Обещанные небольшие комментарии к происхождению «дефолта» 17 августа 1998. Конечно, эта тема малоактуальна сейчас с практической точки зрения, но раз уж не ослабевает интерес, скажем, к причинам наших неудач на начальном этапе войны 1941-45 гг., то почему бы не вспомнить и другие драматические, и по-своему поворотные точки недавней истории? Когда и почему произошел поворот к макроэкономической политике, окончившейся дефолтом, и были ли у нее альтернативы? Не знаю, стоит ли напоминать столь еще памятную всем предысторию этого поворота, но на всякий случай - рискнем.
1. Прелюдия
«Младореформаторское» правительство 1992 года начинало свою деятельность в условиях острых макроэкономических диспропорций и коллапса государственных институтов управления экономикой. Практически оно не имело какого-то иного выбора, кроме «ортодоксальной» программы реформ (т.е. той, для которой чуть позже закрепилось имя «вашингтонского консенсуса», первоначально предложенного для погруженных в нескончаемые долговые кризисы латиноамериканских стран, но, как выяснилось, сгодившегося и для посткоммунистического перехода), позволявшей восстановить хотя бы минимальное равновесие на товарных рынках.
На данном этапе реформаторская деятельность сводилась к максимально быстрому устранению препятствий для установления «правильных» рыночных цен, включая валютный курс и процентные ставки (это было несложно - по сути, была просто официально констатирована утрата возможностей контроля этих параметров со стороны государства, произошедшая еще раньше), и созданию основ формирования доходов правительства и функционирования системы социального обеспечения в новых условиях. Однако со следующей целью «консенсуса» - финансовой стабилизаций – дело не заладилось.
По идее, нормализация основных макроэкономических параметров – инфляции, бюджетного дефицита, денежной массы – должна была бы прийти до известной степени автоматически. Это достигалось как побочный результат начального инфляционного всплеска, который должен был обесценить бюджетные обязательства и «смыть» лишние деньги. Собственно, как это происходит, можно было видеть 7 лет спустя, в 1999 году, года в результате скачка инфляции и «антикризисного бездействия» правительства Е.М.Примакова бюджет сбалансировался, инфляция стала затухать, а производство расти.
Однако тогда на практике ограничить рост бюджетных расходов (включая бюджетозамещающие кредиты подчиненного Верховному Совету ЦБ РФ) не удалось. Главная причина – даже не столько раздутые расходы на «социалку» и армию, которые действительно стремительно обесценивались, сколько большой удельный вес в структуре экономики трудно и медленно поддающихся реформированию дотационных секторов, вроде ЖКХ, угледобычи, села и военной промышленности, необходимость поддерживать снабжение «северов» и т.п. Тогда же довольно быстро выяснилось, что сохранившиеся в госсобственности или перешедшие в собственность трудовых коллективов предприятия обладают лишь «ограниченной финансовой ответственностью». И денежные ограничители довольно слабо и с большими лагами воздействуют на их спрос и цены, генерируя взаимные неплатежи и задолженность по налогам. Следствием стала экстремальная инфляция 1992-93 гг.
Но произошедшие с октября 1993 по октябрь 1994 года события убедили правительство в неотложности дальнейших шагов по финансовой стабилизации. К началу 1994 г. страна получила новое политическое устройство. «Двоевластие» парламента и Президента сменилось авторитарным президентским правлением с если не «декоративной», как сегодня, то, по крайней мере, управляемой и годной для торга оппозицией. Соответственно появилась возможность проводить в жизнь избранную модель экономических преобразований с гораздо меньшей оглядкой на сопротивление «парламента». И одновременно отпала возможность объяснять свои провалы происками противников реформ.
В октябре 1994 года случился «черный вторник», когда биржевой курс рубля к доллару за одни торги на ММВБ рухнул почти вдвое, после чего разгневанный Ельцин выгнал Геращенко и Дубинина из ЦБ и Минфина соответственно (повторив, к слову сказать, аналогичный «подвиг» Сталина, выгнавшего в разгар финансового кризиса 1930 года с аналогичных постов Пятакова и Брюханова – никаких долларов и бирж тогда, конечно не было, однако доверие к политике узурпировавшей власть в Политбюро «сталинской группы» было столь невелико, что население в ожидании обесценения бумажных денег попрятало разменную серебряную монету, парализовав расчеты в розничной торговле).
А до этого казалось, что инфляция стала утихать. Но это было временное явление, объяснявшееся выросшими как раз из-за резкого сокращения инфляции до 60-70% годовых в реальном исчислении процентными ставками. В итоге деньги стали удерживаться на банковских счетах, а не выплескиваться сразу же на товарные рынки. Но поскольку лишь очень немногие виды реальной хозяйственной деятельности смогли бы обеспечить возвратность кредита при таком проценте, образовался громадный массив чисто спекулятивного финансового капитала, перемещающегося подобно «горячей картофелине» по различным сегментам рынка в поисках адекватной доходности размещения.
Взрывоопасность ситуации состояла в том, что рано или поздно эти средства должны были оказаться на валютном рынке и резко изменить динамику курса рубля, а через него и инфляционные ожидания, тем самым, спровоцировав процессы «бегства от рубля» к доллару и товарам. Что и произошло осенью на фоне набирающего силу очередного витка гражданской войны – на сей раз на Кавказе.
Наконец, примерно к этому времени уже достиг определенной емкости рынок инструментов государственных заимствований и создана и отлажена его инфраструктура – с ЦБ в качестве генерального агента Минфина по размещению ГКО, сетью банков-дилеров с выделением из них пула первичных дилеров (market-maker’ов). Хотя первые ГКО были выпущены на рынок в мае 1993 г., еще раньше – летом 1992 - появились ГДО «Апрель» и «Октябрь», в дальнейшем так и не ставшие популярными и быстро забытые, какое-то время они были просто результатом упражнений молодых работников ЦБ, выпускников фин.академии Андрея Козлова (впоследствии убитого бандитами) и Дмитрия Будакова, жаждавших применить свои теоретические знания о работе рынка казначейских облигаций на практике (со стороны Минфина эту тему вела Белла Златкис). По итогам 1993 года чистое рыночное размещение государственных обязательств покрыло лишь 1,1% дефицита федерального бюджета. Правда, за 1994 год номинальная емкость этого рынка выросла более чем в 20 раз, и с помощью ГКО было профинансировано уже около 10% дефицита – вдвое больше целевого ориентира в 5% согласно Заявлению Правительства РФ и ЦБ РФ об экономической политике на 1994 г.
(2) Новая - жёсткая, неэмиссионная
На практике «новая финансовая политика» означала отказ от эмиссионного финансирования бюджетного дефицита (т.е. заимствований Минфина в ЦБ) и переход к рыночным заимствованиям государства. При формировании бюджетной стратегии на 1995 год Правительство провозгласило полный отказ от кредитов ЦБ на покрытие дефицита бюджета, выдвинув в качестве альтернативы задачу его стопроцентного финансирования за счет неэмиссионных источников – займов на внутреннем и внешних рынках. Внутреннее финансирования дефицита федерального бюджета 1995 года предусматривалось на примерно ¼ за счет эмиссии ГКО и на ¾ – КО (казначейских обязательств) – еще одного инструмента, который в отличие от ГКО использовался не для привлечения денег, а для оплаты бюджетных расходов – в дальнейшем они принимались в зачет уплаты налогов. (С 1996 года выпуск КО был прекращен под давлением МВФ, который усмотрел в них инструмент параллельной казначейской денежной эмиссии).
