Поскольку два возможных мотива «включения печатного станка» (a.k.a. японское иносказание quantitative easing) – для стимулирования спроса путем увеличения балансового богатства и (может быть) для решения в будущем долговых проблем, мы уже рассматривали, то для завершения трилогии остается остановиться еще на одном. Можно ли использовать этот инструмент еще и для того, чтобы уронить реальный курс доллара?
По отношению, скажем, к тому же юаню? Нельзя ли напечатать побольше долларов и выровнять торговый дисбаланс в паре Chi-merika, отвадив, наконец, слишком рьяных китайских кредиторов от желания давать американскому правительству взаймы - раз по-хорошему они не понимают? Когда-то, в далеком 1985 году с помощью коррекции курсов подправили похожую ситуацию в отношении японской экспансии. Правда, тогда как раз все было «по-хорошему», по обоюдному согласию - с помощью не монетарного шока, а скоординированных интервенций (Plaza Accord). К тому же в курсе доллара тогда был явный «вывих», вызванный дезинфляционной политикой ФРС при П.Волкере, нуждавшийся в хирургическом вмешательстве. А сейчас его вроде бы и нет.
(1) Долгосрочное. Обменные курсы и торговые балансы
Ответ, который знает каждый школьник, сдававший ЕЭГ по экономике (не уверен, правда, что таковой ЕГЭ и в самом деле есть) состоит в том, что в долгосрочном плане исправить реальный курс, как и вообще что-либо «реальное», денежно-кредитная политика бессильна. «Номинальные мухи» отдельно, «реальные котлеты» отдельно, деньги – сколько их не печатай – долгосрочно нейтральны, и единственное на что они способны, так это влиять на номинальный курс, который, естественно, будет слабеть при более высокой инфляции. Итоговый эффект примерно равнозначен простому дописыванию (или зачеркиванию) нулей на денежных бумажках. Его мы и можем наблюдать в снижении номинального курса доллара к шестерке основных валют (Dollar Index). Он полегчал за минувшее десятилетие на четверть главным образом из-за того, что в состав этой шестерки входит низкоинфляционная иена, с 1986 по сентябрь 2010 года цены в США росли в среднем на 24% быстрее, чем в других странах, по отношению к валютам которых меряется этот индекс (правда, с начала последнего кризиса летом 2008 года этого опережения уже нет, инфляция в США, наоборот, ниже, чем в остальных странах «семерки»).
Но в долгосрочном плане, как известно, мы все покойники, так что от этого банального вывода не слишком-то много практического толку. Но давайте все же, забыв на минутку про наш исходный пункт - денежные шоки, задержимся на причинах, определяющих долгосрочные тенденции движения реальных курсов – чтобы, как говорится, не вставать как-нибудь потом второй раз. Общепризнано, что в среднесрочной перспективе динамика реального курса при прочих равных условиях связана с размером текущего счета платежного баланса. Укрепление курса превращает страну в нетто-импортера и наоборот, особенно четко такое влияние проявляется для стран, которые вынуждены резко менять размеры текущего счета (как, например, Россия, Таиланд, Корея, Индонезия во время кризиса 1997-98 годов, или Мексика чуть раньше).
Я и сам иногда пользуюсь подобными зависимостями для прикидок курса рубля. Вот только надо помнить, что предположения о прочих условиях (а это, главным образом, term of trade – отношение индексов эспортных и импортных цен), а также о самой величине текущего счета, определяемых балансом движения капиталов, суверенными займами и накоплениями, а также и валютными интервенциями – и о том, и о другом каждый может предполагать, все что ему вздумается, разворачивают эти прикидки градусов на 180, если не на все 360.
