28 августа 2015 Живой журнал
Приближение кризиса
Мы добрались до финальной стадии великого американского экономического бума, когда на первый план вышло такое явление, как ажиотаж фондового рынка. Кредитование операций на фондовом рынке является не более инфляционным, чем любая другая разновидность кредита на ведение экономической деятельности. Однако кредитование спекулятивных сделок с акциями не является и менее инфляционным, чем кредитование других операций бизнеса, и поэтому кредитная экспансия, устремившаяся на фондовый рынок, заслуживает осуждения в той же мере, в какой его заслуживает всякий другой инфляционный кредит, являющийся резуль-
татом банковской экспансии. Именно поэтому инфляционистские заявления таких глашатаев «бычьего» рынка, как Кулидж и Меллон, сделанные ими в середине 1927 г., имели столь пагубные последствия. Выше мы убедились в том, что ставки по онкольным кредитам, выдававшимся для проведения операций на фондовом рынке, фактически устанавливал Федеральный резервный банк Нью-Йорка совместно с комитетом Нью-Йоркской фондовой биржи по деньгам (money committee of the NYCE), причем политика этого федерального резервного банка состояла в том, чтобы предоставлять средства в любых количествах, необходимых для того, чтобы банки были в состоянии без задержек кредитовать участников фондового рынка. Иначе говоря, Федеральный резервный банк Нью-Йорка использовал банки Уолл-стрит для того, чтобы закачивать средства на фондовый рынок. Как отмечалось выше, ставка по онкольным кредитам оставалась на уровне, который был много ниже своих довоенных значений, и средних, и пиковых.
Встревоженный растущей волной бума и скоростью роста котировок акций, которая во второй половине 1927 г. достигла почти 20%, Федеральный резерв весной 1928 г. поменял политику на прямо противоположную и постарался остановить бум. С конца декабря 1927 г. и до конца июля 1928 г. Федеральный резерв уменьшил совокупный объем резервов на 261 млн долл. Суммарная величина депозитов до востребования по всем банкам на конец июня 1947 г. снизилась на 471 млн долл. Однако банки перераспределили структуру вкладов, с лихвой компенсировав это снижение, — объем срочных вкладов вырос на 1,15 млрд долл. В итоге общая величина денежного предложения в первом полугодии 1928 г. все же выросла на 1,51 млрд долл., хотя это увеличение можно считать довольно умеренным (в годовом исчислении этот рост соответствует увеличению на 4,4% в год, что заметно ниже, чем 8,1% в год, на которые денежное предложение увеличилось во втором полугодии 1927 г., когда этот показатель увеличился на 2,7 млрд долл.). Если бы Федеральный резерв пошел на более резкое снижение, достигнутое, например, путем введения запретительно высоких учетных ставок по ссудам, выдаваемым банкам Федеральным резервом, бум можно было остановить и перейти к намного более мягкой депрессии, чем та, которая в конечном итоге произошла фактически. На самом деле реальное сокращение резервов началось лишь в мае, поскольку вплоть до этого сокращения кредитов Федерального резерва еле хватало на то, чтобы компенсировать сезонный возврат денег из обращения. Таким образом, ограничения Федерального резерва способствовали лишь тому, что волна бума утихла лишь на период с мая по июль.
В этот момент и разразилась подлинная трагедия. Когда ФРС боролась с бумом, она обнаружила, что ее разоряет ее
собственная политика по отношению к акцептам. Зная, что Федеральный резерв обязался покупать все предлагаемые ему акцепты, рынок увеличил их эмиссию, и во втором полугодии 1928 г. Федеральному резерву пришлось купить акцептов на 300 млн долл., что опять запустило бум. Резервы выросли на 122 млн долл., а денежное предложение увеличилось немногим менее чем на 1,9 млрд долл., почти достигнув пика к концу декабря 1928 г. К этому моменту совокупное денежное предложение составило 73 млрд долл. Это максимум за весь период после начала инфляции. Акции, упавшие в мае-июле 1928 г. на 5%, опять взмыли до небес, увеличившись к декабрю на 20% по сравнению с июльскими значениями. Несмотря на эти угрожающие симптомы, Федеральный резерв не прекратил покупки акцептов. Несмотря на то что Федеральный резерв резко повысил учетную ставку (составляя в начале 1928 г. 3,5%, она увеличилась до 5% в июле), он упрямо отказывался от дальнейшего повышения учетной ставки, которая оставалась на постоянном уровне до самого окончания бума. В результате масштабы учета банками векселей и акцептов не уменьшались, а скорее даже медленно росли. Более того, Федеральный резерв не продал ни единой государственной облигации из своего запаса в 200 млн долл., вместо этого осуществив их покупки и несколько увеличив чистый остаток по операциям с государственными ценными бумагами во второй половине 1928 г.
Другой причиной слабости позиции Федерального резерва по вопросу о денежной политике было политическое давление, подталкивавшее его к ее смягчению. Политически инфляция всегда более популярна, чем спад, а этот год, не будем забывать, был годом президентских выборов. Более того, Федеральный резерв уже начал исходить в своих действиях из ошибочной опасной доктрины качественного кредита, согласно которой можно обуздать волну кредитов на операции с акциями и одновременно стимулировать кредиты на операции с акцептами.
Инфляция 1920-х годов фактически закончилась к концу 1928 г. Совокупное денежное предложение на 31 декабря 1928 г.составляло 73 млрд долл. На 29 июня 1929 г. оно было равно 73,26 млрд долл., т.е. темпы прироста на расчете на год составили всего 0,7%. Таким образом, в конце 1928 г. денежная инфляция почти полностью завершилась. С этого момента денежное предложение оставалось примерно на одном уровне, его увеличение было пренебрежимо мало. И с этого момента депрессия, необходимая для коррекции экономики, стала неизбежной.
Адекватная денежная политика, даже после того, как депрессия стала реальностью, состоит в дефляции или по меньшей мере в том, чтобы воздержаться от продолжения инфляции. Поскольку бум на фондовом рынке продолжался до октября, адекватная политика, способная смягчить последствия депрессии, должна была состоять в положительной дефляции. Однако президент Кулидж до самого конца продолжал играть роль глашатая бума. За несколько дней до того, как покинуть Белый дом в марте 1929 г., он назвал основы американского процветания «абсолютно надежными», а акции «дешевыми при нынешних ценах». К несчастью, новый президент, Герберт Гувер, был одним из наиболее горячих сторонников ставшей внезапно проводиться в первой половине 1929 г. политики «морального воздействия», которая неизбежно провалилась, породив разрушительные последствия. И Гувер, и председатель Совета управляющих Федерального резерва Рой Янг хотели одновременно и не допускать кредитования операций на фондовом рынке, и обильно кредитовать «законных» заемщиков, осуществляющих промышленно-торговую деятельность. Как только Гувер вступил в должность и занял Белый дом, он начал осуществлять политику оказания неформального давления на бизнес, которую практиковал, когда занимал пост министра торговли. Он организовывал совещания ведущих редакторов и издателей, на которых предупреждал их о слишком высо-ких ценах фондового рынка, направил в Нью-Йорк в качестве своего эмиссара банкира из Лос-Анджелеса Генри Робинсона, которому поручил добиться от нью-йоркских банков ограничения ссуд на операции с акциями, пытался убедить президента Нью-Йоркской фондовой биржи Ричарда Уитни обуздать спекуляцию. Все эти меры оказались безрезультатными, поскольку не затрагивали коренных причин проблемы.
В январе 1928 г. сенатор Лафоллет обрушился с критикой на «спекуляции на Уолл-стрит» и политику банков по увеличению ссуд, выдававшихся фондовым брокерам. Сенатор Норбек# рекомендовал прибегнуть к политике морального воздействия за год до того, как она начала реализовываться. Член Совета управляющих Федерального резерва Чарльз Хэмлин# уговаривал члена палаты пред-ставителей от Айовы Дикинсона# внести законопроект об установлении переменной шкалы резервных требований, которые увеличивались бы по мере увеличения доли кредитов, выданных банками на спекуляции с акциями, в их портфелях. Сенатор Гласс предложил облагать 5%-ным налогом валовой доход от продажи акций, если продавец владел ими менее 60 дней (вопреки ожиданиям Гласса, эта мера могла бы привести лишь к росту цен на акции, поскольку мешала бы их держателям продавать свои акции в течение двух месяцев). Схожее ограничение уже действовало с 1921 г., когда был принят закон, которым было введено специальное налогообложение прироста капитала по повышенной ставке, если этот прирост был связан с ростом котировок тех акций и облигаций, которые принадлежали держателям менее двух лет. Эта мера заставила покупателей ценных бумаг воздерживаться от их продажи в течение двух лет, так как повышенные ставки налога применялись к доходу от фактической реализации ценных бумаг, а не к их рыночной оценке в составе активов держателя. Этот налог был дополнительным фактором, толкавшим в период бума цены фондового рынка вверх еще в большей степени.
Почему Федеральный резерв обратился к политике морального воздействия, если он не использовал ее в течение всего периода, предшествовавшего 1929 году? Одна из главных причин коренилась в том, что в конце 1928 г. умер Бенджамин Стронг. Сотрудники Стронга по Федеральному резервному банку Нью-Йорка, осознавая решающую роль, которую играет фактор количества денег, в течение 1929 г. сражались за более высокие учетные ставки. По другую сторону этого сражения был Совет управляющих Федерального резерва в Вашингтоне и президент Гувер, которые анализировали ситуацию с кредитами не в количественном аспекте, а исходя из доктрины качества кредитов. В конце концов в июне 1929 г. от политики морального воздействия решено было отказаться, однако учетные ставки не были повышены, в результате чего бум продолжился, хотя к тому времени в экономике уже наметился (не очень явно, но неумолимо) спад. Министр финансов Меллон еще провозглашал свои привычные лозунги о «непрекращающемся и не могущим прекратиться процветании». В августе 1929 г. Совет управляющих Федерального резерва наконец дал согласие на повышение учетной ставки до 6%, но любые последствия этого ужесточения перекрывались одновременно
осуществленным смягчением в виде понижения ставок по операциям с акцептами, которое опять оказало стимулирующее воздействие на рынок акцептов. В марте Федеральный резерв покончил с опасным перегревом этого рынка, когда ставка, по которой покупались акцепты, была впервые с 1920 г. установлена на уровне, превышавшем общую учетную ставку. Чистым эффектом этого беспрецедентного «стрэддла» было подталкивание «бычьего» рынка к достижению новых высот*. Пони-
жение учетной ставки, по которой Федеральный резерв покупал акцепты, с 5,25 до 5,125%, т.е. до уровня операций на открытом рынке, стимулировало увеличение продаж акцептов Федеральному резерву. Если бы Федеральный резерв не покупал акцепты, то суммарные банковские резервы с конца июня по 23 октября (день перед обвалом фондового рынка) сократились бы на 267 млн долл. Но Федеральный резерв за этот период купил акцептов на 297 млн долл., увеличив суммарные резервы на 21 млн долл.