Западные кредиты, а затем и портфельные инвестиции рассматривались как существенная часть стабилизационного механизма, обеспечивая неинфляционное финансирование бюджетного дефицита, пока незавершенность структурных реформ не позволит получить бездефицитный бюджет. Завершала эту конструкцию политика стабильного реального валютного курса рубля, проводившаяся начиная со второй половины 1995 г. Эта политика, выражавшаяся в установлении валютных коридоров для курса доллара в качестве «номинального якоря», настоятельно рекомендовалась МВФ. В частности, она была с успехом применена с самого начала стабилизационной операции, проведенной в Польше правительством Т.Мазовецкого в 1990 году, служившей в известном смысле моделью для наших реформаторов. Хотя она оказала неоднозначное влияние на разные сферы экономики, в целом она способствовала стабилизации всей социально-экономической среды, положительно ограничивая инфляционные ожидания хозяйственных субъектов.
Таким образом, спустя 3 года после начала реформ, произошел как бы переход от попытки шоковой стабилизации к поэтапной и постепенной. Однако достигнув впечатляющих успехов в снижении инфляции и даже обеспечив некоторый подъем производства в 1997 гг., эта экономическая политика, тем не менее, завершилась сокрушительным провалом в августе 1998 г.
(3) Три источника и составных части
Причинами кризиса стали не только и не столько неблагоприятные внешние факторы, сколько, с одной стороны, недостаточно последовательная реализация избранной модели стабилизации, а с другой – отсутствие гибкости, стремление властей ехать по рельсам, на которые однажды встали, вплоть до «удара об стену». А именно:
(1) принципиальная неустойчивость достигнутой финансовой стабилизации, сохранявшаяся до тех пор, пока не получена приемлемая сбалансированность бюджета;
(2) чрезмерно большая и в целом - крайне дестабилизирующая роль внешних займов и, особенно, портфельных инвестиций в ГКО в решении проблемы снижения реальных ставок на внутреннем кредитном рынке;
(3) неоправданная вера властей в конечный успех избранной модели стабилизации, до последнего момента не рассматривавших какие-либо альтернативы ей, в частности в курсовой политике, и недостаток гибкости. Тогда как достаточно простые действия, по-видимому, позволяли, как минимум смягчить многие особенно экстремальные проявления кризиса (в виде банковской и потребительской паники и разрушения системы платежей и расчетов, вызвавшей неожиданное повторное падение производства, как раз незадолго до этого ставшего выбираться из многолетнего «трансформационного спада» и возобновившего рост).
(3.1) Опасности сочетания жёсткой денежной политики с мягкой бюджетной
Отказ от эмиссионного финансирования бюджетного дефицита и переход к рыночным заимствованиям государства изначально рассматривался лишь как одна из пакета мер по стабилизации финансовой системы и торможению инфляции. На деле же получилось иначе. По ряду причин субъективного характера интенсивность структурных реформ, которые вели бы к снижению бюджетных расходов, была, как раз в это время сильно ослаблена.
Правительство не смогло в полной мере воспользоваться сравнительно благоприятными условиями для проведения структурных и институциональных реформ, открывавшимся со второй половины 1996 года. В этот период страна жила при стабильных ценах и курсе рубля, росли организованные сбережения населения, сформировалась относительно надежная банковская система. Это создавало условия для перехода к следующему этапу реформ – реформам на микроуровне, затрагивающим предприятия, социальную сферу, государственные расходы, налоговую систему. Но преобразования не были доведены до конца, а во многих случаях – и не начаты.
По причинам социального и политического характера реструктуризация производства не могла идти путем простого закрытия нежизнеспособных предприятий, в частности, в таких отраслях, как угольная, в оборонной промышленности. Требовались массированные новые инвестиции, но условия для их привлечения, в том и числе и через механизмы государственного участия, так и не были созданы. Как следствие, консервировалась примитивная структура промышленности и экспорта, неспособность реального сектора производить конкурентоспособные в мировом понимании товары и услуги. Массив новых, адаптированных к рынку предприятий оставался все еще слишком малозаметным и не мог компенсировать прогрессирующую деградацию старых, безнадежно отставших технологически и управленчески производств.
Из-за откладывания назревших структурных реформ, из-за отсутствия согласия в ветвях власти, государственные финансы по сути дела оставались в том же состоянии, что и во времена гиперинфляции, несмотря на внешние признаки стабилизации. В целом успокоенность видимостью достигнутого в «первые годы второй половины» 90-х прогресса можно, наверное, сравнить с позицией властей времен перестройки. Они также, разрешив предприятиям распоряжаться заработанной прибылью, а населению – создавать кооперативы, по-видимому, полагали, что произвели назревшие и нужные преобразования в экономическом механизме, и осталось только немного подождать, пока они заработают, не чувствуя, что стремительно движутся навстречу катастрофе.
При этом переход к неэмиссионному финансированию бюджета сам по себе создавал дополнительную нагрузку на бюджет из-за роста процентных платежей. Несбалансированность бюджета не сокращалась, а, наоборот, из-за растущих расходов по обслуживанию государственного долга увеличивалась. Например, при доходности ГКО, сложившейся к 1995 году, намеченное бюджетным планом привлечение бюджетных средств с их помощью требовало в 2-3 раза большего размещения по номиналу, примерно такая же ситуация сохранялась и в следующем году, а со второй половины 1997 года, в условиях уже начавшегося кризиса доверия это соотношение стало еще хуже.
При этом основная масса государственного долга оформлялась краткосрочными обязательствами. Других рынок просто не принимал, в том числе и из-за неясности политических перспектив. Это делало расходы на обслуживание долга крайне чувствительными к краткосрочным колебаниям конъюнктуры.
Кроме того, резко выросшие реальные процентные ставки многократно усилили недостаток ликвидности и неплатежи, в т.ч. (и в первую очередь) налоговые и в Пенсионный фонд. Минфин, таким образом, просто не имел возможности покрывать процент по облигациям из налоговых поступлений, а вместо этого втягивался в «пирамиду» с быстро расширяющейся воронкой. При этом официально утверждаемые бюджеты были абсолютно нереалистичны, что вело к накоплению бюджетной задолженности, широкому использованию зачетов и, в конечном счете, еще сильнее сокращало доходную базу бюджета.
(3.2) Опасности финансовой стабилизации с опорой на внешние источники
Огромную роль в достижении финансовой стабилизации сыграли кредиты международных финансовых организаций (МФО), приток которых увеличился с 1995 г., размещение еврооблигаций и еще одного транша ОВВЗ (объемы на графиках тут) графики и особенно портфельные инвестиции в ГКО, официально разрешенные нерезидентам, начиная с 4-го квартала 1996 г. Это привело к завышению реального обменного курса рубля и имело целый ряд негативных последствий:
(1) Рынок государственного долга становился крайне неустойчивым. Допуск международного спекулятивного капитала на внутренний рынок государственного долга позволил на какое-то время сбить процентные ставки и решить «горящие» проблемы пенсионных и зарплатных выплат. Но одновременно состояние финансовой системы страны оказалось поставлено в прямую и жесткую зависимость от конъюнктуры развивающихся финансовых рынков, приток капиталов на которые еще и до сих пор отличается крайней нестабильностью. Крайне легкомысленным было и поведение многих крупных банков, привлекавших сравнительно дешевые синдицированные кредиты из-за рубежа и конвертировавшие их в долговые обязательства Российского Правительства.
В 1997-98 гг. по разным каналам в виде займов и инвестиций в страну было привлечено 60 млрд. долл. - огромная сумма по тем временам, но пропорционально притоку капитала увеличивались и его «утечки». Этот процесс набирал инерцию и когда с конца 1997 года приток капитала сократился до уровня, который был нормальным до массированного привлечения займов и инвестиций, начался финансовый коллапс.