На графиках я выбрал 4 характерных случая для иллюстрации влияния на реальные курсы валют, как текущих балансов, так и этих прочих условий. В среднем за долгосрочный период реальные курсы доллара, евро и иены оставались примерно постоянными, в то время как рубль укреплялся, что в основном можно отнести на движение текущего счета. Если в конце 90-х Россия следовала общему правилу «бедные страны оплачивают расходы богатых», направляя на кредитование остального мира до 20% своего ВВП, то к настоящему времени текущий счет почти сбалансирован).
Примечания: цифра в первой строчке заголовка – коэффициент корреляции состояния текущего счета с реальным курсом (в скобках – запаздывание влияния изменения курса на платежный баланс – в 3 случаях, кроме России, корреляция максимальна с курсом примерно 2-летней давности, в России, где имел место упомянутый выше эпизод резкой коррекции текущего счета в 1998 году, такой лаг в среднем меньше и составляет от 0 до 1 года). Во второй строчке – результаты теста направления влияния (причинности Грейнджера). Во всех случаях это влияние одностороннее - курс влияет на платежный баланс, а не наоборот, цифра в скобках показывает вероятность ошибки при отклонении альтернативной гипотезы.
Желтые кружки – развороты курсов в результате скоординированных интервенций (Плаза-85; Лувр-87; Галифакс-95, где под впечатлением событий в Мексике был создан «аварийный финансовый механизм» для предотвращения/смягчения валютных кризисов; Евро-2000). Обратите внимание также на их влияние на движение курса рубля. В частности, введение «якоря» для рубля к укрепляющемуся доллару сразу после Галифаксских соглашений лета 1995 года резко приблизило катастрофу 1998 года.
При этом можно обратить внимание на два значимых отклонения от общих тенденций, когда поведение реальных курсов валют не могло быть объяснено изменением их платежных балансов, и, следовательно, должно быть отнесено на прочие обстоятельства.
В 00-х годах, особенно начиная с 2002 года, доллар не укреплялся, что совершено не адекватно огромному притоку капитала в США (он виден на графике как резкое усиление дефицита текущего счета США после глобального кризиса 1997-98 годов в результате главным образом взрывного роста резервов Центробанков и суверенных сбережений). Отчасти это, вероятно, результат ухудшения условий торговли из-за удорожания коммодитиз, который виден также и в еврозоне, а в Японии маскируется резким ростом инвестиционных доходов в текущем балансе. Но, главным образом, это результат сокращения экспортного сектора в США, ставшего своеобразной формой проявления «голландской болезни» в результате притока капитала, от которого власти США в период правления Дж.Буша не смогли или не захотели защититься.
Так что в случае смягчения глобальных торговых дисбалансов доллар, возможно, ждет довольно основательное ослабление (совершенно независимо от того, насколько мягкую или жесткую политику будет проводить ФРС). Либо там будет создан новый экспортный сектор, в каких-либо инновационных, неведомых пока нам производствах, как это произошло в секторе «новой экономики» («доткомов») в 1995-2002 годах, когда доллар интенсивно укреплялся.
Второй кейс – Россия, где значительное реальное укрепление после 2003 года и расширение импорта практически не сопровождалось уменьшением текущего счета. И здесь, как и в предыдущем случае объяснение не содержит никакого «открытия Америки» - это усиление экспортного потенциала за счет все того же удорожания коммодитиз. Укрепление рубля стало своеобразным проявлением эффекта Балассы-Самуэльсона - роста производительности труда при производстве торгуемых товаров и подтягивание уровня зарплат в неторгуемом, внутренне-ориентированном секторе. Там производительность так же быстро, как при производстве подверженных международной конкуренции товаров, обычно расти не может. Наблюдать его на практике можно, например, по соотношению цены автомобиля со стоимостью поездки на метро (по моим прикидкам, за последние 20 лет это соотношение изменилось примерно в 20 раз).