Великобритания в те же месяцы стояла на пороге депрессии, а ее инфляционистская политика привела к масштабному оттоку золота в июне и июле 1929 г. Тогда Норману удалось получить у консорциума нью-йоркских банков кредитную линию на 250 млн долл., но отток золота из Англии, по большей части в США, продолжился в сентябре. Продолжая помогать Англии, Федеральный резервный банк Нью-Йорка с августа по октябрь осуществлял масштабные покупки стерлинговых векселей. Тогда помощь Британии посредством покупок стерлинговых векселей позволила продолжить новую волну субсидирования рынка акцептов. Подытоживая, можно утверждать, что для политики, которую Федеральный резерв проводил во втором полугодии 1928 г. и в 1929 г., характерно стремление поддержи-вать обильное кредитование определенных рынков, таких как рынок акцептов, и ужесточать кредитование других сфер, таких как фондовый рынок (применяя рычаги «морального воздействия»). Мы увидели, что эта политика могла завершиться лишь полным провалом, который описан в красочной эпитафии тому периоду, принадлежащей перу Уилфреда Мэя: «После того как кредитная система оказалась заражена дешевыми деньгами, стало невозможно сократить потоки кредитования по одним направлениям без того, чтобы сократить все виды кредитов, поскольку разные виды денег невозмож-
но удерживать с помощью водонепроницаемых переборок. Невозможно было сделать деньги дефицитными для операций на фондовом рынке, одновременно поддерживая их дешевизну для торгово-промышленных заемщиков. Коль скоро кредит Федерального резерва уже был создан, после его попадания в коммерческие банки не могло существовать никакого способа направлять этот поток на какие-то заданные конкретные цели».
Помощь Британии
Либертарианский институт Людвига фон Мизеса решил процитировать часть из книги Ротбарда, посвященной Великой Депрессии, цитата относится к золоту, как валютному международному обеспечению. Мне кажется, многим будет любопытно ознакомиться с тем, как это было порядка 100 лет назад. Мюрей Ротбард оказал огромное влияние на Рона Пола, о чем он написал в своей книге "Покончить с ФРС". "Если есть книга, которую сейчас стоило бы порекомендовать к прочтению вашингтонскому истеблишменту, так это "Великая депрессия в Америке" Ротбарда. В этой книге он демонстрирует,что именно ФРС создала подъем конца 1920-х годов, за которым последовал крах и это вмешательство Гувера в экономику продлило Великую Депрессию". На самом деле ФРС- это финансовый картель,выпускающий ценные бумаги, заменяющие деньги, в которые включены монопольные прибыли этого картеля, в то время как многие путают ФРС с центральным банком, эмитирующего обобществленные деньги для нужд обобществленной экономики, как это было в СССР, например. На самом деле вопрос золотого стандарта- это вопрос стоимости, а если понимать механизм образования стоимости, то само золото будет являться неким реликтом обобществленного денежного обращения.
5.2. Помощь Британии
Масштабная кредитно-денежная экспансия 1924 г. имела своей целью не только стимулирование кредитов иностранным заемщикам, но и ограничение притока в Америку золота из-за рубежа. Причина этого притока сводилась в основном к инфляционной политике иностранных государств. Особенно серьезные трудности испытывала экономика Великобритании. Британия готовилась к восстановлению золотого стандарта на довоенном уровне золотого содержания (когда фунт стерлингов стоил примерно 4,87 долл.), но это означало, что обменный курс фунта, соответствующий довоенному значению, должен будет намного превышать текущий рыночный.
Опуская детали, можно сказать, что Британия настаивала на том, чтобы фунт обменивался на золото по курсу, который был бы на 10—20% выше, чем тот, который сложился на рынке и который отражал результаты инфляции времен войны и послевоенного периода. Это означало, что цены в Британии должны были уменьшиться на 10—20% — с тем чтобы британские товары сохранили конкурентоспособность по сравнению с иностранными, поддерживая экспортные отрасли, крайне важные для британской экономики. Однако никакого понижения цен не произошло, главным образом потому, что профсоюзы не позволили понизить ставки заработной
платы. Ставки реальной заработной платы росли, и Британию поразила хроническая крупномасштабная безработица. Для того чтобы запустить процесс дефляции, нужно было пойти на сокращение кредита, чего не было позволено сделать, а безработица между тем приняла угрожающие масштабы — отчасти она росла вследствие введенного после войны государственного страхования на случай безработицы (что и позволяло профсоюзам противостоять любому понижению ставок
заработной платы). В итоге из Великобритании начался отток золота. Вместо отмены страхования по безработице, сжатия кредита и/или установления более реалистичного золотого содержания фунта Великобритания начала инфляцию своего денежного предложения для компенсации утечки золота, а также обратилась за помощью к США. Смысл этого обращения состоял в следующем. Если бы США начали инфляцию американского денежного предложения, Британия перестала бы терять золото, утекающее в США. Итак, американская публика удостоилась чести нести тяготы инфляции и пережить последующий коллапс ради «высокой цели», сводившейся к тому, чтобы поддерживать правительство и профсоюзное движение Британии в их стремлении жить и вести дела в том стиле, к которому они привыкли и на сохранении которого настаивали.
Правительство США без промедления бросилось на выручку Британии. Изоляционизм, считающийся характерной приметой американской внешней политики 1920-х годов, почти полностью является мифом, и он совершенно точно является мифом, если речь идет об экономике и финансах. Широко известна состоявшаяся в 1927 г. международная конференция глав центральных банков ведущих стран мира, которая дала старт инфляции того года. Менее известен тот факт, что тесное сотрудничество между главным управляющим Федерального резервного банка Нью-Йорка Бенджамином Стронгом и главой Банка Англии Монтегю Норманом*, началось намного раньше. Стронг поспешил пообещать Норману свою поддержку еще во время войны, сразу после назначения последнего на должность главного управляющего Банка Англии. С 1920 г. Норман начинает регулярно приезжать в Нью-Йорк для встреч со Стронгом, а Стронг так же регулярно начинает наносить визиты в Европу. Все эти их консультации проводятся в условиях строгой секретности и для маскировки всегда именуются не иначе, как «посещение наших друзей», «отпуск» и «протокольный визит вежливости». В Банке Англии Стронгу предоставляют рабочее место и личного секретаря, аналогично поступают в Банке Франции и германском Рейхсбанке. Об этих консультациях Совету управляющих Федеральным резервом в Вашингтоне ничего не сообщается. Кроме того, руководители Федерального резервного банка Нью-Йорка и Банка Англии поддерживали тесные контакты в еженедельном режиме, обмениваясь частными телеграммами.
Как заявлял Шарль Рист, авторитетный французский экономист, представлявший Банк Франции на ряде важных конференций глав центральных банков: «Идея сотрудничества между центральными банками разных стран, целью которого была выработка общей денежной политики, родилась сразу по окончании войны. До войны такое сотрудничество было спорадическим и осуществлялось лишь в исключительных случаях».
Стронг завязал отношения с Банком Англии и другими центральными банками европейских стран посредством частной переписки еще в 1916 г. Летом 1919 г. у Стронга возникла идея провести секретное совещание глав центральных банков, уже тогда он выражал обеспокоенность тем фактом, что процентные ставки в США выше, чем в Британии, и вынашивал идею соглашения с Банком Англии, целью которого было исправление этой ситуации, предвосхищая тем самым фактически заключенное позже соглашение, в соответствии с которым Америка должна была начать инфляцию, чтобы оказать помощь Британии. В ноябре 1921 г. Стронг предложил Норману схему со стабилизационным фондом, реализация которой предполагала выдачу Федеральным резервом долларовых займов Британии, Нидерландам, скандинавским странам, Японии и Швейцарии (Норман, правда, отверг это предложение).
Огромную помощь Британии Соединенные Штаты оказали в 1925 г., в год ее возвращения к золотому стандарту. В качестве меры прямой поддержки Федеральный резервный банк Нью-Йорка открыл кредитную линию в размере 200 млн долл. золотом. Тогда же компания J. P. Morgan and Co. одобрила выделение аналогичного кредита правительству Британии в размере 100 млн долл., причем эта кредитная линия, в случае если она была бы использована, также подлежала субсидированию со стороны Федерального резерва. Обе ссуды были согласованы Стронгом и Норманом в начале января 1925 г. и были с радостью утверждены министром финансов Меллоном и председателем Совета управляющих Федерального резерва Криссинером#, причем члены Совета управляю-
щих единогласно высказались за эти кредиты. Аналогичные кредитные линии были организованы для поддержки цен-
тральных банков Бельгии (10 млн долл. в 1926 г.), Польши (5 млн долл. в 1927 г.) и Италии (15 млн долл. в 1927 г.).
Инфляционистская политика США представляла собой менее прямой и более опасный способ оказывать помощь Британии. То, что в 1924 г. одновременно проводилась кредитная экспансия в США и шла подготовка к восстановлению золотого стандарта в Британии, отнюдь не было случайным совпадением. Подешевев к середине 1922 г. до 4,44 долл., фунт стерлингов к середине 1924 г. оказался еще ниже, достигнув 4,34 долл. В этот момент «ситуация подошла к своей решающей поворотной точке. [Ввиду инфляции денежного предложения] цены в Америке начали расти. На валютных рынках ожидали возвращения к золоту по старому курсу. Курс фунта был скорректирован, поднявшись с 4,34 до 4,78 долл. Поэтому весной 1925 г. считалось, что коррекция соотношения между ценами в фунтах и ценами, выраженными в золоте, уже совсем близка к той основе, на которой будет осуществлено возобновление платежей золотом по старому паритету».
Тот факт, что этот результат был получен в итоге осознанно проводившейся в Америке кредитной экспансии, становится ясен из письма, которое Стронг направил Меллону весной 1924 г. В этом письме Стронг дал общее обоснование тезиса, согласно которому для возвращения Британии к размену бумажного фунта на золото в Америке необходимо повысить уровень цен по отношению к ценам в Британии и понизить американские процентные ставки — поскольку повышение уровня цен в Америке должно перераспределить торговый баланс от США к Британии, тогда как понижение процентных ставок вызовет аналогичные последствия в отношении баланса операций с капиталом. Больше внимания там было уделено процентным ставкам, поскольку они представляют собой более непосредственное последствие кредитной экспансии. Стронг завершает свое письмо следующими соображениями: «...тяготы адаптации должны пасть в основном на нас, а не на них. Британскому правительству и Банку Англии будет трудно вынести политические и социальные последствия обвала цен в экономике Англии, учитывая незначительный объем их [внешней] торговли и тот факт, что у них имеется примерно миллион безработных, получающих помощь от государства».