(2) Политика фиксированного валютного курса (точнее, удержания его в рамках наклонного коридора, исходя из сохранения реального курса к доллару) привела к дефициту платежного баланса по текущим операциям. Эффективный (т.е. средний по отношению к курсам валют основных торговых партнеров, взвешенных по объемам торговли с ними) курс рубля оказался сильно переоценен. Сначала - из-за того, что к моменту привязки курса рубля к доллару сохранялась еще довольно сильная инфляция. Затем из-за того, что доллар стал стремительно укрепляться на фоне южно-азиатского кризиса, а значит с ним укреплялся относительно прочих валют и рубль.
Если до этого Россия имела значительное позитивное сальдо текущего счета, то к уже к середине 1997 г. (т.е. еще до ухудшения конъюнктуры мирового нефтегазового рынка) оно практически ушло в ноль, а затем стало отрицательным. Эти изменения компенсировались до октября 1997 г. притоком портфельных инвестиций (в объеме около 4% ВВП), а после этого - сокращением валютных резервов ЦБ и продолжавшимися внешними заимствованиями Правительства (примерно в таком же объеме 4% ВВП). В итоге, начиная уже с осени 1997 г., платежный баланс стал сводиться с дефицитом, из страны стало уходить больше иностранной валюты, чем поступало.
Тогда это еще пытались объяснить лишь нервозностью иностранных инвесторов, напуганных южно-азиатским кризисом, наивно радовались тому, что Россия уже вовлечена в мирохозяйственные финансовые процессы. За счет валютных резервов Центрального банка ситуацию удалось стабилизировать, правда, ценой удорожания обслуживания государственных заимствований и повышения процентных ставок. Учитывая, какое огромное влияние оказывает валютный курс на движение цен в нашей стране, на состояние ликвидности банковской системы, тогда казалось, что из двух зол выбирается меньшее. Однако, как показало дальнейшее развитие событий, это дало лишь временную передышку. Дальше проблемы стали нарастать как снежный ком.
К маю 1998 г. потенциал прироста частных зарубежных портфельных инвестиций в бумаги Правительства РФ был, по-видимому, полностью исчерпан и платежный баланс стал, если можно так выразиться, «дотационным». Для поддержания международной ликвидности Россия стала нуждаться в кредитах МФО в размере 3-4 млрд. долл. в квартал, только для компенсации дефицита по текущим операциям, попросту говоря, для «проедания».
(3) Негативное влияние завышенного реального курса рубля на состояние финансовых рынков проявлялось двояко. Во-первых, участники рынков, анализируя ситуацию, уже начиная с мая 1998 г. стали ожидать девальвации, но, не имея четких сигналов о ее масштабах и темпах, попытались переложить валютные риски на процентные ставки. В итоге доходность ГКО возросла до уровня, делающего его обслуживание и рефинансирование уже практически невозможным.
Во-вторых, для сдерживания спроса на валюту ЦБ стал проводить избыточно жесткую политику ограничения денежной массы. Чтобы снизить давление на валютный рынок, ЦБ отказался от покупки ГКО, более того, его требования к правительству даже немного сократились (с 226 млрд. руб. на начало года до 224 млрд. руб. к 1.06.98). В результате оба основных канала поступления денег (рублей) – через покупку ГКО Банком России и через (пассивные) валютные интервенции оказались перекрыты, и ограниченность ресурсов банков также подстегнула рост процентных ставок.
(4) Производству, подъему которого должны были, в конечном счете, содействовать долларовые вливания, они также сослужили плохую службу. Завышенный курс рубля делал чрезмерными трудовые издержки, а высокие процентные ставки, стимулировавшие приток капитала, лишали предприятия необходимой ликвидности, усиливая неплатежи, не говоря уже о блокировании инвестиций. В итоге привлекаемые Россией внешние займы стимулировали не столько закупки оборудования, нужного для встраивания в работу в рыночных условиях, сколько довольно бурный рост потребительский импорта. В этом, конечно, тоже был свой плюс, поскольку это частично позволяло смягчить для населения тяготы переходного периода, но это не могло длиться вечно.
(3.3) Опасности слишком упорного следования однажды выбранной стратегии
Уже к марту-апрелю 1998 года необходимость перехода к более гибкой курсовой политике была окончательно ясна. Потенциально, пока у ЦБ еще сохранялись какие-то резервы, можно был попробовать начать хотя бы «мягкую» управляемую девальвацию рубля (это, правда, ухудшило бы отношения с МВФ, но не более того - никаких законодательных ограничений для перехода к гибкому курсу не было) и «разрулить» бюджетный и банковский кризис ценой умеренной инфляции.
Главной проблемой при таком решении становилась перегруженность банков валютными обязательствами, включая валютные форвардные контракты, которые в обязательном порядке заключали с нашими банками нерезиденты, вкладывавшиеся в ГКО, страхуя валютный риск (отчего долг по ГКО на самом деле в значительной степени - перед нерезидентами - был квазивалютным). Учитывая значительную чистую короткую валютную позицию у многих банков и как следствие – обесценение активов большее, чем обесценение обязательств, надо было исходить из того, что какими-то банками, особо одиозно относившихся к вопросам риск-менеджмента при этом придется пожертвовать (см. пример ниже) и озаботиться гарантиями хотя бы для некоторых категорий их кредиторов.
Однако для банковской системы в целом вливание ликвидности через покупку ГКО Банком России, инфляционное «смывание» рублевых долгов и «плохих» активов открывали путь к выживанию. Что касается форвардных контрактов, то их все равно в итоге пришлось объявить сделками пари, не подлежащими судебной защите в РФ, что вызвало негодование зарубежных инвесторов, однако юридических последствий для России (в отличие от пресловутой сделки с компанией «Нога») не имело.
Было бы странно, если бы такой квалифицированный финансист, как тогдашний председатель ЦБ Сергей Дубинин, сегодня поддерживающий инфляционный вариант смягчения проблемы госдолгов, не видел столь очевидной возможности ослабить надвигающийся кризис и не предлагал ее. Он и предлагал. Только принимать такие решения в руководстве страны тогда было просто некому, а через 3-4 месяца те же люди, которые не хотели его слушать постарались возложить на Банк России главную ответственность за кризис, так что Дубинину довелось стать, по-видимому, единственным (во всяком случае – в российской истории) деятелем, уволенным с должностей и (и.о.) министра финансов, и председателя ЦБ.
В итоге продолжались попытки удержать стабильный валютный курс. Такая политика могла бы иметь какой-то смыл лишь в расчете на существенное изменение экономических условий. Этими условиями могут быть: существенное улучшений условий торговли, возобновление крупного притока портфельных и прямых иностранных инвестиций, улучшение бюджетной сбалансированности и сокращение совокупного спроса. Однако в то время не было никаких сигналов, позволяющих рассчитывать на изменение конъюнктуры мирового нефтегазового рынка, на рост прямых и портфельных инвестиций, особенно с учетом политической неопределенности (два следующих года в России – выборные, а все еще помнили избирательную чехарду 1996 года).
Практически антикризисная программа действий правительства Сергея Кириенко выражалась в следующих 4 пунктах:
(1) Жесткий «зажим» денежной массы, что вело к дальнейшему усилению напряженности на рынках, блокировало возможности размещения новых ГКО и повышало вероятность системного банковского кризиса.