То, что рост реального курса в значительной мере тождествен росту реальной зарплаты, становится особенно наглядно, если вспомнить, что в условиях свободного товарообмена реальный курс представляет собой просто отношение общего индекса цен в стране к индексу цен на торгуемые товары (это достаточно наглядно демонстрирует один из графиков ниже). В принципе такой эффект совершенно нормален для стран «догоняющего развития». Реальный курс местных валют обычно всегда растет по мере сокращения разрыва в душевом ВВП, приводящем также к росту «третичного», внутренне-ориентрованного сектора услуг и «подтягивания» зарплат в них. Однако своеобразие его в случае России заключается в том, что рост производительности в «торгуемом» секторе достигнут почти исключительно за счет улучшения условий торговли.
Примечание: обратим внимание на разнонаправленное движение доли зарплат в ВВП и реального курса в кризисах 1998 и 2008 годов. Причина в том, что зарплата сама по себе достаточно ригидна и ее корректировка в случае валютного шока происходит только, если он сопровождается корректирующей гиперинфляцией, как было в 1998 году. В 2008 году благодаря мерам, принятым к сдерживанию безработицы и поддержанию уровня зарплат, влияние девальвации на прибыль и рентабельность производства в целом оказалось обратным – т.е. привело к ее снижению.
Ограничимся вышеприведенными графиками и не будем отвлекаться на вопросы, надо ли властям России принимать меры к исправлению ситуации с курсом рубля, и можно ли вообще влиять на реальный курс средствами денежной и финансовой политики в долгосрочном плане. (Последнее, кстати, совершенно не очевидно - если вы проводите интервенции, то придется стерилизовать денежную массу, без этого эффект сдерживания номинала курса съест инфляция, а стерилизация в конечном счете опять-таки приведет к укреплению валюты через рост ставок и приток капитала, либо потребует профицита бюджета, что может оказаться нереальным делом из-за социальных обязательств и обещаний). Мы и так уже слишком уклонились от заданной темы - связи денежных шоков и валютных курсов.
(2) Краткосрочные движения обменных курсов в ответ на монетарные шоки
С краткосрочными последствиями сложнее. Теоретически, кажется, за почти 35 лет, прошедших после публикации модели «овершутинга» Р.Дорнбуша не придумано ничего более содержательно описывающего качественную реакцию валютных курсов на монетарные шоки. Хотя его подход, основанный на соединении «липких», инерционно меняющихся цен с валютными курсами, мгновенно реагирующими на изменения процентных ставок, в непродолжительный период торжества «чикагской школы» был объявлен кейнсианским мусором, ему все же, кажется, удалось ее пережить, по крайней мере, в теории.
Хотя модель формально представляет собой систему из 2-х дифференциальных уравнений, вычисляющих траектории движения реального и номинального курсов в ответ на увеличение денежного предложения (конечно, только теоретически, на практике данных для таких вычислений нет), основной принцип легко пояснить на пальцах. В нормальной ситуации движение номинальных курсов определяется непокрытым паритетом процентных ставок (UIP). Это означает, что если у вас ставка по рублевому депозиту 10%, а по долларовому 5%, и если «цену» риска возможных колебаний курса рубля к доллару вы оценивание тоже в 5% годовых, то при нынешнем курсе доллара в 30 руб. эту разницу в ставках и риск уравновесит неизменный курс доллара в 30 руб. через год.
Если теперь в результате смягчения денежной политики в США темпы инфляции там возрастут, то вы будете ожидать, что через год – исходя из изменения паритета покупательной способности, доллар будет стоить уже дешевле, скажем 29.7, если дополнительная инфляция за год составит 1%. Но поскольку смягчение денежной политики приведет также и к снижению ставки по доллару (скажем с 5 до 4%), то немедленное снижение курса, уравновешивающее это снижение, будет больше – до 29.4, и затем в течение года доллар укрепится к 29.7. (Это укрепление покроет вам потерю 1% по депозиту.) В случае QE влияние денежной политики на процентную ставку, играющее ключевую роль в принципе «овершутинга», отсутствует. Поэтому даже теоретически ее влияние на курс выглядит несколько иначе, чем в случае политики, осуществляемой через регулирование ставок. Курс доллара просто сразу снизится до уровня, вытекающего из ожидаемых темпов инфляции, однако на сей раз без «перелета» вниз.