Очевидно, что к концу 1924 г. валютный рынок понял, что США начали инфляцию, чтобы помочь Британии, и, предвидя успех этой политики, поднял курс фунта до его предвоенного значения, материализовав тем самым скорее ожидания действий государства, чем ожидания изменений, вызванных фундаментальными экономическими обстоятельствами. Разумеется, свою роль в этой биржевой «игре в одни ворота» сыграл и Федеральный резерв. Если в 1922—1923 гг. процентная ставка по векселям в Нью-Йорке была выше, чем в Лондоне, то к середине 1924 г. Федеральный резерв своими действиями добился того, что она опустилась до уровня ниже лондонской ставки. В результате приток золота в Америку из-за рубежа, 40% которого приходилось на Великобританию, на какое-то время сократился. Кроме того, как было показано выше, европейские страны получили долгосрочные финансовые ресурсы в ходе масштабного кредитования американцами заграницы, которое тогда же начало широко стимулироваться в США.
Инфляционистская политика, целью которой была помощь правительствам зарубежных стран, вызвала также бурный рост экспорта продукции американского сельского хозяйства. Во второй половине 1924 г. выросли цены на продукцию американских фермеров, а объем сельскохозяйственного экспорта в 1924—1925 гг. вырос на 20% по сравнению с 1923—1924 гг. Вместе с тем, несмотря на многочисленные формы поддержки, мы не можем утверждать, что фермеры как общественная группа получили какие-то особые выгоды от внешнеэкономической политики, проводившейся Америкой на протяжении 1920-х годов, поскольку протекционистский тариф оказал негативное воздействие на спрос, предъявлявшийся заграницей на американскую продукцию.
Вместо того, чтобы испытывать признательность США за их инфляционистскую политику, европейцы в 1920-е годы постоянно выказывали недовольство тем, что американцы осуществляют инфляцию в недостаточной степени. Теперь ясно, что даже тесное партнерство между Стронгом и Норманом, в особенности в первые годы, осложнялось тем, что Норман все время подталкивал Стронга к более активной политике инфляции. В период 1919—1920 гг., до того, как обе страны начали согласованно осуществлять инфляцию, коллега Нормана Бэзил Блэкетт, работавший тогда в британском министерстве финансов, убеждал Стронга позволить ценам в Америке «вырасти чуть больше» — это было в разгар послевоенного бума в Америке#. Позже он призывал к еще большему смягчению условий кредитования в США, но в тот ранний период Стронг отказался это делать.
В феврале 1922 г. Норман приветствовал мягкую кредитную политику, проводившуюся Америкой в течение нескольких предыдущих месяцев, и настаивал на дальнейшем инфляционном понижении процентных ставок, которое должно было бы соответствовать растущей кредитной экспансии в Британии. Тогда Стронг отказался продолжать инфляцию, и в 1922—1923 гг. Норман буквально забрасывал Стронга выражениями своего недовольства тем, что Америка не расширяет кредит. Но в 1924 г., находясь под впечатлением от пения сирен про возврат Британии к золотому стандарту и в условиях мягкой рецессии американской экономики, Стронг сдался, причем сдался настолько полно, что в октябре Норман самодовольно говорил Стронгу: «Вы должны и дальше проводить политику дешевых денег и кредитования заграницы, а мы должны проявлять сдержанность — до тех пор, пока мы не убедимся, что политика, проводимая вашей страной, является такой, какой она должна быть». Норман и на самом деле не был полностью доволен своим американским слугой. В частном порядке он присоединялся к критике Америки европейцами, выражавшими недовольство нарушением американцами неких «правил игры в отношении золотого стандарта», каковое нарушение
виделось в том, что они не осуществляют инфляции такими темпами, которые во много раз превышали бы темпы притока золота в их хранилища.
Однако эта стандартная аргументация основывается на совершенно ошибочной трактовке роли и функций золотого стандарта и ответственности, которую правительства несут за его поддержание. Золотой стандарт не является разновидностью какой бы то ни было «игры», в которую играют несколько стран, руководствуясь некими таинственными «правилами». Золото представляет собой просто-напросто денежное средство обращения, и обязанность правительства состоит в том, чтобы дать людям свободно поступать с их золотом так, как они считают нужным. Из этого вытекает, что естественной обязанностью правительства является недопущение инфляции, т.е. правительство не должно ни расширять денежное предложение за пределы золотого запаса, ни стимулировать или поощрять такое расширение. Если денежное предложение уже подверглось инфляции, обязанностью правительства является по меньшей мере не продолжать инфлировать денежное предложение в еще большей мере. Нужна ли дефляция, т.е. необходимо ли вернуть денежное предложение к тому количеству денег, которое соответствует количеству золота, — более сложный вопрос, исследовать который здесь нет необходимости. Если имеет место приток золота в страну, правительство должно приветствовать появляющиеся возможности увеличить пропорцию золотого обеспечения депозитов, уменьшив тем самым долю фальшивых денег в общей сумме денежного предложения страны. Страны «теряют» золото (кавычки подчеркивают тот факт, что поскольку утечка золота за пределы страны является следствием добровольных решений держа- телей, она не может считаться «потерей») вследствие инфляционистской политики, проводимой их правительствами. Эта политика стимулирует масштабные закупки [товаров] за рубежом, для которых требуется золото, и дестимулирует торговлю на экспорт. Если европейским странам не нравился тот факт, что они теряли золото в пользу США, то их правительства должны были бы ограничить денежное предложение, а не инфлировать его. Возложение вины за последствия неразумной политики собственного правительства на относитель-но более разумную политику, проводимую правительством другой страны, абсурдно, хотя и широко распространено.
Заслуги Америки в деле возвращения европейских стран к золотому стандарту выглядят еще более проблематичными, если мы поймем, что Европа никогда не возвращалась к полноценному золотому стандарту. Вместо него здесь был принят «золотослитковый стандарт», при котором не осуществлялся чекан золотой монеты, что ограничивало конвертируемость золота слитками большой массы, пригодными только для использования в крупномасштабных внешнеторговых сделках. Часто европейские страны устанавливали «золотодевизный стандарт», в соответствии с которым страна держала свои официальные резервы не в золоте, а в «твердой» валюте, такой как доллары. Денежные единицы в таких странах обменивались только на более твердые валюты других стран. Очевидно, что такая система создает неустойчивую международную «пирамиду инфляции», стоящую на вершине, в виде запаса золота, имеющегося в мире. В рамках обоих этих стандартов — и при золотослитковом, и при золотодевизном — средства обращения являются почти декретными неразменными деньгами (fiat currency), поскольку людям де факто запрещено использовать золото в качестве средства обмена. Таким образом, широкое использование термина «золотой стандарт», практиковавшееся правительствами в 1920-е гг., является самым большим жульничеством той эпохи. Это была попытка правительств приписать себе престиж, которым пользовались страны с золотым стандартом, тогда как фактически они оказались неспособны твердо придерживаться его ограничений и выполнить связанные с ним требования. В конце 1920-х Британия имела золотослитковый стандарт, а большинство тех стран, которые считались «странами с золотым стандартом», имели золотодевизный стандарт и хранили титулы собственности на золото в Лондоне или Нью-Йорке. В свою очередь, экономическое положение Британии зависело от американских ресурсов и американских кредитных линий, поскольку Америка имела настоящий золотой стандарт.
Итак, в 1920-е годы тесное международное сотрудничество центральных банков породило полную фальши эпоху, казавшуюся процветающей, а на самом деле развивавшуюся в условиях опасной инфляции, охватывавшей весь мир.
Как заявил д-р Палый, «золотой стандарт Новой эры был в достаточной степени управляемым, чтобы допустить удлинение и ускорение бума, но он также действовал и достаточно автономно, чтобы в конце концов произошло его неизбежное падение...» Палый указывает, что если довоенный золотой стандарт был автономным, то в основе стандарта «новой эры» лежала кооперация центральных банков, которые «азартно увеличивали объем кредитных потоков, не задумываясь об экономических результатах». Как справедливо заключает д-р Харди, «международное сотрудничество, имеющее целью поддержать золотой стандарт, в действительности представля- ет собой проведение политики дешевых денег без ущерба в виде утечки золота».
Концепции, вдохновлявшие финансовый мир в 1920-е годы, появились в Великобритании. Именно британское правитель- ство выдвинуло идею международного сотрудничества центральных банков и подтолкнуло США следовать за собой. Британия начала проводить эту политику, видя в ней ситуативное средство решения своих текущих экономических проблем, хотя она подавалась под громким лозунгом «гуманной реконструкции». Англия, так же, как и США, проводила политику дешевого кредита и прибегала к широкому кредитованию стран континентальной Европы, поддерживая таким образом пошатнувшийся спрос на предметы своего экспорта, отягощенные высокими затратами, которые были порождены завышенными ставками заработной платы, удерживаемыми на этом уровне профсоюзами.
Кроме того, Британия подталкивала другие европейские страны к тому, чтобы те вводили у себя не полноценный золотой, а золотодевизный стандарт, с тем чтобы реализовывать свой курс «экономического империализма», т.е. с целью стимулировать британский экспорт в континентальные европейские страны, заставляя их установить завышенный обменный курс при переходе на золотую основу своих валют. Если бы эти страны завысили курс своих валют к фунту стерлингов, то это подстегнуло бы британский экспорт (Британию не заботило то обстоятельство, что при этом соответственно пострадал бы экспорт с континента). Золотодевизный стандарт, будучи урезанным и инфляционистским вариантом полноценного денежного стандарта, позволял странам вернуться к золотому содержанию своих валют (по крайней мере номинально) и сделать это раньше и при более высоком золотом паритете, чем в противном случае (т.е. в случае перехода к полноценному золотому стандарту).
Великобритания оказывала давление на другие страны, побуждая их не продолжать движение к воссозданию полноценного золотомонетного стандарта, а поскорее принять золотослитковый стандарт, — такой же, на каком остановилась она сама. Для проведения политики инфляции, координируемой в международном масштабе, было необходимо не допустить, чтобы во внутреннем денежном обращении использовалось золото, тезаврировав его в подвалах центральных банков. Как писал д-р Браун, «в некоторых странах сопротивление установлению золотослиткового стандарта было настолько велико, что для его преодоления требовалось оказывать некоторое давление из-за рубежа. Банк Англии активно работал в этом направлении, представ- ляя дело так, что переход именно на слитковый стандарт есть вклад в общий успех стабилизационных программ как таковых. Не приходится сомневаться в том, что без такого неформального давления ряд стран обязательно предприняли бы попытки перейти к полноценному золотому стандарту в ходе одного и того же этапа [стабилизационной реформы]».