(2) Перевод рублевых заимствований правительства в долларовые облигации. Однако слишком высокая доходность долларовых заимствований стала психологически крайне неприятна для инвесторов, осознающих, что они стали участниками пирамиды. В итоге все же удалось разместить 11,4 млрд. долл. еврооблигаций, что в свете последующей девальвации рубля стало колоссальным просчетом, поскольку увеличило задолженность Правительства перед частными инвесторами вдвое (напомню, что весь рынок ГКО составлял по додефолтному курсу порядка 40 млрд. долл., которые в результате девальвации рубля сжались примерно до 10). Резкое увеличение внешнего долга за четырехмесячный период деятельности обновленного правительства легло бы на финансовую систему страны на многие последующие годы тяжелым бременем, если бы не начавшая дорожать через пару лет нефть.
(3) Попытки сбалансирования бюджета и сокращения внутреннего совокупного спроса. Это, безусловно, был шаг в правильном направлении. Но надо правильно представлять себе масштабы проблемы. Для выравнивания платежного баланса нужно было сокращение импорта ориентировочно на 20 млрд. долл., а если импорт продолжал бы составлять примерно половину совокупного спроса (а это – как минимум без существенной реальной девальвации рубля), то последний должен был бы снизиться на 40 млрд. долл., что, очевидно могло бы произойти только за счет перераспределения доходов и сбережений от частного сектора к правительству. Но такое перераспределение совокупных доходов (ок.10% ВВП), тем более за короткое время, было просто нереально.
В действительности предусматривавшееся стабилизационной программой меры могли дать дополнительное увеличение доходов бюджета (на 1-2% ВВП). Даже если бы их удалось реализовать, они мало что могли бы изменить. Обязательства по ГКО/ОФЗ составляли около 20% ВВП, что было эквивалентно налоговым доходам федерального бюджета за 2,5 года. Т.е. при реальной доходности в 20% годовых на обслуживание такой задолженности уходила бы половина налоговых поступлений. Проще говоря, даже если бы не случилось дефолта в августе 1998 года дефицит бюджета и совокупный спрос, скорее всего, продолжали бы не сокращаться, а расти, и он просто случился бы чуть позже.
Кроме того, задача сбалансирования бюджета дополнительно осложнялась из-за недопоступлений доходов от ТЭК (экспортные цены упали) и обострения кризиса неплатежей, усугубляемого общим недостатком денег. Кроме того, бюджет был перегружен накопившимися обязательствами по зарплатным, социальным и иным обязательным выплатам, на погашение которых и должны были пойти дополнительные доходы бюджета, если бы они были получены.
Таким образом, предпринимавшиеся обновленным правительством шаги по сбалансированию бюджета были правильны, но недостаточны. Все эти сами по себе абсолютно необходимые меры могли дать ощутимый эффект лишь в достаточно отдаленной перспективе. В дополнение к ним нужны были шаги, способные дать немедленный результат, самым простым и эффективным из которых является инфляционное обесценение бюджетных обязательств (в итоге оно и реализовалось).
(4) Привлечение экстренной финансовой помощи от МФО, а также на двусторонней основе (от правительства Японии) всего в размере 22,6 млрд. долл. Реально успели получить только первый транш МВФ на 4.781 млрд. долл. (возможно, кому-то он еще памятен тем, что вокруг него был потом сфальсифицирован один из многочисленных коррупционных сюжетов в «грязной» предвыборной борьбе 1999 года между политическими движениями «Единство» и «Отечество», слившихся в дальнейшем в партию власти «Единая Россия»).
Однако при отсутствии сколько-нибудь действенной программы оздоровления государственных финансов эта помощь позволила бы в лучшем случае лишь несколько оттянуть развязку, и мало чем отличалась от попыток заткнуть дыру в бюджете иностранными кредитами, предпринимавшимся в конце правления Горбачева. Во всяком случае, весь первый транш МВФ в числе прочих резервов ЦБ ушел на вывод инвесторами своих капиталов с российского финансового рынка (всего за июль-август интервенции ЦБ составили 9.1 млрд. долл.) и не стал тем стабилизатором уже начавшейся паники, на который рассчитывало правительство. Более того, возможно именно приход этих денег усилил ажиотажный спрос на валюту («успеть купить, пока есть»).
Психологически можно понять власти, старавшиеся удержаться «на занятой линии обороны» рубля, что называется, до последнего патрона. Особенно трудно было бы принимать ответственные решения новому правительству, по существу, делавшему первые шаги, и к тому же лишенному политической поддержки - непопулярному и несамостоятельному. По-человечески все это легко объяснить и понять.
Но в итоге пришлось действовать вынужденно, поспешно и в условиях, когда для принятия каких-либо разумных мер уже не оставалось времени, ни денег. Если пытаться чем-то объяснить достигнутые в послекризисные месяцы относительную финансовую стабилизацию и начавшийся экономический подъем, то скорее эти причины можно назвать естественными и автоматическими (сильная недоиндексированность бюджетных расходов по отношению к росту цен, «непредвиденные доходы» бюджета от девальвации рубля и от налогов на инфляционную прибыль и курсовые переоценки), чем результатами каких-либо конкретных шагов предыдущего правительства.
Приложение. Банковские риски
Очевидно, что реализованный в 1995-98 годах подход к финансовой стабилизации создавал 2 крупных риска для банков, которым не придавали никакого значения ни сами банки, ни надзор со стороны ЦБ. Во-первых, риск превращения в «токсичные активы» ГКО и прочим долговым обязательств правительства, которые составляли к моменту дефолта (как видно из графика 3) уже преобладающую долю в активах банковского сектора, и по методике оценки рисков Банка России считались абсолютно надежными, никаких резервов под потери по ним не создавалось. Во-вторых, девальвационный риск, который банки тоже могли считать минимальным, поскольку Банк России таргетировал коридор изменения курса и поддерживал его интервенциями.
В качестве примера того, к чему вела недооценка этих рисков, рассмотрим баланс одного из крупнейших негосударственных банков того времени, который хорош тем, что его давно уже нет, и следовательно его можно использовать в качестве «наглядного пособия», не рискуя нанести ущерб чьей-то деловой репутации. Это позволяет понять, почему, исключая щедро кредитовавшиеся Банком России госбанки, мало кому из легендарных банковских «олигархов» первой половины 90-х удалось пережить тот кризис (для правильной оценки сумм надо учитывать, что рубль 13-летней давности примерно соответствует 7.5 нынешним рублям).
2. Основные проблемы баланса
- валютные обязательства (без учета обязательств по форвардам) превосходят валютные активы, поэтому изменение курса рубля автоматически влечет за собой убытки. При двукратном изменении курса, т.е. до 18,6 руб./долл. убытки составят 1,7 млрд. руб.
- основная часть активов сформирована валютными ссудами, при изменении курса рубля резко усиливается вероятность их невозврата. При невозврате даже 1/4 этих ссуд убытки составят 4,3 млрд. руб.
- "плохие" ссуды (1,1 млрд. руб.) превосходят резервы (0,8 млрд. руб.)
- инвестиционный портфель образован ГКО/ОФЗ - 4,2 млрд. руб. и ОВВЗ - 1,5 млрд. руб., если оценить их по 0,5 номинала, убытки составят 2,8 млрд. руб.
- капитал банка с учетом перечисленных факторов можно оценить в -7,1 млрд. руб.
Вывод: банк - банкрот.
3. Ликвидность
- текущие обязательства, включая неисполненные, составляют 15,5 млрд. руб. при денежных средствах 1,4 млрд. руб.
- обязательства перед физическими лицами составляют 6,5 млрд. руб., в т.ч. в валюте около 5 млрд. руб. При сложившейся ситуации с изъятием вкладов эти средства также можно полностью отнести к текущим обязательствам.
- с учетом перечисленных факторов текущий дефицит средств составляет 20,6 млрд. руб.