То, что мы видели недавно с курсом доллара, развернувшимся к ослаблению на одних только ожиданиях повторного QE (а также и то, что происходило с ним при первом «ослаблении») вроде как подтверждает приложимость этой модели. Но так ли это на самом деле? Для тестирования адекватности модели «овершутинга» на практике в свое время был выведен критерий (выполняющейся при условии, что движения реальных курсов определяются исключительно монетарными шоками, что конечно, тоже не вполне реалистично), что если такой эффект имеет место, то реальный взаимный курс валют должен быть положительно коррелирован с дифференциалом реальных процентных ставок по ним. Графики ниже демонстрируют ситуацию в парах доллар-евро и доллар-иена, и вроде бы подтверждают наличие эффекта «овершутинга».
Общий вывод состоит в том, однако, что как и в случае с влиянием количества денег на цены, «овершутинг» можно явно обнаружить лишь в случае крупных шоков, таких как дезинфляция Волкера в начале 1980-х в США или дезинфляция Тэтчер в конце 1970-х годов в Великобритании. В случаях же относительно умеренных изменений денежной политики не похоже, чтобы эта модель в точности объясняла происходящие колебания валютных курсов. Такое влияние оказывается размыто и затушевано множеством других обстоятельств - примерно так же, как влиянием умеренных изменений в движении денежной массы обычно не удается однозначно объяснить движения уровня цен.
Таким образом, однозначно сказать, что объявленные решения ФРС поведут к дальнейшему снижению курса доллара (или, что то же самое – удорожанию нефти), пока нельзя. Скорее всего, соответствующие ожидания уже отыграны рынком, и дальнейшее движение курсов будет происходить уже на каких-то иных новостях.
/ (C) Источник
Не является индивидуальной инвестиционной рекомендацией
При копировании ссылка обязательна Нашли ошибку: выделить и нажать Ctrl+Enter
По отношению, скажем, к тому же юаню? Нельзя ли напечатать побольше долларов и выровнять торговый дисбаланс в паре Chi-merika, отвадив, наконец, слишком рьяных китайских кредиторов от желания давать американскому правительству взаймы - раз по-хорошему они не понимают? Когда-то, в далеком 1985 году с помощью коррекции курсов подправили похожую ситуацию в отношении японской экспансии. Правда, тогда как раз все было «по-хорошему», по обоюдному согласию - с помощью не монетарного шока, а скоординированных интервенций (Plaza Accord). К тому же в курсе доллара тогда был явный «вывих», вызванный дезинфляционной политикой ФРС при П.Волкере, нуждавшийся в хирургическом вмешательстве. А сейчас его вроде бы и нет.
(1) Долгосрочное. Обменные курсы и торговые балансы
Ответ, который знает каждый школьник, сдававший ЕЭГ по экономике (не уверен, правда, что таковой ЕГЭ и в самом деле есть) состоит в том, что в долгосрочном плане исправить реальный курс, как и вообще что-либо «реальное», денежно-кредитная политика бессильна. «Номинальные мухи» отдельно, «реальные котлеты» отдельно, деньги – сколько их не печатай – долгосрочно нейтральны, и единственное на что они способны, так это влиять на номинальный курс, который, естественно, будет слабеть при более высокой инфляции. Итоговый эффект примерно равнозначен простому дописыванию (или зачеркиванию) нулей на денежных бумажках. Его мы и можем наблюдать в снижении номинального курса доллара к шестерке основных валют (Dollar Index). Он полегчал за минувшее десятилетие на четверть главным образом из-за того, что в состав этой шестерки входит низкоинфляционная иена, с 1986 по сентябрь 2010 года цены в США росли в среднем на 24% быстрее, чем в других странах, по отношению к валютам которых меряется этот индекс (правда, с начала последнего кризиса летом 2008 года этого опережения уже нет, инфляция в США, наоборот, ниже, чем в остальных странах «семерки»).