К чести д-ра Ялмара Шахта, в дополнение к противодействию нашей политике по развращению правительств и муниципальных органов Германии посредством их безудержного кредитования он также подверг резкой критике новую модель золотого стандарта. Шахт тщетно призывал к возобновлению настоящего золотого стандарта прошлых лет, когда экспорт финансировался фактически сделанными сбережениями, а не необеспеченными банковскими кредитами.
Итак, мотивы, по которым в 1924 г. США прибегли к инфляции, состояли в стремлении помочь Британии, фермерам и, помимо всего прочего, инвестиционным банкам, а также в желании обеспечить переизбрание республиканца на выборах, состоявшихся в том же году. Типичным примером политически мотивированной меры было знаменитое заявление президента Кулиджа, в котором он заверил страну в том, что учетные ставки будут сохранены на низком уровне. И конечно же, к инфляции подстегнула мягкая рецессия 1923—1924 гг., во время которой экономика старалась приспособиться к окончанию предыдущего раунда инфляции 1922 года.
Поначалу инфляция 1924 г. принесла то, для чего она была задумана — приток золота в США сменился его оттоком, цены американского внутреннего рынка выросли, было простимулировано увеличение кредитов загранице и понижены процентные ставки, а президент Кулидж с триумфом был переизбран на второй срок. Однако вскоре все эти последствия экспансии, за исключением последнего, рассеялись, цены опять начали падать, опять в больших количествах начало притекать золото и т.п. Индекс цен на продукцию фермерских хозяйств, который вырос со 100 в 1924 г. до 110 годом позже, в 1926 г. вновь упал до 100. Экспорт сельскохозяйственных товаров и продукции пищевой промышленности, достигнув макси-
мума в 1925 г., в следующем году резко сократился. Словом, осенью 1926 г. американская экономика вошла в очередную мягкую рецессию, продолжившуюся и в 1927 г. Британская экономика, подсевшая на дешевые кредиты, также пребывала в весьма плохом состоянии, все еще страдая от хронической безработицы и непрерывного оттока золота. Однако Великобритания настаивала на продолжении политики дешевых денег и кредитной экспансии (на этом настаивало скорее ее правительство, нежели британские частные банки).
Проблемы британской экономики, требовавшие немедленного решения, стали прямым следствием упрямого продолжения политики дешевых денег. В тщетной попытке стимулировать британскую промышленность Банк Англии в апреле 1927 г. понизил свою учетную ставку с 5 до 4,5%30. Это еще больше ослабило фунт стерлингов, и за два последующих месяца Британия потеряла золота на 11 млн долл., а Банк Франции, будучи крупным чистым кредитором, предпринимал попытки обменять свои стерлинги на золото. Вместо того чтобы ужесточить кредит и резко поднять процентные ставки для прекращения оттока золота, как это предписывается каноническими правилами здоровой денежной политики, Великобритания обратилась к Федеральной резервной системе, своему старому партнеру по инфляционистской политике. Согласно логике тех, кто управлял тогда американской и британской денежной системами, для очередного витка кредитной экспансии в США почва была вполне подготовлена.
Оставаясь верными своему инфляционистскому пакту, Норман и Стронг согласились дать сильный инфляционный импульс американской денежной системе, понизив процентные ставки и осуществив кредитную экспансию (Рист полагал, что данное соглашение было заключено еще до начала четырехсторонней конференции). Стронг со смехом говорил Ристу, что он собирается взбодрить фондовый рынок «стаканчиком виски» (coup de whiskey)33. Стронг согласился также купить у Банка Англии дополнительное количество фунтов стерлингов на 60 млн долл.
Британская пресса оказалась довольна итогами этого плода дружбы между Норманом и Стронгом, адресуясь к последнему с выражениями грубой лести. Влиятельный лондонский журнал «The Banker», который еще в середине 1926 г. написал о Стронге как о «лучшем друге Англии из всех существующих», восхвалял его «энергию и квалификацию, предоставленные им к услугам Англии», и радостно призывал «поставить его имя рядом с [Уолтером Хайнсом] Пейджем, который был другом Англии в то время, когда она нуждалась в этом больше всего», #.
Во исполнение этого соглашения Федеральный резерв немедленно запустил новый виток инфляции, осуществив кредитную экспансию во второй половине 1927 г. Данные таблицы 8 показывают, что на этот период приходится максимум увеличения банковских резервов за все 1920-е годы, обеспеченного в основном покупками государственных ценных бумаг на открытом рынке и скупкой банковских акцептов. Была также понижена ставка переучета. Определенное сопротивление понижению ставок оказал Федеральный резервный банк Чикаго, не подпадавший под условия соглашения между Банком Англии и Федеральным резервным банком Нью-Йорка. Однако уже в сентябре 1927 г. он был вынужден понизить ставки, подчинившись распоряжению Совета управляющих Федерального резерва. Газета «Chicago Tribune» гневно призывала к отставке Стронга и обвиняла его в том, что учетные ставки были понижены в интересах Великобритании. Стронг отвечал региональным федеральным резервным банкам в том духе, что новый виток политики дешевых денег был предпринят не в интересах Великобритании, а в интересах американских фермеров, и что именно по этой причине первым федеральным резервным банком, объявившим о понижении ставок стал не банк Нью-Йорка, а Федеральный резервный банк Канзаса. Стронг выбрал Канзас в качестве ширмы именно для того, чтобы придать чисто американский оттенок всей операции в целом — главный управляющий этого банка Бейли не имел никакого отношения к программе помощи Британии, и Стронг не приложил никаких усилий к тому, чтобы проинформировать его о существовании этой программы.
Причины, по которым Стронг в качестве метода избирал сложные ходы, совершаемые в обстановке повышенной секретности, а также мотивы, по которым он обратился к инфляционистской политике, нельзя описать лучше, чем это сделано в частной записке, составленной одним из его сотрудников. Весной 1928 г. Стронг жестко отверг идею проведения открытой и формальной международной конференции центральных банков и, по словам его помощника, «он [Стронг] был обязан принять во внимание умонастроение американского общества, которое решило держать страну подальше от вступления в Лигу Наций, не желая, чтобы другие страны вмешивались в наши внутренние дела, и которое точно так же сопротивлялось бы тому, чтобы руководство американской системы центрального банка, исполняя свои функции, руководствовалось бы решениями какой-либо международной конференции или организации, куда входили бы центральные банки других стран. Он говорит, что пока мало кто понимает тот факт, что сегодня мы расплачиваемся за решения, которые были приняты нами еще в 1924 г., когда мы помогли остальному миру вернуть-
ся к функционированию финансовой и денежной системы на здоровой основе».
Иначе говоря, наша так называемая демократия имеет такое свойство, что когда людям позволяют знать, что конкретно предпринимается от их имени и какую плату за это их заставят платить впоследствии, они могут впасть в неистовый гнев. Поэтому лучше держать их в неведении. Разумеется, такая логика свойственна всем бюрократам, находящимся у власти. Однако она позволяет увидеть, что демократия тоже сталкивается с фундаментальной проблемой: как люди могут принимать решения или избирать своих представителей для решения вопросов, когда сами эти представители настаивают на утаивании от людей жизненно важной информации?
Более того, Стронг не смог увидеть, насколько высокой была та плата, которую американское общество вынуждено было заплатить за его политику в 1929 г., — он умер до того, как разразился кризис. Если бы в период депрессии людям объяснили смысл действий, предпринимавшихся Стронгом, и показали последствия этих действий, возможно, они «впали бы в неистовый гнев», мишенью которого стало бы инфляционистское государственное вмешательство, а не капиталистическая система. Запустив в 1927 г. новый виток инфляции, Федеральный резервный банк Нью-Йорка в течение следующих двух лет осуществлял масштабные покупки первоклассных краткосрочных векселей иностранных эмитентов, векселей, снабженных индоссаментами центральных банков своих стран. Целью этих покупок была поддержка иностранных валют и воспрепятствование притока золота в США. Федеральный резервный банк Нью-Йорка описывал свою политику в следующих откровенных выражениях: «Мы думали поддержать валютный рынок посредством наших покупок и таким образом не только предотвратить отток новых количеств золота из Европы, но также — посредством усиления позиции иностранных валют — расширить или стабилизировать возможности Европы приобретать предметы нашего экспорта».
Эти решения принимались только Федеральным резервным банком Нью-Йорка, а затем иностранные векселя распределялись им по другим резервным банкам. Федеральный резервный банк Нью-Йорка был главным генератором инфляции и дешевого кредита, однако свой вклад вносило и министерство финансов. Еще в марте 1927 г. министр финансов Меллон заверял всех, что имеет место
«изобильное предложение легких денег», а в январе 1928 г. министерство объявило, что оно произведет рефинансирование выпуска «облигаций свободы», размещенного ранее под 4,5%, заменив их однолетними нотами под 3,5% годовых. Поначалу цели, ради достижения которых была начата инфляция, были достигнуты и на этот раз, породив быстрый, но временный эффект. Фунт стерлингов укрепился, приток золота в Америку резко прекратился, сменившись оттоком. Индекс цен на продукцию фермерских хозяйств вырос с 99 в 1927 г. до 106 в 1928 г. Экспорт сельскохозяйственной продукции и продукции пищевой промышленности рванул вверх, и объем ссуд иностранным заемщикам устремился к новым высотам, достигнув пика к середине 1928 г. Однако уже летом 1928 г. курс фунта стерлингов вновь просел. В 1929 г. цены на продукцию американских фермерских хозяйств несколько снизились, и в том же году сократился экспорт американских сельскохозяйственных товаров. Поскольку и внутренние, и заграничные средства вливались на фондовый рынок, сильно упали объемы кредитования заграничных заемщиков. Процентные ставки, повысившиеся вследствие бума, не могли более удерживаться на уровнях, более низких, чем в Европе, — это можно было бы сделать, если бы ФРС вновь прибег к инфляции, причем, скорее всего, условием было бы ее ускорение. Вместо этого, как будет показано ниже, Федеральный резерв решил обуздать бум на фондовом рынке. В результате перевод денег в США опять стал привлекательным, и к середине 1928 г. золото из-за рубежа вновь стало притекать в Америку. И в это же время Англия вернулась к своей бестолковой экономической политике, причем в условиях более тяжелой экономической ситуации, чем ранее.