Вывод: банк полностью неликвиден. Неисполненные обязательства составляют 3,2 млрд. руб., в т.ч. по кредитам ЦБ РФ - 1,1 млрд. руб.
1. Прелюдия
«Младореформаторское» правительство 1992 года начинало свою деятельность в условиях острых макроэкономических диспропорций и коллапса государственных институтов управления экономикой. Практически оно не имело какого-то иного выбора, кроме «ортодоксальной» программы реформ (т.е. той, для которой чуть позже закрепилось имя «вашингтонского консенсуса», первоначально предложенного для погруженных в нескончаемые долговые кризисы латиноамериканских стран, но, как выяснилось, сгодившегося и для посткоммунистического перехода), позволявшей восстановить хотя бы минимальное равновесие на товарных рынках.
На данном этапе реформаторская деятельность сводилась к максимально быстрому устранению препятствий для установления «правильных» рыночных цен, включая валютный курс и процентные ставки (это было несложно - по сути, была просто официально констатирована утрата возможностей контроля этих параметров со стороны государства, произошедшая еще раньше), и созданию основ формирования доходов правительства и функционирования системы социального обеспечения в новых условиях. Однако со следующей целью «консенсуса» - финансовой стабилизаций – дело не заладилось.
По идее, нормализация основных макроэкономических параметров – инфляции, бюджетного дефицита, денежной массы – должна была бы прийти до известной степени автоматически. Это достигалось как побочный результат начального инфляционного всплеска, который должен был обесценить бюджетные обязательства и «смыть» лишние деньги. Собственно, как это происходит, можно было видеть 7 лет спустя, в 1999 году, года в результате скачка инфляции и «антикризисного бездействия» правительства Е.М.Примакова бюджет сбалансировался, инфляция стала затухать, а производство расти.
Однако тогда на практике ограничить рост бюджетных расходов (включая бюджетозамещающие кредиты подчиненного Верховному Совету ЦБ РФ) не удалось. Главная причина – даже не столько раздутые расходы на «социалку» и армию, которые действительно стремительно обесценивались, сколько большой удельный вес в структуре экономики трудно и медленно поддающихся реформированию дотационных секторов, вроде ЖКХ, угледобычи, села и военной промышленности, необходимость поддерживать снабжение «северов» и т.п. Тогда же довольно быстро выяснилось, что сохранившиеся в госсобственности или перешедшие в собственность трудовых коллективов предприятия обладают лишь «ограниченной финансовой ответственностью». И денежные ограничители довольно слабо и с большими лагами воздействуют на их спрос и цены, генерируя взаимные неплатежи и задолженность по налогам. Следствием стала экстремальная инфляция 1992-93 гг.
Но произошедшие с октября 1993 по октябрь 1994 года события убедили правительство в неотложности дальнейших шагов по финансовой стабилизации. К началу 1994 г. страна получила новое политическое устройство. «Двоевластие» парламента и Президента сменилось авторитарным президентским правлением с если не «декоративной», как сегодня, то, по крайней мере, управляемой и годной для торга оппозицией. Соответственно появилась возможность проводить в жизнь избранную модель экономических преобразований с гораздо меньшей оглядкой на сопротивление «парламента». И одновременно отпала возможность объяснять свои провалы происками противников реформ.
В октябре 1994 года случился «черный вторник», когда биржевой курс рубля к доллару за одни торги на ММВБ рухнул почти вдвое, после чего разгневанный Ельцин выгнал Геращенко и Дубинина из ЦБ и Минфина соответственно (повторив, к слову сказать, аналогичный «подвиг» Сталина, выгнавшего в разгар финансового кризиса 1930 года с аналогичных постов Пятакова и Брюханова – никаких долларов и бирж тогда, конечно не было, однако доверие к политике узурпировавшей власть в Политбюро «сталинской группы» было столь невелико, что население в ожидании обесценения бумажных денег попрятало разменную серебряную монету, парализовав расчеты в розничной торговле).
А до этого казалось, что инфляция стала утихать. Но это было временное явление, объяснявшееся выросшими как раз из-за резкого сокращения инфляции до 60-70% годовых в реальном исчислении процентными ставками. В итоге деньги стали удерживаться на банковских счетах, а не выплескиваться сразу же на товарные рынки. Но поскольку лишь очень немногие виды реальной хозяйственной деятельности смогли бы обеспечить возвратность кредита при таком проценте, образовался громадный массив чисто спекулятивного финансового капитала, перемещающегося подобно «горячей картофелине» по различным сегментам рынка в поисках адекватной доходности размещения.
Взрывоопасность ситуации состояла в том, что рано или поздно эти средства должны были оказаться на валютном рынке и резко изменить динамику курса рубля, а через него и инфляционные ожидания, тем самым, спровоцировав процессы «бегства от рубля» к доллару и товарам. Что и произошло осенью на фоне набирающего силу очередного витка гражданской войны – на сей раз на Кавказе.
Наконец, примерно к этому времени уже достиг определенной емкости рынок инструментов государственных заимствований и создана и отлажена его инфраструктура – с ЦБ в качестве генерального агента Минфина по размещению ГКО, сетью банков-дилеров с выделением из них пула первичных дилеров (market-maker’ов). Хотя первые ГКО были выпущены на рынок в мае 1993 г., еще раньше – летом 1992 - появились ГДО «Апрель» и «Октябрь», в дальнейшем так и не ставшие популярными и быстро забытые, какое-то время они были просто результатом упражнений молодых работников ЦБ, выпускников фин.академии Андрея Козлова (впоследствии убитого бандитами) и Дмитрия Будакова, жаждавших применить свои теоретические знания о работе рынка казначейских облигаций на практике (со стороны Минфина эту тему вела Белла Златкис). По итогам 1993 года чистое рыночное размещение государственных обязательств покрыло лишь 1,1% дефицита федерального бюджета. Правда, за 1994 год номинальная емкость этого рынка выросла более чем в 20 раз, и с помощью ГКО было профинансировано уже около 10% дефицита – вдвое больше целевого ориентира в 5% согласно Заявлению Правительства РФ и ЦБ РФ об экономической политике на 1994 г.
(2) Новая - жёсткая, неэмиссионная
На практике «новая финансовая политика» означала отказ от эмиссионного финансирования бюджетного дефицита (т.е. заимствований Минфина в ЦБ) и переход к рыночным заимствованиям государства. При формировании бюджетной стратегии на 1995 год Правительство провозгласило полный отказ от кредитов ЦБ на покрытие дефицита бюджета, выдвинув в качестве альтернативы задачу его стопроцентного финансирования за счет неэмиссионных источников – займов на внутреннем и внешних рынках. Внутреннее финансирования дефицита федерального бюджета 1995 года предусматривалось на примерно ¼ за счет эмиссии ГКО и на ¾ – КО (казначейских обязательств) – еще одного инструмента, который в отличие от ГКО использовался не для привлечения денег, а для оплаты бюджетных расходов – в дальнейшем они принимались в зачет уплаты налогов. (С 1996 года выпуск КО был прекращен под давлением МВФ, который усмотрел в них инструмент параллельной казначейской денежной эмиссии).
Западные кредиты, а затем и портфельные инвестиции рассматривались как существенная часть стабилизационного механизма, обеспечивая неинфляционное финансирование бюджетного дефицита, пока незавершенность структурных реформ не позволит получить бездефицитный бюджет. Завершала эту конструкцию политика стабильного реального валютного курса рубля, проводившаяся начиная со второй половины 1995 г. Эта политика, выражавшаяся в установлении валютных коридоров для курса доллара в качестве «номинального якоря», настоятельно рекомендовалась МВФ. В частности, она была с успехом применена с самого начала стабилизационной операции, проведенной в Польше правительством Т.Мазовецкого в 1990 году, служившей в известном смысле моделью для наших реформаторов. Хотя она оказала неоднозначное влияние на разные сферы экономики, в целом она способствовала стабилизации всей социально-экономической среды, положительно ограничивая инфляционные ожидания хозяйственных субъектов.
