпы роста вполне соответствуют тем, что наблюдались в предыдущие годы. Если же мы посмотрим на ситуацию с пенсионными накоплениями, то там сумма скромнее – «всего» 140 млрд рублей. Но она практически удвоилась только за последний год. Эти деньги тоже начинают влиять на экономику и теперь придают НПФ реальную стоимость. То есть мы имеем дело уже не с «проектом», а с отраслью, которую невозможно и бессмысленно как-либо сворачивать. Надо не сбиваться с курса: как бы государство ни планировало свою политику, в пенсионной системе дефицит очевиден и неизбежен. И надо отдать часть ответственности гражданину, а не брать на себя еще большую ответственность за новые преобразования
Беседовал Даниил Желобанов
(C) Источник
Не является индивидуальной инвестиционной рекомендацией
При копировании ссылка обязательна Нашли ошибку: выделить и нажать Ctrl+Enter
Евгений, второе полугодие 2010 года было удачным для фондового рынка. В 2011 году управляющие наконец-то смогут «обнадеживать» клиентов ожиданием двузначных доходностей и рынок оживет?
– Мы не будем говорить о конкретных ожиданиях по доходности, тем более, что во многом она зависит от типа инвестиционного продукта, структуры портфеля. Тем не менее, стоит отметить, что 2011 год – особенный, поскольку, несмотря на наличие как минимум трех сценариев, каждый из них по-своему оптимистичен. Оценивая риски портфельных инвесторов, мы полагаем, что наибольший риск в следующем году будет сосредоточен в финансовых инструментах с фиксированным доходом.
То есть в инструментах, по определению считающихся наиболее консервативными и безопасными?
– Макроэкономическая ситуация изменилась, и если раньше такая картина наблюдалась лишь в Европе и США, то сейчас весь мир стал исключительно денежным рынком. То есть стоимость большинства финансовых и реальных активов во все большей степени зависит от текущей ликвидности. В этот механизм включился и Китай: достаточно вспомнить увеличение нормативов резервирования для банков с целью остановить спекуляцию на рынке недвижимости. Ставки уже подняты на многих развивающихся рынках, вверх пошли и доходности американских гособлигаций. Политика процентных ставок в развитых странах на данный момент трудно предсказуема, поэтому инструменты с фиксированной доходностью будут нести в себе основной рыночный риск развитых стран. Наихудший вариант – «схлопывание» рынка, когда у слабых эмитентов и банков может просто не хватить текущей ликвидности для выплат по долгам. В такой ситуации обладатель инструмента с фиксированным доходом несет практически тот же риск, что и собственник эмитента, потенциальный доход которого не ограничен. C другой стороны, очевидно, что иного пути, кроме увеличения или хотя бы сохранения ликвидности, у центральных банков для инвесторов нет. Вопрос лишь, как этого добиваться: печатанием денег либо ростом госрасходов. Но это автоматически формирует инфляционные ожидания и давление на рынок со стороны спроса, что должно позитивно отразиться на ценах акций и сырьевых товаров. А нынешняя доходность облигаций и депозитов может быть практически съедена инфляцией, то есть нас может ждать рынок отрицательной реальной доходности.
Это похоже вообще на один сценарий. В чем разница?
– США стремятся повысить ликвидность для оживления собственной экономики, Китай, наоборот, заинтересован противодействовать росту ликвидности, чтобы при сохранении относительной слабости юаня к мировым валютам в интересах экспортеров не допустить перегрева своей экономики в целом. Российская экономика ориентирована на внешний спрос. И вне зависимости от того, кто победит в этой борьбе, мы все равно получим рост спроса либо на мировых рынках, либо со стороны Китая. То есть мы находимся в золотой середине. А поскольку все заинтересованы в спросе, то, скорее всего, товарный рынок окажется под стимулирующим воздействием с обеих сторон. Это основной сценарий на 2011 год. Самый неблагоприятный вариант – если США не удастся переломить дефляционные процессы, а Китаю удастся задушить свой экономический рост. Но в значительной степени, если не рассматривать маловероятные крайности, основные стимулы рынка находятся в противофазе и в основном эффект от изменения баланса спроса и инфляционных ожиданий между развитыми странами и Азией будет примерно одинаков.
И ваши клиенты – пенсионные фонды – позволят на основе такой аргументации отказаться от облигаций и перейти в акции? Где гарантии?