/ (C) Источник
Не является индивидуальной инвестиционной рекомендацией
При копировании ссылка обязательна Нашли ошибку: выделить и нажать Ctrl+Enter
Мы добрались до финальной стадии великого американского экономического бума, когда на первый план вышло такое явление, как ажиотаж фондового рынка. Кредитование операций на фондовом рынке является не более инфляционным, чем любая другая разновидность кредита на ведение экономической деятельности. Однако кредитование спекулятивных сделок с акциями не является и менее инфляционным, чем кредитование других операций бизнеса, и поэтому кредитная экспансия, устремившаяся на фондовый рынок, заслуживает осуждения в той же мере, в какой его заслуживает всякий другой инфляционный кредит, являющийся резуль-
татом банковской экспансии. Именно поэтому инфляционистские заявления таких глашатаев «бычьего» рынка, как Кулидж и Меллон, сделанные ими в середине 1927 г., имели столь пагубные последствия. Выше мы убедились в том, что ставки по онкольным кредитам, выдававшимся для проведения операций на фондовом рынке, фактически устанавливал Федеральный резервный банк Нью-Йорка совместно с комитетом Нью-Йоркской фондовой биржи по деньгам (money committee of the NYCE), причем политика этого федерального резервного банка состояла в том, чтобы предоставлять средства в любых количествах, необходимых для того, чтобы банки были в состоянии без задержек кредитовать участников фондового рынка. Иначе говоря, Федеральный резервный банк Нью-Йорка использовал банки Уолл-стрит для того, чтобы закачивать средства на фондовый рынок. Как отмечалось выше, ставка по онкольным кредитам оставалась на уровне, который был много ниже своих довоенных значений, и средних, и пиковых.
Встревоженный растущей волной бума и скоростью роста котировок акций, которая во второй половине 1927 г. достигла почти 20%, Федеральный резерв весной 1928 г. поменял политику на прямо противоположную и постарался остановить бум. С конца декабря 1927 г. и до конца июля 1928 г. Федеральный резерв уменьшил совокупный объем резервов на 261 млн долл. Суммарная величина депозитов до востребования по всем банкам на конец июня 1947 г. снизилась на 471 млн долл. Однако банки перераспределили структуру вкладов, с лихвой компенсировав это снижение, — объем срочных вкладов вырос на 1,15 млрд долл. В итоге общая величина денежного предложения в первом полугодии 1928 г. все же выросла на 1,51 млрд долл., хотя это увеличение можно считать довольно умеренным (в годовом исчислении этот рост соответствует увеличению на 4,4% в год, что заметно ниже, чем 8,1% в год, на которые денежное предложение увеличилось во втором полугодии 1927 г., когда этот показатель увеличился на 2,7 млрд долл.). Если бы Федеральный резерв пошел на более резкое снижение, достигнутое, например, путем введения запретительно высоких учетных ставок по ссудам, выдаваемым банкам Федеральным резервом, бум можно было остановить и перейти к намного более мягкой депрессии, чем та, которая в конечном итоге произошла фактически. На самом деле реальное сокращение резервов началось лишь в мае, поскольку вплоть до этого сокращения кредитов Федерального резерва еле хватало на то, чтобы компенсировать сезонный возврат денег из обращения. Таким образом, ограничения Федерального резерва способствовали лишь тому, что волна бума утихла лишь на период с мая по июль.
В этот момент и разразилась подлинная трагедия. Когда ФРС боролась с бумом, она обнаружила, что ее разоряет ее
собственная политика по отношению к акцептам. Зная, что Федеральный резерв обязался покупать все предлагаемые ему акцепты, рынок увеличил их эмиссию, и во втором полугодии 1928 г. Федеральному резерву пришлось купить акцептов на 300 млн долл., что опять запустило бум. Резервы выросли на 122 млн долл., а денежное предложение увеличилось немногим менее чем на 1,9 млрд долл., почти достигнув пика к концу декабря 1928 г. К этому моменту совокупное денежное предложение составило 73 млрд долл. Это максимум за весь период после начала инфляции. Акции, упавшие в мае-июле 1928 г. на 5%, опять взмыли до небес, увеличившись к декабрю на 20% по сравнению с июльскими значениями. Несмотря на эти угрожающие симптомы, Федеральный резерв не прекратил покупки акцептов. Несмотря на то что Федеральный резерв резко повысил учетную ставку (составляя в начале 1928 г. 3,5%, она увеличилась до 5% в июле), он упрямо отказывался от дальнейшего повышения учетной ставки, которая оставалась на постоянном уровне до самого окончания бума. В результате масштабы учета банками векселей и акцептов не уменьшались, а скорее даже медленно росли. Более того, Федеральный резерв не продал ни единой государственной облигации из своего запаса в 200 млн долл., вместо этого осуществив их покупки и несколько увеличив чистый остаток по операциям с государственными ценными бумагами во второй половине 1928 г.
Другой причиной слабости позиции Федерального резерва по вопросу о денежной политике было политическое давление, подталкивавшее его к ее смягчению. Политически инфляция всегда более популярна, чем спад, а этот год, не будем забывать, был годом президентских выборов. Более того, Федеральный резерв уже начал исходить в своих действиях из ошибочной опасной доктрины качественного кредита, согласно которой можно обуздать волну кредитов на операции с акциями и одновременно стимулировать кредиты на операции с акцептами.
Инфляция 1920-х годов фактически закончилась к концу 1928 г. Совокупное денежное предложение на 31 декабря 1928 г.составляло 73 млрд долл. На 29 июня 1929 г. оно было равно 73,26 млрд долл., т.е. темпы прироста на расчете на год составили всего 0,7%. Таким образом, в конце 1928 г. денежная инфляция почти полностью завершилась. С этого момента денежное предложение оставалось примерно на одном уровне, его увеличение было пренебрежимо мало. И с этого момента депрессия, необходимая для коррекции экономики, стала неизбежной.
Адекватная денежная политика, даже после того, как депрессия стала реальностью, состоит в дефляции или по меньшей мере в том, чтобы воздержаться от продолжения инфляции. Поскольку бум на фондовом рынке продолжался до октября, адекватная политика, способная смягчить последствия депрессии, должна была состоять в положительной дефляции. Однако президент Кулидж до самого конца продолжал играть роль глашатая бума. За несколько дней до того, как покинуть Белый дом в марте 1929 г., он назвал основы американского процветания «абсолютно надежными», а акции «дешевыми при нынешних ценах». К несчастью, новый президент, Герберт Гувер, был одним из наиболее горячих сторонников ставшей внезапно проводиться в первой половине 1929 г. политики «морального воздействия», которая неизбежно провалилась, породив разрушительные последствия. И Гувер, и председатель Совета управляющих Федерального резерва Рой Янг хотели одновременно и не допускать кредитования операций на фондовом рынке, и обильно кредитовать «законных» заемщиков, осуществляющих промышленно-торговую деятельность. Как только Гувер вступил в должность и занял Белый дом, он начал осуществлять политику оказания неформального давления на бизнес, которую практиковал, когда занимал пост министра торговли. Он организовывал совещания ведущих редакторов и издателей, на которых предупреждал их о слишком высо-ких ценах фондового рынка, направил в Нью-Йорк в качестве своего эмиссара банкира из Лос-Анджелеса Генри Робинсона, которому поручил добиться от нью-йоркских банков ограничения ссуд на операции с акциями, пытался убедить президента Нью-Йоркской фондовой биржи Ричарда Уитни обуздать спекуляцию. Все эти меры оказались безрезультатными, поскольку не затрагивали коренных причин проблемы.
В январе 1928 г. сенатор Лафоллет обрушился с критикой на «спекуляции на Уолл-стрит» и политику банков по увеличению ссуд, выдававшихся фондовым брокерам. Сенатор Норбек# рекомендовал прибегнуть к политике морального воздействия за год до того, как она начала реализовываться. Член Совета управляющих Федерального резерва Чарльз Хэмлин# уговаривал члена палаты пред-ставителей от Айовы Дикинсона# внести законопроект об установлении переменной шкалы резервных требований, которые увеличивались бы по мере увеличения доли кредитов, выданных банками на спекуляции с акциями, в их портфелях. Сенатор Гласс предложил облагать 5%-ным налогом валовой доход от продажи акций, если продавец владел ими менее 60 дней (вопреки ожиданиям Гласса, эта мера могла бы привести лишь к росту цен на акции, поскольку мешала бы их держателям продавать свои акции в течение двух месяцев). Схожее ограничение уже действовало с 1921 г., когда был принят закон, которым было введено специальное налогообложение прироста капитала по повышенной ставке, если этот прирост был связан с ростом котировок тех акций и облигаций, которые принадлежали держателям менее двух лет. Эта мера заставила покупателей ценных бумаг воздерживаться от их продажи в течение двух лет, так как повышенные ставки налога применялись к доходу от фактической реализации ценных бумаг, а не к их рыночной оценке в составе активов держателя. Этот налог был дополнительным фактором, толкавшим в период бума цены фондового рынка вверх еще в большей степени.
Почему Федеральный резерв обратился к политике морального воздействия, если он не использовал ее в течение всего периода, предшествовавшего 1929 году? Одна из главных причин коренилась в том, что в конце 1928 г. умер Бенджамин Стронг. Сотрудники Стронга по Федеральному резервному банку Нью-Йорка, осознавая решающую роль, которую играет фактор количества денег, в течение 1929 г. сражались за более высокие учетные ставки. По другую сторону этого сражения был Совет управляющих Федерального резерва в Вашингтоне и президент Гувер, которые анализировали ситуацию с кредитами не в количественном аспекте, а исходя из доктрины качества кредитов. В конце концов в июне 1929 г. от политики морального воздействия решено было отказаться, однако учетные ставки не были повышены, в результате чего бум продолжился, хотя к тому времени в экономике уже наметился (не очень явно, но неумолимо) спад. Министр финансов Меллон еще провозглашал свои привычные лозунги о «непрекращающемся и не могущим прекратиться процветании». В августе 1929 г. Совет управляющих Федерального резерва наконец дал согласие на повышение учетной ставки до 6%, но любые последствия этого ужесточения перекрывались одновременно
осуществленным смягчением в виде понижения ставок по операциям с акцептами, которое опять оказало стимулирующее воздействие на рынок акцептов. В марте Федеральный резерв покончил с опасным перегревом этого рынка, когда ставка, по которой покупались акцепты, была впервые с 1920 г. установлена на уровне, превышавшем общую учетную ставку. Чистым эффектом этого беспрецедентного «стрэддла» было подталкивание «бычьего» рынка к достижению новых высот*. Пони-
жение учетной ставки, по которой Федеральный резерв покупал акцепты, с 5,25 до 5,125%, т.е. до уровня операций на открытом рынке, стимулировало увеличение продаж акцептов Федеральному резерву. Если бы Федеральный резерв не покупал акцепты, то суммарные банковские резервы с конца июня по 23 октября (день перед обвалом фондового рынка) сократились бы на 267 млн долл. Но Федеральный резерв за этот период купил акцептов на 297 млн долл., увеличив суммарные резервы на 21 млн долл.