Таким образом, спустя 3 года после начала реформ, произошел как бы переход от попытки шоковой стабилизации к поэтапной и постепенной. Однако достигнув впечатляющих успехов в снижении инфляции и даже обеспечив некоторый подъем производства в 1997 гг., эта экономическая политика, тем не менее, завершилась сокрушительным провалом в августе 1998 г.
(3) Три источника и составных части
Причинами кризиса стали не только и не столько неблагоприятные внешние факторы, сколько, с одной стороны, недостаточно последовательная реализация избранной модели стабилизации, а с другой – отсутствие гибкости, стремление властей ехать по рельсам, на которые однажды встали, вплоть до «удара об стену». А именно:
(1) принципиальная неустойчивость достигнутой финансовой стабилизации, сохранявшаяся до тех пор, пока не получена приемлемая сбалансированность бюджета;
(2) чрезмерно большая и в целом - крайне дестабилизирующая роль внешних займов и, особенно, портфельных инвестиций в ГКО в решении проблемы снижения реальных ставок на внутреннем кредитном рынке;
(3) неоправданная вера властей в конечный успех избранной модели стабилизации, до последнего момента не рассматривавших какие-либо альтернативы ей, в частности в курсовой политике, и недостаток гибкости. Тогда как достаточно простые действия, по-видимому, позволяли, как минимум смягчить многие особенно экстремальные проявления кризиса (в виде банковской и потребительской паники и разрушения системы платежей и расчетов, вызвавшей неожиданное повторное падение производства, как раз незадолго до этого ставшего выбираться из многолетнего «трансформационного спада» и возобновившего рост).
(3.1) Опасности сочетания жёсткой денежной политики с мягкой бюджетной
Отказ от эмиссионного финансирования бюджетного дефицита и переход к рыночным заимствованиям государства изначально рассматривался лишь как одна из пакета мер по стабилизации финансовой системы и торможению инфляции. На деле же получилось иначе. По ряду причин субъективного характера интенсивность структурных реформ, которые вели бы к снижению бюджетных расходов, была, как раз в это время сильно ослаблена.
Правительство не смогло в полной мере воспользоваться сравнительно благоприятными условиями для проведения структурных и институциональных реформ, открывавшимся со второй половины 1996 года. В этот период страна жила при стабильных ценах и курсе рубля, росли организованные сбережения населения, сформировалась относительно надежная банковская система. Это создавало условия для перехода к следующему этапу реформ – реформам на микроуровне, затрагивающим предприятия, социальную сферу, государственные расходы, налоговую систему. Но преобразования не были доведены до конца, а во многих случаях – и не начаты.
По причинам социального и политического характера реструктуризация производства не могла идти путем простого закрытия нежизнеспособных предприятий, в частности, в таких отраслях, как угольная, в оборонной промышленности. Требовались массированные новые инвестиции, но условия для их привлечения, в том и числе и через механизмы государственного участия, так и не были созданы. Как следствие, консервировалась примитивная структура промышленности и экспорта, неспособность реального сектора производить конкурентоспособные в мировом понимании товары и услуги. Массив новых, адаптированных к рынку предприятий оставался все еще слишком малозаметным и не мог компенсировать прогрессирующую деградацию старых, безнадежно отставших технологически и управленчески производств.
Из-за откладывания назревших структурных реформ, из-за отсутствия согласия в ветвях власти, государственные финансы по сути дела оставались в том же состоянии, что и во времена гиперинфляции, несмотря на внешние признаки стабилизации. В целом успокоенность видимостью достигнутого в «первые годы второй половины» 90-х прогресса можно, наверное, сравнить с позицией властей времен перестройки. Они также, разрешив предприятиям распоряжаться заработанной прибылью, а населению – создавать кооперативы, по-видимому, полагали, что произвели назревшие и нужные преобразования в экономическом механизме, и осталось только немного подождать, пока они заработают, не чувствуя, что стремительно движутся навстречу катастрофе.
При этом переход к неэмиссионному финансированию бюджета сам по себе создавал дополнительную нагрузку на бюджет из-за роста процентных платежей. Несбалансированность бюджета не сокращалась, а, наоборот, из-за растущих расходов по обслуживанию государственного долга увеличивалась. Например, при доходности ГКО, сложившейся к 1995 году, намеченное бюджетным планом привлечение бюджетных средств с их помощью требовало в 2-3 раза большего размещения по номиналу, примерно такая же ситуация сохранялась и в следующем году, а со второй половины 1997 года, в условиях уже начавшегося кризиса доверия это соотношение стало еще хуже.
При этом основная масса государственного долга оформлялась краткосрочными обязательствами. Других рынок просто не принимал, в том числе и из-за неясности политических перспектив. Это делало расходы на обслуживание долга крайне чувствительными к краткосрочным колебаниям конъюнктуры.
Кроме того, резко выросшие реальные процентные ставки многократно усилили недостаток ликвидности и неплатежи, в т.ч. (и в первую очередь) налоговые и в Пенсионный фонд. Минфин, таким образом, просто не имел возможности покрывать процент по облигациям из налоговых поступлений, а вместо этого втягивался в «пирамиду» с быстро расширяющейся воронкой. При этом официально утверждаемые бюджеты были абсолютно нереалистичны, что вело к накоплению бюджетной задолженности, широкому использованию зачетов и, в конечном счете, еще сильнее сокращало доходную базу бюджета.
(3.2) Опасности финансовой стабилизации с опорой на внешние источники
Огромную роль в достижении финансовой стабилизации сыграли кредиты международных финансовых организаций (МФО), приток которых увеличился с 1995 г., размещение еврооблигаций и еще одного транша ОВВЗ (объемы на графиках тут) графики и особенно портфельные инвестиции в ГКО, официально разрешенные нерезидентам, начиная с 4-го квартала 1996 г. Это привело к завышению реального обменного курса рубля и имело целый ряд негативных последствий:
(1) Рынок государственного долга становился крайне неустойчивым. Допуск международного спекулятивного капитала на внутренний рынок государственного долга позволил на какое-то время сбить процентные ставки и решить «горящие» проблемы пенсионных и зарплатных выплат. Но одновременно состояние финансовой системы страны оказалось поставлено в прямую и жесткую зависимость от конъюнктуры развивающихся финансовых рынков, приток капиталов на которые еще и до сих пор отличается крайней нестабильностью. Крайне легкомысленным было и поведение многих крупных банков, привлекавших сравнительно дешевые синдицированные кредиты из-за рубежа и конвертировавшие их в долговые обязательства Российского Правительства.
В 1997-98 гг. по разным каналам в виде займов и инвестиций в страну было привлечено 60 млрд. долл. - огромная сумма по тем временам, но пропорционально притоку капитала увеличивались и его «утечки». Этот процесс набирал инерцию и когда с конца 1997 года приток капитала сократился до уровня, который был нормальным до массированного привлечения займов и инвестиций, начался финансовый коллапс.