Но в долгосрочном плане, как известно, мы все покойники, так что от этого банального вывода не слишком-то много практического толку. Но давайте все же, забыв на минутку про наш исходный пункт - денежные шоки, задержимся на причинах, определяющих долгосрочные тенденции движения реальных курсов – чтобы, как говорится, не вставать как-нибудь потом второй раз. Общепризнано, что в среднесрочной перспективе динамика реального курса при прочих равных условиях связана с размером текущего счета платежного баланса. Укрепление курса превращает страну в нетто-импортера и наоборот, особенно четко такое влияние проявляется для стран, которые вынуждены резко менять размеры текущего счета (как, например, Россия, Таиланд, Корея, Индонезия во время кризиса 1997-98 годов, или Мексика чуть раньше).
Я и сам иногда пользуюсь подобными зависимостями для прикидок курса рубля. Вот только надо помнить, что предположения о прочих условиях (а это, главным образом, term of trade – отношение индексов эспортных и импортных цен), а также о самой величине текущего счета, определяемых балансом движения капиталов, суверенными займами и накоплениями, а также и валютными интервенциями – и о том, и о другом каждый может предполагать, все что ему вздумается, разворачивают эти прикидки градусов на 180, если не на все 360.
На графиках я выбрал 4 характерных случая для иллюстрации влияния на реальные курсы валют, как текущих балансов, так и этих прочих условий. В среднем за долгосрочный период реальные курсы доллара, евро и иены оставались примерно постоянными, в то время как рубль укреплялся, что в основном можно отнести на движение текущего счета. Если в конце 90-х Россия следовала общему правилу «бедные страны оплачивают расходы богатых», направляя на кредитование остального мира до 20% своего ВВП, то к настоящему времени текущий счет почти сбалансирован).
Примечания: цифра в первой строчке заголовка – коэффициент корреляции состояния текущего счета с реальным курсом (в скобках – запаздывание влияния изменения курса на платежный баланс – в 3 случаях, кроме России, корреляция максимальна с курсом примерно 2-летней давности, в России, где имел место упомянутый выше эпизод резкой коррекции текущего счета в 1998 году, такой лаг в среднем меньше и составляет от 0 до 1 года). Во второй строчке – результаты теста направления влияния (причинности Грейнджера). Во всех случаях это влияние одностороннее - курс влияет на платежный баланс, а не наоборот, цифра в скобках показывает вероятность ошибки при отклонении альтернативной гипотезы.
Желтые кружки – развороты курсов в результате скоординированных интервенций (Плаза-85; Лувр-87; Галифакс-95, где под впечатлением событий в Мексике был создан «аварийный финансовый механизм» для предотвращения/смягчения валютных кризисов; Евро-2000). Обратите внимание также на их влияние на движение курса рубля. В частности, введение «якоря» для рубля к укрепляющемуся доллару сразу после Галифаксских соглашений лета 1995 года резко приблизило катастрофу 1998 года.
При этом можно обратить внимание на два значимых отклонения от общих тенденций, когда поведение реальных курсов валют не могло быть объяснено изменением их платежных балансов, и, следовательно, должно быть отнесено на прочие обстоятельства.
В 00-х годах, особенно начиная с 2002 года, доллар не укреплялся, что совершено не адекватно огромному притоку капитала в США (он виден на графике как резкое усиление дефицита текущего счета США после глобального кризиса 1997-98 годов в результате главным образом взрывного роста резервов Центробанков и суверенных сбережений). Отчасти это, вероятно, результат ухудшения условий торговли из-за удорожания коммодитиз, который виден также и в еврозоне, а в Японии маскируется резким ростом инвестиционных доходов в текущем балансе. Но, главным образом, это результат сокращения экспортного сектора в США, ставшего своеобразной формой проявления «голландской болезни» в результате притока капитала, от которого власти США в период правления Дж.Буша не смогли или не захотели защититься.