Великобритания в те же месяцы стояла на пороге депрессии, а ее инфляционистская политика привела к масштабному оттоку золота в июне и июле 1929 г. Тогда Норману удалось получить у консорциума нью-йоркских банков кредитную линию на 250 млн долл., но отток золота из Англии, по большей части в США, продолжился в сентябре. Продолжая помогать Англии, Федеральный резервный банк Нью-Йорка с августа по октябрь осуществлял масштабные покупки стерлинговых векселей. Тогда помощь Британии посредством покупок стерлинговых векселей позволила продолжить новую волну субсидирования рынка акцептов. Подытоживая, можно утверждать, что для политики, которую Федеральный резерв проводил во втором полугодии 1928 г. и в 1929 г., характерно стремление поддержи-вать обильное кредитование определенных рынков, таких как рынок акцептов, и ужесточать кредитование других сфер, таких как фондовый рынок (применяя рычаги «морального воздействия»). Мы увидели, что эта политика могла завершиться лишь полным провалом, который описан в красочной эпитафии тому периоду, принадлежащей перу Уилфреда Мэя: «После того как кредитная система оказалась заражена дешевыми деньгами, стало невозможно сократить потоки кредитования по одним направлениям без того, чтобы сократить все виды кредитов, поскольку разные виды денег невозмож-
но удерживать с помощью водонепроницаемых переборок. Невозможно было сделать деньги дефицитными для операций на фондовом рынке, одновременно поддерживая их дешевизну для торгово-промышленных заемщиков. Коль скоро кредит Федерального резерва уже был создан, после его попадания в коммерческие банки не могло существовать никакого способа направлять этот поток на какие-то заданные конкретные цели».
Помощь Британии
Либертарианский институт Людвига фон Мизеса решил процитировать часть из книги Ротбарда, посвященной Великой Депрессии, цитата относится к золоту, как валютному международному обеспечению. Мне кажется, многим будет любопытно ознакомиться с тем, как это было порядка 100 лет назад. Мюрей Ротбард оказал огромное влияние на Рона Пола, о чем он написал в своей книге "Покончить с ФРС". "Если есть книга, которую сейчас стоило бы порекомендовать к прочтению вашингтонскому истеблишменту, так это "Великая депрессия в Америке" Ротбарда. В этой книге он демонстрирует,что именно ФРС создала подъем конца 1920-х годов, за которым последовал крах и это вмешательство Гувера в экономику продлило Великую Депрессию". На самом деле ФРС- это финансовый картель,выпускающий ценные бумаги, заменяющие деньги, в которые включены монопольные прибыли этого картеля, в то время как многие путают ФРС с центральным банком, эмитирующего обобществленные деньги для нужд обобществленной экономики, как это было в СССР, например. На самом деле вопрос золотого стандарта- это вопрос стоимости, а если понимать механизм образования стоимости, то само золото будет являться неким реликтом обобществленного денежного обращения.
5.2. Помощь Британии
Масштабная кредитно-денежная экспансия 1924 г. имела своей целью не только стимулирование кредитов иностранным заемщикам, но и ограничение притока в Америку золота из-за рубежа. Причина этого притока сводилась в основном к инфляционной политике иностранных государств. Особенно серьезные трудности испытывала экономика Великобритании. Британия готовилась к восстановлению золотого стандарта на довоенном уровне золотого содержания (когда фунт стерлингов стоил примерно 4,87 долл.), но это означало, что обменный курс фунта, соответствующий довоенному значению, должен будет намного превышать текущий рыночный.
Опуская детали, можно сказать, что Британия настаивала на том, чтобы фунт обменивался на золото по курсу, который был бы на 10—20% выше, чем тот, который сложился на рынке и который отражал результаты инфляции времен войны и послевоенного периода. Это означало, что цены в Британии должны были уменьшиться на 10—20% — с тем чтобы британские товары сохранили конкурентоспособность по сравнению с иностранными, поддерживая экспортные отрасли, крайне важные для британской экономики. Однако никакого понижения цен не произошло, главным образом потому, что профсоюзы не позволили понизить ставки заработной
платы. Ставки реальной заработной платы росли, и Британию поразила хроническая крупномасштабная безработица. Для того чтобы запустить процесс дефляции, нужно было пойти на сокращение кредита, чего не было позволено сделать, а безработица между тем приняла угрожающие масштабы — отчасти она росла вследствие введенного после войны государственного страхования на случай безработицы (что и позволяло профсоюзам противостоять любому понижению ставок
заработной платы). В итоге из Великобритании начался отток золота. Вместо отмены страхования по безработице, сжатия кредита и/или установления более реалистичного золотого содержания фунта Великобритания начала инфляцию своего денежного предложения для компенсации утечки золота, а также обратилась за помощью к США. Смысл этого обращения состоял в следующем. Если бы США начали инфляцию американского денежного предложения, Британия перестала бы терять золото, утекающее в США. Итак, американская публика удостоилась чести нести тяготы инфляции и пережить последующий коллапс ради «высокой цели», сводившейся к тому, чтобы поддерживать правительство и профсоюзное движение Британии в их стремлении жить и вести дела в том стиле, к которому они привыкли и на сохранении которого настаивали.
Правительство США без промедления бросилось на выручку Британии. Изоляционизм, считающийся характерной приметой американской внешней политики 1920-х годов, почти полностью является мифом, и он совершенно точно является мифом, если речь идет об экономике и финансах. Широко известна состоявшаяся в 1927 г. международная конференция глав центральных банков ведущих стран мира, которая дала старт инфляции того года. Менее известен тот факт, что тесное сотрудничество между главным управляющим Федерального резервного банка Нью-Йорка Бенджамином Стронгом и главой Банка Англии Монтегю Норманом*, началось намного раньше. Стронг поспешил пообещать Норману свою поддержку еще во время войны, сразу после назначения последнего на должность главного управляющего Банка Англии. С 1920 г. Норман начинает регулярно приезжать в Нью-Йорк для встреч со Стронгом, а Стронг так же регулярно начинает наносить визиты в Европу. Все эти их консультации проводятся в условиях строгой секретности и для маскировки всегда именуются не иначе, как «посещение наших друзей», «отпуск» и «протокольный визит вежливости». В Банке Англии Стронгу предоставляют рабочее место и личного секретаря, аналогично поступают в Банке Франции и германском Рейхсбанке. Об этих консультациях Совету управляющих Федеральным резервом в Вашингтоне ничего не сообщается. Кроме того, руководители Федерального резервного банка Нью-Йорка и Банка Англии поддерживали тесные контакты в еженедельном режиме, обмениваясь частными телеграммами.
Как заявлял Шарль Рист, авторитетный французский экономист, представлявший Банк Франции на ряде важных конференций глав центральных банков: «Идея сотрудничества между центральными банками разных стран, целью которого была выработка общей денежной политики, родилась сразу по окончании войны. До войны такое сотрудничество было спорадическим и осуществлялось лишь в исключительных случаях».
Стронг завязал отношения с Банком Англии и другими центральными банками европейских стран посредством частной переписки еще в 1916 г. Летом 1919 г. у Стронга возникла идея провести секретное совещание глав центральных банков, уже тогда он выражал обеспокоенность тем фактом, что процентные ставки в США выше, чем в Британии, и вынашивал идею соглашения с Банком Англии, целью которого было исправление этой ситуации, предвосхищая тем самым фактически заключенное позже соглашение, в соответствии с которым Америка должна была начать инфляцию, чтобы оказать помощь Британии. В ноябре 1921 г. Стронг предложил Норману схему со стабилизационным фондом, реализация которой предполагала выдачу Федеральным резервом долларовых займов Британии, Нидерландам, скандинавским странам, Японии и Швейцарии (Норман, правда, отверг это предложение).
Огромную помощь Британии Соединенные Штаты оказали в 1925 г., в год ее возвращения к золотому стандарту. В качестве меры прямой поддержки Федеральный резервный банк Нью-Йорка открыл кредитную линию в размере 200 млн долл. золотом. Тогда же компания J. P. Morgan and Co. одобрила выделение аналогичного кредита правительству Британии в размере 100 млн долл., причем эта кредитная линия, в случае если она была бы использована, также подлежала субсидированию со стороны Федерального резерва. Обе ссуды были согласованы Стронгом и Норманом в начале января 1925 г. и были с радостью утверждены министром финансов Меллоном и председателем Совета управляющих Федерального резерва Криссинером#, причем члены Совета управляю-
щих единогласно высказались за эти кредиты. Аналогичные кредитные линии были организованы для поддержки цен-
тральных банков Бельгии (10 млн долл. в 1926 г.), Польши (5 млн долл. в 1927 г.) и Италии (15 млн долл. в 1927 г.).
Инфляционистская политика США представляла собой менее прямой и более опасный способ оказывать помощь Британии. То, что в 1924 г. одновременно проводилась кредитная экспансия в США и шла подготовка к восстановлению золотого стандарта в Британии, отнюдь не было случайным совпадением. Подешевев к середине 1922 г. до 4,44 долл., фунт стерлингов к середине 1924 г. оказался еще ниже, достигнув 4,34 долл. В этот момент «ситуация подошла к своей решающей поворотной точке. [Ввиду инфляции денежного предложения] цены в Америке начали расти. На валютных рынках ожидали возвращения к золоту по старому курсу. Курс фунта был скорректирован, поднявшись с 4,34 до 4,78 долл. Поэтому весной 1925 г. считалось, что коррекция соотношения между ценами в фунтах и ценами, выраженными в золоте, уже совсем близка к той основе, на которой будет осуществлено возобновление платежей золотом по старому паритету».
Тот факт, что этот результат был получен в итоге осознанно проводившейся в Америке кредитной экспансии, становится ясен из письма, которое Стронг направил Меллону весной 1924 г. В этом письме Стронг дал общее обоснование тезиса, согласно которому для возвращения Британии к размену бумажного фунта на золото в Америке необходимо повысить уровень цен по отношению к ценам в Британии и понизить американские процентные ставки — поскольку повышение уровня цен в Америке должно перераспределить торговый баланс от США к Британии, тогда как понижение процентных ставок вызовет аналогичные последствия в отношении баланса операций с капиталом. Больше внимания там было уделено процентным ставкам, поскольку они представляют собой более непосредственное последствие кредитной экспансии. Стронг завершает свое письмо следующими соображениями: «...тяготы адаптации должны пасть в основном на нас, а не на них. Британскому правительству и Банку Англии будет трудно вынести политические и социальные последствия обвала цен в экономике Англии, учитывая незначительный объем их [внешней] торговли и тот факт, что у них имеется примерно миллион безработных, получающих помощь от государства».