(2) Политика фиксированного валютного курса (точнее, удержания его в рамках наклонного коридора, исходя из сохранения реального курса к доллару) привела к дефициту платежного баланса по текущим операциям. Эффективный (т.е. средний по отношению к курсам валют основных торговых партнеров, взвешенных по объемам торговли с ними) курс рубля оказался сильно переоценен. Сначала - из-за того, что к моменту привязки курса рубля к доллару сохранялась еще довольно сильная инфляция. Затем из-за того, что доллар стал стремительно укрепляться на фоне южно-азиатского кризиса, а значит с ним укреплялся относительно прочих валют и рубль.
Если до этого Россия имела значительное позитивное сальдо текущего счета, то к уже к середине 1997 г. (т.е. еще до ухудшения конъюнктуры мирового нефтегазового рынка) оно практически ушло в ноль, а затем стало отрицательным. Эти изменения компенсировались до октября 1997 г. притоком портфельных инвестиций (в объеме около 4% ВВП), а после этого - сокращением валютных резервов ЦБ и продолжавшимися внешними заимствованиями Правительства (примерно в таком же объеме 4% ВВП). В итоге, начиная уже с осени 1997 г., платежный баланс стал сводиться с дефицитом, из страны стало уходить больше иностранной валюты, чем поступало.
Тогда это еще пытались объяснить лишь нервозностью иностранных инвесторов, напуганных южно-азиатским кризисом, наивно радовались тому, что Россия уже вовлечена в мирохозяйственные финансовые процессы. За счет валютных резервов Центрального банка ситуацию удалось стабилизировать, правда, ценой удорожания обслуживания государственных заимствований и повышения процентных ставок. Учитывая, какое огромное влияние оказывает валютный курс на движение цен в нашей стране, на состояние ликвидности банковской системы, тогда казалось, что из двух зол выбирается меньшее. Однако, как показало дальнейшее развитие событий, это дало лишь временную передышку. Дальше проблемы стали нарастать как снежный ком.
К маю 1998 г. потенциал прироста частных зарубежных портфельных инвестиций в бумаги Правительства РФ был, по-видимому, полностью исчерпан и платежный баланс стал, если можно так выразиться, «дотационным». Для поддержания международной ликвидности Россия стала нуждаться в кредитах МФО в размере 3-4 млрд. долл. в квартал, только для компенсации дефицита по текущим операциям, попросту говоря, для «проедания».
(3) Негативное влияние завышенного реального курса рубля на состояние финансовых рынков проявлялось двояко. Во-первых, участники рынков, анализируя ситуацию, уже начиная с мая 1998 г. стали ожидать девальвации, но, не имея четких сигналов о ее масштабах и темпах, попытались переложить валютные риски на процентные ставки. В итоге доходность ГКО возросла до уровня, делающего его обслуживание и рефинансирование уже практически невозможным.
Во-вторых, для сдерживания спроса на валюту ЦБ стал проводить избыточно жесткую политику ограничения денежной массы. Чтобы снизить давление на валютный рынок, ЦБ отказался от покупки ГКО, более того, его требования к правительству даже немного сократились (с 226 млрд. руб. на начало года до 224 млрд. руб. к 1.06.98). В результате оба основных канала поступления денег (рублей) – через покупку ГКО Банком России и через (пассивные) валютные интервенции оказались перекрыты, и ограниченность ресурсов банков также подстегнула рост процентных ставок.
(4) Производству, подъему которого должны были, в конечном счете, содействовать долларовые вливания, они также сослужили плохую службу. Завышенный курс рубля делал чрезмерными трудовые издержки, а высокие процентные ставки, стимулировавшие приток капитала, лишали предприятия необходимой ликвидности, усиливая неплатежи, не говоря уже о блокировании инвестиций. В итоге привлекаемые Россией внешние займы стимулировали не столько закупки оборудования, нужного для встраивания в работу в рыночных условиях, сколько довольно бурный рост потребительский импорта. В этом, конечно, тоже был свой плюс, поскольку это частично позволяло смягчить для населения тяготы переходного периода, но это не могло длиться вечно.
(3.3) Опасности слишком упорного следования однажды выбранной стратегии
Уже к марту-апрелю 1998 года необходимость перехода к более гибкой курсовой политике была окончательно ясна. Потенциально, пока у ЦБ еще сохранялись какие-то резервы, можно был попробовать начать хотя бы «мягкую» управляемую девальвацию рубля (это, правда, ухудшило бы отношения с МВФ, но не более того - никаких законодательных ограничений для перехода к гибкому курсу не было) и «разрулить» бюджетный и банковский кризис ценой умеренной инфляции.
Главной проблемой при таком решении становилась перегруженность банков валютными обязательствами, включая валютные форвардные контракты, которые в обязательном порядке заключали с нашими банками нерезиденты, вкладывавшиеся в ГКО, страхуя валютный риск (отчего долг по ГКО на самом деле в значительной степени - перед нерезидентами - был квазивалютным). Учитывая значительную чистую короткую валютную позицию у многих банков и как следствие – обесценение активов большее, чем обесценение обязательств, надо было исходить из того, что какими-то банками, особо одиозно относившихся к вопросам риск-менеджмента при этом придется пожертвовать (см. пример ниже) и озаботиться гарантиями хотя бы для некоторых категорий их кредиторов.
Однако для банковской системы в целом вливание ликвидности через покупку ГКО Банком России, инфляционное «смывание» рублевых долгов и «плохих» активов открывали путь к выживанию. Что касается форвардных контрактов, то их все равно в итоге пришлось объявить сделками пари, не подлежащими судебной защите в РФ, что вызвало негодование зарубежных инвесторов, однако юридических последствий для России (в отличие от пресловутой сделки с компанией «Нога») не имело.
Было бы странно, если бы такой квалифицированный финансист, как тогдашний председатель ЦБ Сергей Дубинин, сегодня поддерживающий инфляционный вариант смягчения проблемы госдолгов, не видел столь очевидной возможности ослабить надвигающийся кризис и не предлагал ее. Он и предлагал. Только принимать такие решения в руководстве страны тогда было просто некому, а через 3-4 месяца те же люди, которые не хотели его слушать постарались возложить на Банк России главную ответственность за кризис, так что Дубинину довелось стать, по-видимому, единственным (во всяком случае – в российской истории) деятелем, уволенным с должностей и (и.о.) министра финансов, и председателя ЦБ.
В итоге продолжались попытки удержать стабильный валютный курс. Такая политика могла бы иметь какой-то смыл лишь в расчете на существенное изменение экономических условий. Этими условиями могут быть: существенное улучшений условий торговли, возобновление крупного притока портфельных и прямых иностранных инвестиций, улучшение бюджетной сбалансированности и сокращение совокупного спроса. Однако в то время не было никаких сигналов, позволяющих рассчитывать на изменение конъюнктуры мирового нефтегазового рынка, на рост прямых и портфельных инвестиций, особенно с учетом политической неопределенности (два следующих года в России – выборные, а все еще помнили избирательную чехарду 1996 года).
Практически антикризисная программа действий правительства Сергея Кириенко выражалась в следующих 4 пунктах:
(1) Жесткий «зажим» денежной массы, что вело к дальнейшему усилению напряженности на рынках, блокировало возможности размещения новых ГКО и повышало вероятность системного банковского кризиса.
(2) Перевод рублевых заимствований правительства в долларовые облигации. Однако слишком высокая доходность долларовых заимствований стала психологически крайне неприятна для инвесторов, осознающих, что они стали участниками пирамиды. В итоге все же удалось разместить 11,4 млрд. долл. еврооблигаций, что в свете последующей девальвации рубля стало колоссальным просчетом, поскольку увеличило задолженность Правительства перед частными инвесторами вдвое (напомню, что весь рынок ГКО составлял по додефолтному курсу порядка 40 млрд. долл., которые в результате девальвации рубля сжались примерно до 10). Резкое увеличение внешнего долга за четырехмесячный период деятельности обновленного правительства легло бы на финансовую систему страны на многие последующие годы тяжелым бременем, если бы не начавшая дорожать через пару лет нефть.