– Важно заранее и гарантированно избежать ситуации, когда клиент спрашивает управляющего: «Что ты напокупал?!» А тот отвечает, что, мол, «хотел заработать и себе, и вам», хотя понятно, что подвело его желание увеличить именно свой заработок. Если акционер управляющего не создал понятной системы сдержек и противовесов, например через капитал, направляемый на покрытие возможных убытков, то возникает конфликт интересов: он может либо получить очень высокую доходность, либо потерять свои небольшие вложения. То есть акционеру компания интересна, лишь пока она не приносит убытка. Что мы и наблюдали в ходе последнего кризиса.
Но это же основа работы управляющего: он оперирует чужими деньгами и не отвечает за результаты инвестирования?
– При работе с пенсионными деньгами управляющий оказывается в особой ситуации: он обязан обеспечить их сохранность, и далее, как показывает практика, суд установит степень его ответственности в случае отрицательного результата, об этом нужно помнить всегда. В 2008 году доходы от этого направления, являющегося для нас основным, упали до нуля, а многие управляющие оказались в убытке. И тогда мы предложили заранее установить уровень возможных потерь исходя из того, что акционер – тоже инвестор и результат нашей работы ему небезразличен. Он вправе ожидать дохода, привязанного к внесенному им собственному капиталу. Таким образом, капитализация бизнеса заставляет акционера следить не только за уровнем доходности, но и за риском его инвестиций.
То есть, по сути, вы уже становитесь неким гибридом УК и банка. Но тогда, как и банку, вам придется создавать резервы под привлеченные активы?
– Совершенно верно: в последние два года мы не платим дивидендов акционерам и формируем из них резервный фонд. У нас есть конкретная величина, которой мы можем рискнуть. Если потери окажутся вблизи допустимых, мы тут же выйдем из рынка и будем готовы ответить на возможные претензии клиентов. И на этом запасе прочности мы строим управление клиентским портфелем.
Но что мешает избежать потерь с помощью одного клиентского портфеля, без опоры на акционерный капитал? В 2008 году вам же это удалось?
– Мы выстроили эту систему для себя – чтобы понимать, где, на чем и сколько мы можем заработать и сколько рискуем потерять. Потому что понятно, что нельзя зарабатывать, условно говоря, на одном «Газпроме». Исходя из этого, вырастает продуктовая линейка. Мы продаем четко обрисованную компетенцию управления риском – и прежде всего это наш собственный риск. Когда рыночная доходность составляет 20 или 60% годовых, цена управления не важна. Сейчас 1%, приложенный к доходности 10% годовых, – это 10% заработка. И фондам в любом случае придется эту цену уплатить. Набор бумаг, в которые возможно инвестирование пенсионных денег, ограничен. Соответственно, важно, кто сможет заработать больше на тех же инструментах, что и все.
Но капитал акционера имеет стоимость, то есть вам придется повышать комиссии. Не съедят ли они в итоге всю дополнительную прибыль от профессионализма ваших менеджеров?
– Наш бизнес все-таки прежде всего остается бизнесом управляющего – то есть мы имеем достаточно большое «плечо» к акционерному капиталу. И речь, как и всегда, идет лишь о поиске разумного соотношения риска и доходности. Но на качественно ином уровне, причем для обеих сторон, а не только для клиента.
То есть вы хотите выстроить некую оптимальную и понятную для НПФ схему инвестирования? Но если она будет простой и понятной, что помешает другим предложить тот же продукт?
– Речь не идет об описании конкретных нюансов – естественно, никто не может предвидеть рыночную ситуацию на год вперед, и в ее своевременной оценке как раз заключен профессионализм управляющего. Однако необходима некая единая, всем понятная система координат.
Вы предлагаете определить некую среднерыночную доходность?
– Для каждого продукта важен свой бенчмарк. Например, для пенсионного портфеля нужна низкая волатильность. Что же касается доходности, то по закону мы не можем ничего гарантировать, но можем привязываться в вероятностных оценках к средней ставке по банковским депозитам или к доходности модельного портфеля. А у клиента – как у НПФ, так и у будущего пенсионера – всегда есть возможность «проголосовать ногами». Ведь у них у каждого в голове есть собственный бенчмарк.
Но практика показывает, что иногда принимать такое решение становится слишком поздно. Может быть, стоит сделать принцип такого резервирования обязательным? Но тогда автоматически возникает и мысль о необходимости развития риск-менеджмента в самих пенсионных фондах – ведь отчетность для того и существует, чтобы ее оценивали? Это раньше отчетность управляющих практически ничего не значила, но вы же задаете совсем другую планку?
