21 апреля 2015 Project Syndicate
Cовсем недавно бывший глава Федрезерва Бен Бернанке и бывший министр финансов Ларри Саммерс обсуждали вероятность длительной стагнации в США, и пришли к выводу, что для ответа на этот вопрос нужно оценить ситуацию в контексте мировой экономики. Однако с этой точки зрения, теория затяжной стагнации в период, начиная с мирового финансового кризиса 2008 года противоречит ключевому факту: мировой рост в среднем за этот период превысил 4% - это исторический максимум. У гипотезы Бернанке такая же проблема: вялый рост свидетельствует о «переизбытке сбережений». С кейнсианской точки зрения, увеличение сбережений не объясняет рост активности в мировой экономике, зафиксированный в начале 2000-х годов.
Сторонники теории затяжной стагнации, судя по всему, ошибочно идентифицировали проблему. Если рассматривать действительно глобальную и на самом деле длительную стагнацию, то как убедительно объяснить докризисный бум? В частности, необходимо разобраться с совокупностью трех ключевых факторов: ростом (а не стагнацией) экономики, снижением инфляции и сокращением реальных (скорректированных с учетом инфляции) процентных ставок. Любое убедительное объяснение обозначенных выше явлений в мировой экономике снимает акценты с концепции совокупного спроса и смещает их на рост в развивающемся сегменте, в первую очередь, в Китае. По сути, мир пережил масштабный положительный шок роста производительности на развивающихся рынках, который ускорил развитие мировой экономики и усилил дефляционное давление, которое уже зародилось в период так называемого цикла «Великой Умеренности». Этот ключевой фактор помогает объединить два основных явления мировой экономики: ускорение роста и снижение инфляции.
Но действительно головоломная задача - увязать рост мировой производительности с падением реальных процентных ставок. Бернанке верно подметил, что долгосрочные процентные ставки определяются реальным ростом. Таким образм, настоящий шок производительности должен был бы поднять оборачиваемость капитала и, следовательно, равновесные реальные процентные ставки. Более того, эта тенденция должна быть усилена тем фактом, что шок производительности отражает снижение коэффициента капитал-рабочая сила за счет интеграции китайских и индийских рабочих в мировую экономику. Но этого не произошло. Вместо коэффициента снизились мировые реальные процентные ставки.Чтобы решить эту головоломку, нужно вспомнить про две отличительные особенности шока производительности на развивающихся рынках: он был ресурсоемким и меркантильным как по сути, так и в последствиях. И то, и другое подразумевает рост сбережений.
Начнем с того, что бедные но крупные страны - Индия и особенно Китай - играли роль локомотивов мировой экономики и жадно потребляли ресурсы. Это привело к росту мировых цен на нефть и перераспределению мирового дохода в пользу стран с высокой предрасположенностью к накоплению сбережений - то есть, в пользу экспортеров нефти. Но еще более важную роль сыграли торговые политики. Китай и другие развивающиеся страны использовали экономическую стратегию, которая поставила с ног на голову стандартные правила роста и теорию развития. Торговый рост был основан - и, в некоторой степени, требовал - вытеснения, а не привлечения капитала. Ограничив приток иностранного капитала, и поддерживая внутренние ставки на низком уровне, Китай обеспечил себе дешевую относительно валюту, которая работала на экспортно-ориентированную модель роста. Это привело к формированию масштабных профицитов текущего счета (более 10% от ВВП), и спровоцировало приток капитала в другие страны мира.
Если признать значимость этой стратегии, становится ясно, насколько ошибочным было расхожее мнение о том, что переизбыток сбережений на мировом уровне обусловлен стремлением развивающихся стран обезопасить себя на случай финансовых кризисов. Возможно, так оно и было сразу после азиатского финансового кризиса в конце 1990-х годов, однако необходимость роста быстро вышла на передний план. Иными словами, инстинкт самосохранения, вероятно, объясняет первый триллион долларов в китайских валютных резервах, но к следующим трем он уже не имеет никакого отношения. Затем уже сам рост усиливал накопления. Доходны росли, а бережливые и осмотрительные азиаты становились еще бережливее и осмотрительнее, прибыльные компании увеличивали свою рентабельность. Такая эндогенная реакция на быстрый рост производительности сыграла ключевую роль в формировании избыточных накоплений. Пришлось пересмотреть устаревшие постулаты о том, что сбережения способствуют росту, потому что, в некоторой степени, на развивающихся рынках все было наоборот - рост способствовал накоплению сбережений.
Вот тут и надо искать разгадку этой головоломки процентных ставок. По мере роста сбережений (и, соответственно, доступных для кредитования средств), реальные процентные ставки снижались. Низкие ставки, в свою очередь, выступили в роли смазки для механизма формирования пузыря на рынках активов в США и других странах. По словам Саммерса, высокие сбережения привели к снижению темпов роста; однако в рамках изложенной нами альтернативной теории, именно быстрый рост - и его характерные особенности - привели к накоплению большого количества сбережений. Сейчас темпы роста мировой экономики снижаются, и, кажется, что растет угроза затяжной стагнации. Однако это недуг, свойственный странам, которые находятся на передовой мировой экономики. Остальному развивающемуся миру нужно беспокоиться не о снижении спроса, а о том, как сохранить темпы роста производительности и догнать развитые экономики.
http://www.project-syndicate.org/ (C) Источник
Не является индивидуальной инвестиционной рекомендацией | При копировании ссылка обязательна | Нашли ошибку - выделить и нажать Ctrl+Enter | Жалоба