Так что в случае смягчения глобальных торговых дисбалансов доллар, возможно, ждет довольно основательное ослабление (совершенно независимо от того, насколько мягкую или жесткую политику будет проводить ФРС). Либо там будет создан новый экспортный сектор, в каких-либо инновационных, неведомых пока нам производствах, как это произошло в секторе «новой экономики» («доткомов») в 1995-2002 годах, когда доллар интенсивно укреплялся.
Второй кейс – Россия, где значительное реальное укрепление после 2003 года и расширение импорта практически не сопровождалось уменьшением текущего счета. И здесь, как и в предыдущем случае объяснение не содержит никакого «открытия Америки» - это усиление экспортного потенциала за счет все того же удорожания коммодитиз. Укрепление рубля стало своеобразным проявлением эффекта Балассы-Самуэльсона - роста производительности труда при производстве торгуемых товаров и подтягивание уровня зарплат в неторгуемом, внутренне-ориентированном секторе. Там производительность так же быстро, как при производстве подверженных международной конкуренции товаров, обычно расти не может. Наблюдать его на практике можно, например, по соотношению цены автомобиля со стоимостью поездки на метро (по моим прикидкам, за последние 20 лет это соотношение изменилось примерно в 20 раз).
То, что рост реального курса в значительной мере тождествен росту реальной зарплаты, становится особенно наглядно, если вспомнить, что в условиях свободного товарообмена реальный курс представляет собой просто отношение общего индекса цен в стране к индексу цен на торгуемые товары (это достаточно наглядно демонстрирует один из графиков ниже). В принципе такой эффект совершенно нормален для стран «догоняющего развития». Реальный курс местных валют обычно всегда растет по мере сокращения разрыва в душевом ВВП, приводящем также к росту «третичного», внутренне-ориентрованного сектора услуг и «подтягивания» зарплат в них. Однако своеобразие его в случае России заключается в том, что рост производительности в «торгуемом» секторе достигнут почти исключительно за счет улучшения условий торговли.
Примечание: обратим внимание на разнонаправленное движение доли зарплат в ВВП и реального курса в кризисах 1998 и 2008 годов. Причина в том, что зарплата сама по себе достаточно ригидна и ее корректировка в случае валютного шока происходит только, если он сопровождается корректирующей гиперинфляцией, как было в 1998 году. В 2008 году благодаря мерам, принятым к сдерживанию безработицы и поддержанию уровня зарплат, влияние девальвации на прибыль и рентабельность производства в целом оказалось обратным – т.е. привело к ее снижению.
Ограничимся вышеприведенными графиками и не будем отвлекаться на вопросы, надо ли властям России принимать меры к исправлению ситуации с курсом рубля, и можно ли вообще влиять на реальный курс средствами денежной и финансовой политики в долгосрочном плане. (Последнее, кстати, совершенно не очевидно - если вы проводите интервенции, то придется стерилизовать денежную массу, без этого эффект сдерживания номинала курса съест инфляция, а стерилизация в конечном счете опять-таки приведет к укреплению валюты через рост ставок и приток капитала, либо потребует профицита бюджета, что может оказаться нереальным делом из-за социальных обязательств и обещаний). Мы и так уже слишком уклонились от заданной темы - связи денежных шоков и валютных курсов.