Очевидно, что к концу 1924 г. валютный рынок понял, что США начали инфляцию, чтобы помочь Британии, и, предвидя успех этой политики, поднял курс фунта до его предвоенного значения, материализовав тем самым скорее ожидания действий государства, чем ожидания изменений, вызванных фундаментальными экономическими обстоятельствами. Разумеется, свою роль в этой биржевой «игре в одни ворота» сыграл и Федеральный резерв. Если в 1922—1923 гг. процентная ставка по векселям в Нью-Йорке была выше, чем в Лондоне, то к середине 1924 г. Федеральный резерв своими действиями добился того, что она опустилась до уровня ниже лондонской ставки. В результате приток золота в Америку из-за рубежа, 40% которого приходилось на Великобританию, на какое-то время сократился. Кроме того, как было показано выше, европейские страны получили долгосрочные финансовые ресурсы в ходе масштабного кредитования американцами заграницы, которое тогда же начало широко стимулироваться в США.
Инфляционистская политика, целью которой была помощь правительствам зарубежных стран, вызвала также бурный рост экспорта продукции американского сельского хозяйства. Во второй половине 1924 г. выросли цены на продукцию американских фермеров, а объем сельскохозяйственного экспорта в 1924—1925 гг. вырос на 20% по сравнению с 1923—1924 гг. Вместе с тем, несмотря на многочисленные формы поддержки, мы не можем утверждать, что фермеры как общественная группа получили какие-то особые выгоды от внешнеэкономической политики, проводившейся Америкой на протяжении 1920-х годов, поскольку протекционистский тариф оказал негативное воздействие на спрос, предъявлявшийся заграницей на американскую продукцию.
Вместо того, чтобы испытывать признательность США за их инфляционистскую политику, европейцы в 1920-е годы постоянно выказывали недовольство тем, что американцы осуществляют инфляцию в недостаточной степени. Теперь ясно, что даже тесное партнерство между Стронгом и Норманом, в особенности в первые годы, осложнялось тем, что Норман все время подталкивал Стронга к более активной политике инфляции. В период 1919—1920 гг., до того, как обе страны начали согласованно осуществлять инфляцию, коллега Нормана Бэзил Блэкетт, работавший тогда в британском министерстве финансов, убеждал Стронга позволить ценам в Америке «вырасти чуть больше» — это было в разгар послевоенного бума в Америке#. Позже он призывал к еще большему смягчению условий кредитования в США, но в тот ранний период Стронг отказался это делать.
В феврале 1922 г. Норман приветствовал мягкую кредитную политику, проводившуюся Америкой в течение нескольких предыдущих месяцев, и настаивал на дальнейшем инфляционном понижении процентных ставок, которое должно было бы соответствовать растущей кредитной экспансии в Британии. Тогда Стронг отказался продолжать инфляцию, и в 1922—1923 гг. Норман буквально забрасывал Стронга выражениями своего недовольства тем, что Америка не расширяет кредит. Но в 1924 г., находясь под впечатлением от пения сирен про возврат Британии к золотому стандарту и в условиях мягкой рецессии американской экономики, Стронг сдался, причем сдался настолько полно, что в октябре Норман самодовольно говорил Стронгу: «Вы должны и дальше проводить политику дешевых денег и кредитования заграницы, а мы должны проявлять сдержанность — до тех пор, пока мы не убедимся, что политика, проводимая вашей страной, является такой, какой она должна быть». Норман и на самом деле не был полностью доволен своим американским слугой. В частном порядке он присоединялся к критике Америки европейцами, выражавшими недовольство нарушением американцами неких «правил игры в отношении золотого стандарта», каковое нарушение
виделось в том, что они не осуществляют инфляции такими темпами, которые во много раз превышали бы темпы притока золота в их хранилища.
Однако эта стандартная аргументация основывается на совершенно ошибочной трактовке роли и функций золотого стандарта и ответственности, которую правительства несут за его поддержание. Золотой стандарт не является разновидностью какой бы то ни было «игры», в которую играют несколько стран, руководствуясь некими таинственными «правилами». Золото представляет собой просто-напросто денежное средство обращения, и обязанность правительства состоит в том, чтобы дать людям свободно поступать с их золотом так, как они считают нужным. Из этого вытекает, что естественной обязанностью правительства является недопущение инфляции, т.е. правительство не должно ни расширять денежное предложение за пределы золотого запаса, ни стимулировать или поощрять такое расширение. Если денежное предложение уже подверглось инфляции, обязанностью правительства является по меньшей мере не продолжать инфлировать денежное предложение в еще большей мере. Нужна ли дефляция, т.е. необходимо ли вернуть денежное предложение к тому количеству денег, которое соответствует количеству золота, — более сложный вопрос, исследовать который здесь нет необходимости. Если имеет место приток золота в страну, правительство должно приветствовать появляющиеся возможности увеличить пропорцию золотого обеспечения депозитов, уменьшив тем самым долю фальшивых денег в общей сумме денежного предложения страны. Страны «теряют» золото (кавычки подчеркивают тот факт, что поскольку утечка золота за пределы страны является следствием добровольных решений держа- телей, она не может считаться «потерей») вследствие инфляционистской политики, проводимой их правительствами. Эта политика стимулирует масштабные закупки [товаров] за рубежом, для которых требуется золото, и дестимулирует торговлю на экспорт. Если европейским странам не нравился тот факт, что они теряли золото в пользу США, то их правительства должны были бы ограничить денежное предложение, а не инфлировать его. Возложение вины за последствия неразумной политики собственного правительства на относитель-но более разумную политику, проводимую правительством другой страны, абсурдно, хотя и широко распространено.
Заслуги Америки в деле возвращения европейских стран к золотому стандарту выглядят еще более проблематичными, если мы поймем, что Европа никогда не возвращалась к полноценному золотому стандарту. Вместо него здесь был принят «золотослитковый стандарт», при котором не осуществлялся чекан золотой монеты, что ограничивало конвертируемость золота слитками большой массы, пригодными только для использования в крупномасштабных внешнеторговых сделках. Часто европейские страны устанавливали «золотодевизный стандарт», в соответствии с которым страна держала свои официальные резервы не в золоте, а в «твердой» валюте, такой как доллары. Денежные единицы в таких странах обменивались только на более твердые валюты других стран. Очевидно, что такая система создает неустойчивую международную «пирамиду инфляции», стоящую на вершине, в виде запаса золота, имеющегося в мире. В рамках обоих этих стандартов — и при золотослитковом, и при золотодевизном — средства обращения являются почти декретными неразменными деньгами (fiat currency), поскольку людям де факто запрещено использовать золото в качестве средства обмена. Таким образом, широкое использование термина «золотой стандарт», практиковавшееся правительствами в 1920-е гг., является самым большим жульничеством той эпохи. Это была попытка правительств приписать себе престиж, которым пользовались страны с золотым стандартом, тогда как фактически они оказались неспособны твердо придерживаться его ограничений и выполнить связанные с ним требования. В конце 1920-х Британия имела золотослитковый стандарт, а большинство тех стран, которые считались «странами с золотым стандартом», имели золотодевизный стандарт и хранили титулы собственности на золото в Лондоне или Нью-Йорке. В свою очередь, экономическое положение Британии зависело от американских ресурсов и американских кредитных линий, поскольку Америка имела настоящий золотой стандарт.
Итак, в 1920-е годы тесное международное сотрудничество центральных банков породило полную фальши эпоху, казавшуюся процветающей, а на самом деле развивавшуюся в условиях опасной инфляции, охватывавшей весь мир.
Как заявил д-р Палый, «золотой стандарт Новой эры был в достаточной степени управляемым, чтобы допустить удлинение и ускорение бума, но он также действовал и достаточно автономно, чтобы в конце концов произошло его неизбежное падение...» Палый указывает, что если довоенный золотой стандарт был автономным, то в основе стандарта «новой эры» лежала кооперация центральных банков, которые «азартно увеличивали объем кредитных потоков, не задумываясь об экономических результатах». Как справедливо заключает д-р Харди, «международное сотрудничество, имеющее целью поддержать золотой стандарт, в действительности представля- ет собой проведение политики дешевых денег без ущерба в виде утечки золота».
Концепции, вдохновлявшие финансовый мир в 1920-е годы, появились в Великобритании. Именно британское правитель- ство выдвинуло идею международного сотрудничества центральных банков и подтолкнуло США следовать за собой. Британия начала проводить эту политику, видя в ней ситуативное средство решения своих текущих экономических проблем, хотя она подавалась под громким лозунгом «гуманной реконструкции». Англия, так же, как и США, проводила политику дешевого кредита и прибегала к широкому кредитованию стран континентальной Европы, поддерживая таким образом пошатнувшийся спрос на предметы своего экспорта, отягощенные высокими затратами, которые были порождены завышенными ставками заработной платы, удерживаемыми на этом уровне профсоюзами.
Кроме того, Британия подталкивала другие европейские страны к тому, чтобы те вводили у себя не полноценный золотой, а золотодевизный стандарт, с тем чтобы реализовывать свой курс «экономического империализма», т.е. с целью стимулировать британский экспорт в континентальные европейские страны, заставляя их установить завышенный обменный курс при переходе на золотую основу своих валют. Если бы эти страны завысили курс своих валют к фунту стерлингов, то это подстегнуло бы британский экспорт (Британию не заботило то обстоятельство, что при этом соответственно пострадал бы экспорт с континента). Золотодевизный стандарт, будучи урезанным и инфляционистским вариантом полноценного денежного стандарта, позволял странам вернуться к золотому содержанию своих валют (по крайней мере номинально) и сделать это раньше и при более высоком золотом паритете, чем в противном случае (т.е. в случае перехода к полноценному золотому стандарту).
Великобритания оказывала давление на другие страны, побуждая их не продолжать движение к воссозданию полноценного золотомонетного стандарта, а поскорее принять золотослитковый стандарт, — такой же, на каком остановилась она сама. Для проведения политики инфляции, координируемой в международном масштабе, было необходимо не допустить, чтобы во внутреннем денежном обращении использовалось золото, тезаврировав его в подвалах центральных банков. Как писал д-р Браун, «в некоторых странах сопротивление установлению золотослиткового стандарта было настолько велико, что для его преодоления требовалось оказывать некоторое давление из-за рубежа. Банк Англии активно работал в этом направлении, представ- ляя дело так, что переход именно на слитковый стандарт есть вклад в общий успех стабилизационных программ как таковых. Не приходится сомневаться в том, что без такого неформального давления ряд стран обязательно предприняли бы попытки перейти к полноценному золотому стандарту в ходе одного и того же этапа [стабилизационной реформы]».