(3) Попытки сбалансирования бюджета и сокращения внутреннего совокупного спроса. Это, безусловно, был шаг в правильном направлении. Но надо правильно представлять себе масштабы проблемы. Для выравнивания платежного баланса нужно было сокращение импорта ориентировочно на 20 млрд. долл., а если импорт продолжал бы составлять примерно половину совокупного спроса (а это – как минимум без существенной реальной девальвации рубля), то последний должен был бы снизиться на 40 млрд. долл., что, очевидно могло бы произойти только за счет перераспределения доходов и сбережений от частного сектора к правительству. Но такое перераспределение совокупных доходов (ок.10% ВВП), тем более за короткое время, было просто нереально.
В действительности предусматривавшееся стабилизационной программой меры могли дать дополнительное увеличение доходов бюджета (на 1-2% ВВП). Даже если бы их удалось реализовать, они мало что могли бы изменить. Обязательства по ГКО/ОФЗ составляли около 20% ВВП, что было эквивалентно налоговым доходам федерального бюджета за 2,5 года. Т.е. при реальной доходности в 20% годовых на обслуживание такой задолженности уходила бы половина налоговых поступлений. Проще говоря, даже если бы не случилось дефолта в августе 1998 года дефицит бюджета и совокупный спрос, скорее всего, продолжали бы не сокращаться, а расти, и он просто случился бы чуть позже.
Кроме того, задача сбалансирования бюджета дополнительно осложнялась из-за недопоступлений доходов от ТЭК (экспортные цены упали) и обострения кризиса неплатежей, усугубляемого общим недостатком денег. Кроме того, бюджет был перегружен накопившимися обязательствами по зарплатным, социальным и иным обязательным выплатам, на погашение которых и должны были пойти дополнительные доходы бюджета, если бы они были получены.
Таким образом, предпринимавшиеся обновленным правительством шаги по сбалансированию бюджета были правильны, но недостаточны. Все эти сами по себе абсолютно необходимые меры могли дать ощутимый эффект лишь в достаточно отдаленной перспективе. В дополнение к ним нужны были шаги, способные дать немедленный результат, самым простым и эффективным из которых является инфляционное обесценение бюджетных обязательств (в итоге оно и реализовалось).
(4) Привлечение экстренной финансовой помощи от МФО, а также на двусторонней основе (от правительства Японии) всего в размере 22,6 млрд. долл. Реально успели получить только первый транш МВФ на 4.781 млрд. долл. (возможно, кому-то он еще памятен тем, что вокруг него был потом сфальсифицирован один из многочисленных коррупционных сюжетов в «грязной» предвыборной борьбе 1999 года между политическими движениями «Единство» и «Отечество», слившихся в дальнейшем в партию власти «Единая Россия»).
Однако при отсутствии сколько-нибудь действенной программы оздоровления государственных финансов эта помощь позволила бы в лучшем случае лишь несколько оттянуть развязку, и мало чем отличалась от попыток заткнуть дыру в бюджете иностранными кредитами, предпринимавшимся в конце правления Горбачева. Во всяком случае, весь первый транш МВФ в числе прочих резервов ЦБ ушел на вывод инвесторами своих капиталов с российского финансового рынка (всего за июль-август интервенции ЦБ составили 9.1 млрд. долл.) и не стал тем стабилизатором уже начавшейся паники, на который рассчитывало правительство. Более того, возможно именно приход этих денег усилил ажиотажный спрос на валюту («успеть купить, пока есть»).
Психологически можно понять власти, старавшиеся удержаться «на занятой линии обороны» рубля, что называется, до последнего патрона. Особенно трудно было бы принимать ответственные решения новому правительству, по существу, делавшему первые шаги, и к тому же лишенному политической поддержки - непопулярному и несамостоятельному. По-человечески все это легко объяснить и понять.
Но в итоге пришлось действовать вынужденно, поспешно и в условиях, когда для принятия каких-либо разумных мер уже не оставалось времени, ни денег. Если пытаться чем-то объяснить достигнутые в послекризисные месяцы относительную финансовую стабилизацию и начавшийся экономический подъем, то скорее эти причины можно назвать естественными и автоматическими (сильная недоиндексированность бюджетных расходов по отношению к росту цен, «непредвиденные доходы» бюджета от девальвации рубля и от налогов на инфляционную прибыль и курсовые переоценки), чем результатами каких-либо конкретных шагов предыдущего правительства.
Приложение. Банковские риски
Очевидно, что реализованный в 1995-98 годах подход к финансовой стабилизации создавал 2 крупных риска для банков, которым не придавали никакого значения ни сами банки, ни надзор со стороны ЦБ. Во-первых, риск превращения в «токсичные активы» ГКО и прочим долговым обязательств правительства, которые составляли к моменту дефолта (как видно из графика 3) уже преобладающую долю в активах банковского сектора, и по методике оценки рисков Банка России считались абсолютно надежными, никаких резервов под потери по ним не создавалось. Во-вторых, девальвационный риск, который банки тоже могли считать минимальным, поскольку Банк России таргетировал коридор изменения курса и поддерживал его интервенциями.
В качестве примера того, к чему вела недооценка этих рисков, рассмотрим баланс одного из крупнейших негосударственных банков того времени, который хорош тем, что его давно уже нет, и следовательно его можно использовать в качестве «наглядного пособия», не рискуя нанести ущерб чьей-то деловой репутации. Это позволяет понять, почему, исключая щедро кредитовавшиеся Банком России госбанки, мало кому из легендарных банковских «олигархов» первой половины 90-х удалось пережить тот кризис (для правильной оценки сумм надо учитывать, что рубль 13-летней давности примерно соответствует 7.5 нынешним рублям).
2. Основные проблемы баланса
- валютные обязательства (без учета обязательств по форвардам) превосходят валютные активы, поэтому изменение курса рубля автоматически влечет за собой убытки. При двукратном изменении курса, т.е. до 18,6 руб./долл. убытки составят 1,7 млрд. руб.
- основная часть активов сформирована валютными ссудами, при изменении курса рубля резко усиливается вероятность их невозврата. При невозврате даже 1/4 этих ссуд убытки составят 4,3 млрд. руб.
- "плохие" ссуды (1,1 млрд. руб.) превосходят резервы (0,8 млрд. руб.)
- инвестиционный портфель образован ГКО/ОФЗ - 4,2 млрд. руб. и ОВВЗ - 1,5 млрд. руб., если оценить их по 0,5 номинала, убытки составят 2,8 млрд. руб.
- капитал банка с учетом перечисленных факторов можно оценить в -7,1 млрд. руб.
Вывод: банк - банкрот.
3. Ликвидность
- текущие обязательства, включая неисполненные, составляют 15,5 млрд. руб. при денежных средствах 1,4 млрд. руб.
- обязательства перед физическими лицами составляют 6,5 млрд. руб., в т.ч. в валюте около 5 млрд. руб. При сложившейся ситуации с изъятием вкладов эти средства также можно полностью отнести к текущим обязательствам.
- с учетом перечисленных факторов текущий дефицит средств составляет 20,6 млрд. руб.
Вывод: банк полностью неликвиден. Неисполненные обязательства составляют 3,2 млрд. руб., в т.ч. по кредитам ЦБ РФ - 1,1 млрд. руб.
Не является индивидуальной инвестиционной рекомендацией | При копировании ссылка обязательна | Нашли ошибку - выделить и нажать Ctrl+Enter | Жалоба