(2) Краткосрочные движения обменных курсов в ответ на монетарные шоки
С краткосрочными последствиями сложнее. Теоретически, кажется, за почти 35 лет, прошедших после публикации модели «овершутинга» Р.Дорнбуша не придумано ничего более содержательно описывающего качественную реакцию валютных курсов на монетарные шоки. Хотя его подход, основанный на соединении «липких», инерционно меняющихся цен с валютными курсами, мгновенно реагирующими на изменения процентных ставок, в непродолжительный период торжества «чикагской школы» был объявлен кейнсианским мусором, ему все же, кажется, удалось ее пережить, по крайней мере, в теории.
Хотя модель формально представляет собой систему из 2-х дифференциальных уравнений, вычисляющих траектории движения реального и номинального курсов в ответ на увеличение денежного предложения (конечно, только теоретически, на практике данных для таких вычислений нет), основной принцип легко пояснить на пальцах. В нормальной ситуации движение номинальных курсов определяется непокрытым паритетом процентных ставок (UIP). Это означает, что если у вас ставка по рублевому депозиту 10%, а по долларовому 5%, и если «цену» риска возможных колебаний курса рубля к доллару вы оценивание тоже в 5% годовых, то при нынешнем курсе доллара в 30 руб. эту разницу в ставках и риск уравновесит неизменный курс доллара в 30 руб. через год.
Если теперь в результате смягчения денежной политики в США темпы инфляции там возрастут, то вы будете ожидать, что через год – исходя из изменения паритета покупательной способности, доллар будет стоить уже дешевле, скажем 29.7, если дополнительная инфляция за год составит 1%. Но поскольку смягчение денежной политики приведет также и к снижению ставки по доллару (скажем с 5 до 4%), то немедленное снижение курса, уравновешивающее это снижение, будет больше – до 29.4, и затем в течение года доллар укрепится к 29.7. (Это укрепление покроет вам потерю 1% по депозиту.) В случае QE влияние денежной политики на процентную ставку, играющее ключевую роль в принципе «овершутинга», отсутствует. Поэтому даже теоретически ее влияние на курс выглядит несколько иначе, чем в случае политики, осуществляемой через регулирование ставок. Курс доллара просто сразу снизится до уровня, вытекающего из ожидаемых темпов инфляции, однако на сей раз без «перелета» вниз.
То, что мы видели недавно с курсом доллара, развернувшимся к ослаблению на одних только ожиданиях повторного QE (а также и то, что происходило с ним при первом «ослаблении») вроде как подтверждает приложимость этой модели. Но так ли это на самом деле? Для тестирования адекватности модели «овершутинга» на практике в свое время был выведен критерий (выполняющейся при условии, что движения реальных курсов определяются исключительно монетарными шоками, что конечно, тоже не вполне реалистично), что если такой эффект имеет место, то реальный взаимный курс валют должен быть положительно коррелирован с дифференциалом реальных процентных ставок по ним. Графики ниже демонстрируют ситуацию в парах доллар-евро и доллар-иена, и вроде бы подтверждают наличие эффекта «овершутинга».
Общий вывод состоит в том, однако, что как и в случае с влиянием количества денег на цены, «овершутинг» можно явно обнаружить лишь в случае крупных шоков, таких как дезинфляция Волкера в начале 1980-х в США или дезинфляция Тэтчер в конце 1970-х годов в Великобритании. В случаях же относительно умеренных изменений денежной политики не похоже, чтобы эта модель в точности объясняла происходящие колебания валютных курсов. Такое влияние оказывается размыто и затушевано множеством других обстоятельств - примерно так же, как влиянием умеренных изменений в движении денежной массы обычно не удается однозначно объяснить движения уровня цен.
Таким образом, однозначно сказать, что объявленные решения ФРС поведут к дальнейшему снижению курса доллара (или, что то же самое – удорожанию нефти), пока нельзя. Скорее всего, соответствующие ожидания уже отыграны рынком, и дальнейшее движение курсов будет происходить уже на каких-то иных новостях.
/ (C) Источник
Не является индивидуальной инвестиционной рекомендацией
При копировании ссылка обязательна Нашли ошибку: выделить и нажать Ctrl+Enter