К чести д-ра Ялмара Шахта, в дополнение к противодействию нашей политике по развращению правительств и муниципальных органов Германии посредством их безудержного кредитования он также подверг резкой критике новую модель золотого стандарта. Шахт тщетно призывал к возобновлению настоящего золотого стандарта прошлых лет, когда экспорт финансировался фактически сделанными сбережениями, а не необеспеченными банковскими кредитами.
Итак, мотивы, по которым в 1924 г. США прибегли к инфляции, состояли в стремлении помочь Британии, фермерам и, помимо всего прочего, инвестиционным банкам, а также в желании обеспечить переизбрание республиканца на выборах, состоявшихся в том же году. Типичным примером политически мотивированной меры было знаменитое заявление президента Кулиджа, в котором он заверил страну в том, что учетные ставки будут сохранены на низком уровне. И конечно же, к инфляции подстегнула мягкая рецессия 1923—1924 гг., во время которой экономика старалась приспособиться к окончанию предыдущего раунда инфляции 1922 года.
Поначалу инфляция 1924 г. принесла то, для чего она была задумана — приток золота в США сменился его оттоком, цены американского внутреннего рынка выросли, было простимулировано увеличение кредитов загранице и понижены процентные ставки, а президент Кулидж с триумфом был переизбран на второй срок. Однако вскоре все эти последствия экспансии, за исключением последнего, рассеялись, цены опять начали падать, опять в больших количествах начало притекать золото и т.п. Индекс цен на продукцию фермерских хозяйств, который вырос со 100 в 1924 г. до 110 годом позже, в 1926 г. вновь упал до 100. Экспорт сельскохозяйственных товаров и продукции пищевой промышленности, достигнув макси-
мума в 1925 г., в следующем году резко сократился. Словом, осенью 1926 г. американская экономика вошла в очередную мягкую рецессию, продолжившуюся и в 1927 г. Британская экономика, подсевшая на дешевые кредиты, также пребывала в весьма плохом состоянии, все еще страдая от хронической безработицы и непрерывного оттока золота. Однако Великобритания настаивала на продолжении политики дешевых денег и кредитной экспансии (на этом настаивало скорее ее правительство, нежели британские частные банки).
Проблемы британской экономики, требовавшие немедленного решения, стали прямым следствием упрямого продолжения политики дешевых денег. В тщетной попытке стимулировать британскую промышленность Банк Англии в апреле 1927 г. понизил свою учетную ставку с 5 до 4,5%30. Это еще больше ослабило фунт стерлингов, и за два последующих месяца Британия потеряла золота на 11 млн долл., а Банк Франции, будучи крупным чистым кредитором, предпринимал попытки обменять свои стерлинги на золото. Вместо того чтобы ужесточить кредит и резко поднять процентные ставки для прекращения оттока золота, как это предписывается каноническими правилами здоровой денежной политики, Великобритания обратилась к Федеральной резервной системе, своему старому партнеру по инфляционистской политике. Согласно логике тех, кто управлял тогда американской и британской денежной системами, для очередного витка кредитной экспансии в США почва была вполне подготовлена.
Оставаясь верными своему инфляционистскому пакту, Норман и Стронг согласились дать сильный инфляционный импульс американской денежной системе, понизив процентные ставки и осуществив кредитную экспансию (Рист полагал, что данное соглашение было заключено еще до начала четырехсторонней конференции). Стронг со смехом говорил Ристу, что он собирается взбодрить фондовый рынок «стаканчиком виски» (coup de whiskey)33. Стронг согласился также купить у Банка Англии дополнительное количество фунтов стерлингов на 60 млн долл.
Британская пресса оказалась довольна итогами этого плода дружбы между Норманом и Стронгом, адресуясь к последнему с выражениями грубой лести. Влиятельный лондонский журнал «The Banker», который еще в середине 1926 г. написал о Стронге как о «лучшем друге Англии из всех существующих», восхвалял его «энергию и квалификацию, предоставленные им к услугам Англии», и радостно призывал «поставить его имя рядом с [Уолтером Хайнсом] Пейджем, который был другом Англии в то время, когда она нуждалась в этом больше всего», #.
Во исполнение этого соглашения Федеральный резерв немедленно запустил новый виток инфляции, осуществив кредитную экспансию во второй половине 1927 г. Данные таблицы 8 показывают, что на этот период приходится максимум увеличения банковских резервов за все 1920-е годы, обеспеченного в основном покупками государственных ценных бумаг на открытом рынке и скупкой банковских акцептов. Была также понижена ставка переучета. Определенное сопротивление понижению ставок оказал Федеральный резервный банк Чикаго, не подпадавший под условия соглашения между Банком Англии и Федеральным резервным банком Нью-Йорка. Однако уже в сентябре 1927 г. он был вынужден понизить ставки, подчинившись распоряжению Совета управляющих Федерального резерва. Газета «Chicago Tribune» гневно призывала к отставке Стронга и обвиняла его в том, что учетные ставки были понижены в интересах Великобритании. Стронг отвечал региональным федеральным резервным банкам в том духе, что новый виток политики дешевых денег был предпринят не в интересах Великобритании, а в интересах американских фермеров, и что именно по этой причине первым федеральным резервным банком, объявившим о понижении ставок стал не банк Нью-Йорка, а Федеральный резервный банк Канзаса. Стронг выбрал Канзас в качестве ширмы именно для того, чтобы придать чисто американский оттенок всей операции в целом — главный управляющий этого банка Бейли не имел никакого отношения к программе помощи Британии, и Стронг не приложил никаких усилий к тому, чтобы проинформировать его о существовании этой программы.
Причины, по которым Стронг в качестве метода избирал сложные ходы, совершаемые в обстановке повышенной секретности, а также мотивы, по которым он обратился к инфляционистской политике, нельзя описать лучше, чем это сделано в частной записке, составленной одним из его сотрудников. Весной 1928 г. Стронг жестко отверг идею проведения открытой и формальной международной конференции центральных банков и, по словам его помощника, «он [Стронг] был обязан принять во внимание умонастроение американского общества, которое решило держать страну подальше от вступления в Лигу Наций, не желая, чтобы другие страны вмешивались в наши внутренние дела, и которое точно так же сопротивлялось бы тому, чтобы руководство американской системы центрального банка, исполняя свои функции, руководствовалось бы решениями какой-либо международной конференции или организации, куда входили бы центральные банки других стран. Он говорит, что пока мало кто понимает тот факт, что сегодня мы расплачиваемся за решения, которые были приняты нами еще в 1924 г., когда мы помогли остальному миру вернуть-
ся к функционированию финансовой и денежной системы на здоровой основе».
Иначе говоря, наша так называемая демократия имеет такое свойство, что когда людям позволяют знать, что конкретно предпринимается от их имени и какую плату за это их заставят платить впоследствии, они могут впасть в неистовый гнев. Поэтому лучше держать их в неведении. Разумеется, такая логика свойственна всем бюрократам, находящимся у власти. Однако она позволяет увидеть, что демократия тоже сталкивается с фундаментальной проблемой: как люди могут принимать решения или избирать своих представителей для решения вопросов, когда сами эти представители настаивают на утаивании от людей жизненно важной информации?
Более того, Стронг не смог увидеть, насколько высокой была та плата, которую американское общество вынуждено было заплатить за его политику в 1929 г., — он умер до того, как разразился кризис. Если бы в период депрессии людям объяснили смысл действий, предпринимавшихся Стронгом, и показали последствия этих действий, возможно, они «впали бы в неистовый гнев», мишенью которого стало бы инфляционистское государственное вмешательство, а не капиталистическая система. Запустив в 1927 г. новый виток инфляции, Федеральный резервный банк Нью-Йорка в течение следующих двух лет осуществлял масштабные покупки первоклассных краткосрочных векселей иностранных эмитентов, векселей, снабженных индоссаментами центральных банков своих стран. Целью этих покупок была поддержка иностранных валют и воспрепятствование притока золота в США. Федеральный резервный банк Нью-Йорка описывал свою политику в следующих откровенных выражениях: «Мы думали поддержать валютный рынок посредством наших покупок и таким образом не только предотвратить отток новых количеств золота из Европы, но также — посредством усиления позиции иностранных валют — расширить или стабилизировать возможности Европы приобретать предметы нашего экспорта».
Эти решения принимались только Федеральным резервным банком Нью-Йорка, а затем иностранные векселя распределялись им по другим резервным банкам. Федеральный резервный банк Нью-Йорка был главным генератором инфляции и дешевого кредита, однако свой вклад вносило и министерство финансов. Еще в марте 1927 г. министр финансов Меллон заверял всех, что имеет место
«изобильное предложение легких денег», а в январе 1928 г. министерство объявило, что оно произведет рефинансирование выпуска «облигаций свободы», размещенного ранее под 4,5%, заменив их однолетними нотами под 3,5% годовых. Поначалу цели, ради достижения которых была начата инфляция, были достигнуты и на этот раз, породив быстрый, но временный эффект. Фунт стерлингов укрепился, приток золота в Америку резко прекратился, сменившись оттоком. Индекс цен на продукцию фермерских хозяйств вырос с 99 в 1927 г. до 106 в 1928 г. Экспорт сельскохозяйственной продукции и продукции пищевой промышленности рванул вверх, и объем ссуд иностранным заемщикам устремился к новым высотам, достигнув пика к середине 1928 г. Однако уже летом 1928 г. курс фунта стерлингов вновь просел. В 1929 г. цены на продукцию американских фермерских хозяйств несколько снизились, и в том же году сократился экспорт американских сельскохозяйственных товаров. Поскольку и внутренние, и заграничные средства вливались на фондовый рынок, сильно упали объемы кредитования заграничных заемщиков. Процентные ставки, повысившиеся вследствие бума, не могли более удерживаться на уровнях, более низких, чем в Европе, — это можно было бы сделать, если бы ФРС вновь прибег к инфляции, причем, скорее всего, условием было бы ее ускорение. Вместо этого, как будет показано ниже, Федеральный резерв решил обуздать бум на фондовом рынке. В результате перевод денег в США опять стал привлекательным, и к середине 1928 г. золото из-за рубежа вновь стало притекать в Америку. И в это же время Англия вернулась к своей бестолковой экономической политике, причем в условиях более тяжелой экономической ситуации, чем ранее.
/ (C) Источник
Не является индивидуальной инвестиционной рекомендацией
При копировании ссылка обязательна Нашли ошибку: выделить и нажать Ctrl+Enter