– Кризис показал, что некий новый уровень риск-менеджмента НПФ, очевидно, необходим. Однако вряд ли здесь стоит так уж сильно ориентироваться на обработку отчетности: в конце концов, ее можно нарисовать, и, какие стандарты ни принимай, это делали и будут делать всегда. Вопрос в создании неких очевидных и понятных контрольных точек. Для того чтобы понять, чем мы отличаемся от большинства других управляющих компаний, не обязательно детально знать план счетов. Когда-то взаимоотношения управляющих с НПФ выйдут на тот же уровень, что и отношения с другими клиентами. Рынок станет проще и понятнее: «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты». И мы к этому готовимся уже сейчас.
То есть как это? Вы что, сами отбираете себе клиентов: этот подходит, а этот – нет?
– Еще в 2009 году мы отказались от сотрудничества с некоторыми клиентами, так как нам было не совсем понятно, куда движутся эти НПФ. А мы не хотим получать письма от прокуратуры или от клиентов этих фондов. Так что мы не «пылесосим» рынок, хотя такая возможность у нас есть. Мы строим «правильное место для хранения денег» со всеми необходимыми атрибутами. И хотим не только понимания этого со стороны клиентов, но и аналогичного понимания любого сотрудника нашей компании в их адрес.
А как же быть с разговорами о том, что пенсионные деньги – «длинные» и как раз текущая волатильность никого заботить не должна? Ваши же коллеги в течение 2008 и 2009 годов настаивали, что для пенсионных денег не нужна ежегодная отчетность, а дефицит нужно оценивать по состоянию на момент выплат, который настанет не скоро?
– В этих соображениях есть рациональное зерно. Однако просто представьте, что вам через год на пенсию, вы знаете размер своего счета в НПФ и уверены, что будете за счет него ежемесячно получать, скажем, по 30 тыс. рублей. И тут – кризис, и к концу этого года ваш портфель дешевеет вдвое и пенсия падает вместе с ним. Кого устроит такой сценарий?
Поэтому и предлагается разделить портфели по уровню риска в зависимости от того, через какое время человеку предстоит выходить на пенсию. Молодым – более агрессивный и доходный портфель, тем, кому уже скоро на пенсию – более консервативный и надежный.
– Все-таки еще не многие граждане вообще научились заботиться о своей пенсии самостоятельно. Рассчитывать на то, что они, в зависимости от возраста, будут еще и организованно переходить в более консервативные портфели, пока не приходится. И пока такой схемы на рынке нет, нужно обеспечить единые гарантии всем – и молодым, и старым. Тем более, не может быть речи об изменениях портфеля на 20–30% в месяц. И это, мне кажется, стало уже очевидным для всего рынка.
Сейчас порой возникают разговоры, что пенсионная реформа себя не оправдала: большинство НПФ не показывают принципиально большей доходности, чем портфель «молчунов», при этом риск банкротства у них ощутимо выше. В связи с этим возникают даже идеи возврата к единому портфелю и фактического роспуска негосударственных фондов.
– На протяжении реализации любого проекта есть конъюнктурные моменты: разговоры, привязанные к текущим событиям и не имеющие реальных последствий. Возник некий дефицит бюджета – давайте поговорим. Нет дефицита – и все эти разговоры уйдут на второй план. А ситуация, в которой Россия окажется через 20–30–50 лет, пока никак не меняется, ее никто не отменял. Если говорить о пенсионной реформе, то только в прошлом году появилось, наконец, выражение тех количественных целей, к которым стремились, – негосударственная пенсионная система стала заметной силой в экономике. Я говорю о почти 8 млн участников НПФ, инвестировавших в дополнительную пенсию. О почти 600 млрд рублей пенсионных резервов, находящихся в распоряжении НПФ.
Но ведь последние пару лет эта сумма растет крайне медленно?
– Она уже превысила докризисный уровень, и нынешние темпы роста вполне соответствуют тем, что наблюдались в предыдущие годы. Если же мы посмотрим на ситуацию с пенсионными накоплениями, то там сумма скромнее – «всего» 140 млрд рублей. Но она практически удвоилась только за последний год. Эти деньги тоже начинают влиять на экономику и теперь придают НПФ реальную стоимость. То есть мы имеем дело уже не с «проектом», а с отраслью, которую невозможно и бессмысленно как-либо сворачивать. Надо не сбиваться с курса: как бы государство ни планировало свою политику, в пенсионной системе дефицит очевиден и неизбежен. И надо отдать часть ответственности гражданину, а не брать на себя еще большую ответственность за новые преобразования
Беседовал Даниил Желобанов
(C) Источник
Не является индивидуальной инвестиционной рекомендацией
При копировании ссылка обязательна Нашли ошибку: выделить и нажать Ctrl+Enter