8 февраля 2022 investing.com Толмачев Павел
Напряжение в Восточной Европе и почему не стоит беспокоиться
Часть 1
1.
Государство имеет две основные ипостаси, некое двуединство. С одной стороны, это форма организации разных групп людей — насильственной, как в модели Олсона, или самостийной и консенсусной, как в модели Нозика (не столь важно в контексте дальнейшего высказывания). С другой стороны, любая вертикальная организация (а государство — всегда и по сути именно вертикальная иерархическая структура) означает социальную иерархию.
Это неизбежно делит общество на две прайм-группы. На тех, кто контролирует доступ к общественным ресурсам, принимает решения об их распределении в интересах общего блага или прямо влияет на такие решения, т. е. элиту, и на тех, кто им подчиняется — ординарное население (в естественных государствах) или граждан (в либеральных государствах порядков открытого доступа).
Люди подчиняются решениям элит либо потому, что выбрали их для распоряжения общими благами в более или менее равновесных интересах всех членов общества и вольны эти элиты менять через демократические механизмы и охраняемые права, из-за чего элитам нужно доказывать свою эффективность. Либо люди вынуждены подчиняться элитам в силу страха и прямой угрозы неконтролируемого насилия. Гибридный вариант — большинство условно мягких автократий 20 века вплоть до наших дней.
2.
В современном нам мире происходят совершенно парадоксальные процессы. С одной стороны, очевидно назрело столкновение двух социально-экономических миров с различными институциональными организмами: либеральными демократиями, представляющими из себя, условно и упрощенно, первый тип государства, указанный ранее, и усилившимися автократиями, относящимися, соответственно и с такими же оговорками, ко второму типу. Остальные менее устойчивые и определенные политические режимы и более слабые страны примыкают к той или другой стороне.
3.
Парадокс заключается в том, что между либеральными рыночными демократиями и современными авторитарными режимами интенсивно и очевидно стираются различия, казалось бы, полярные, но на самом деле стремительно сходящиеся.
С одной стороны, автократии, с той или иной степенью эффективности, используют капиталистический каркас и рыночную концепцию организации социально-экономических отношений, для максимальной устойчивости своих бенефициаров (властных элит и бюджетных интересантов) и сохранения народной лояльности. С другой стороны, западные демократии аккуратно и бескровно расширили государственный мандат на перераспределение благ до степеней, сопоставимых с плановыми экономиками, что усилило корневые элиты и ту же самую бюрократию.
С одной стороны, автократии небезуспешно используют гражданские институты, как “обложку” для своего “издания” народу, с другой стороны демократии такие институты и свободы эффективно и ускоренно сжимают, используя модель лягушки в постепенно нагреваемой воде. Примеров таких центростремительных процессов можно привести еще немало, и это тема отдельного подробного разговора.
Такие движения, однако, несмотря на информационную и технологическую глобализацию, не привели к социальной интеграции в той мере, которая предполагалась еще двадцать-двадцать пять лет назад. Напротив, сейчас мы все находимся в ситуации наибольшей социально-политической поляризации со времен окончания холодной войны.
4.
Однако при более близком рассмотрении представляется ясным, что противостояния и конфликтная парадигма, безусловно, изменились и сместились в более рациональную и цивилизованную область, где социально-экономические и материальные интересы довлеют над идеологическим расхождениями. Мы явно сдвинулись в эпоху прагматичного подхода, где теория игр и стратегия конфликта используется куда более адекватно и “близко к тексту” академических концепций, нежели мы могли наблюдать во все времена, до конца 20 века.
Экономические стимулы и трезвое понимание экономических интересов в капиталистической консенсусной парадигме, в условиях равноценного сдерживания сторон от агрессивного военного конфликта с применением ядерного потенциала, привели к тому, что в современных нам конфликтах между значимыми игроками (здесь не имеются ввиду архаичные этнические и квази-феодальные конфликты на Ближнем Востоке, в Азии или Африке) используются информационные манипуляции, дипломатические и военные демонстрации, предсказуемые и одновременно ограниченные двусторонние выпады, которые заранее принимаются, как игра в рамках некоторых консенсусных правил, которые нарушать не стоит. Конечно, на ум приходят теории Нэша и Шеллинга, ну и, конечно, популярные модели, вроде дилеммы заключенного или игры в ультиматум.
5.
При этом надо помнить, что такие сигналы должны базироваться на реальных возможностях, в противном случае они не будут иметь заложенного в них смысла. Как говорил Роберт Трайверс, эволюционный биолог, сигналы, которые использует индивид в отношениях с другими членами группы для получения преимущества, должны быть “честными”, а значит дорогими.
Суслик не может просто визгнуть, предупреждая других об опасности при том, что такой опасности нет, а потом, обманув всех, съесть всю траву один, пока остальные прячутся в норах. Не может, потому что в следующий раз, в момент настоящей опасности, такой сигнал от другого суслика будет проигнорирован, и суслик-обманщик, возможно, будет съеден, так же, как и другие. Сигнал об опасности может преувеличивать опасность, но никогда не подается без причины, а когда происходит такой обман, это плохо кончается для обманщика, в конечном счете.
Блеф без козырей — не лучшая тактика (короткий горизонт) и еще худшая стратегия (длинный горизонт). Когда самцы шимпанзе производят доминантные демонстрации во внутригрупповых конфликтах, они различными способами показывают свое потенциальное превосходство и серьезность намерений: они распушают шерсть, они яростно колотят палками стволы деревьев или землю, они громко кричат. Чем более убедительна и сильна будет демонстрация, тем скорее самец получит желаемое.
Однако следует не забывать, что такие демонстрации устраивают только доминантные самцы, которые в случае крайнего напряжения и безвыходной ситуации, готовы к физическому конфликту, и у них действительно для этого есть убийственные инструменты (физическая сила самцов шимпанзе и мощь клыков не оставляет в этом сомнений). То есть такие угрожающие демонстрации — это способ для самцов с примерно равными возможностями, избежать реального взаимного кровавого насилия, которое, к слову, крайне редко в группах человекообразных приматов.
Нельзя угрожать успешно, то есть достигать своих целей угрозами, если в крайнем случае невозможно угрозу реализовать. Но если угрозы подкреплены, и стороны адекватно оценивают возможности как примерно равные, конфликт может быть вполне эффективным способом найти равновесие, без реализации того самого реального “залогового обеспечения”.
6.
Если обратиться к настоящему моменту, то в геополитической напряженности в Восточной Европе прослеживается очевидная и не сложная биологическая и политическая модель, описанная в трудах выдающихся ученых: биологов, экономистов, социологов и антропологов. Особенность современной политики состоит в том, что в биологическом смысле характер внутригрупповых отношений распространился на межгрупповые — и это является большим прогрессом.
Внутригрупповые отношения у всех социальных животных отличаются более сложной политикой, мотивациями и стимулами, чем отношения межгрупповые. Внутри группы участники нацелены на длинную и удовлетворительную жизнь, а не на выживание, поскольку это повышает вероятность индивидуального продолжения и генетического будущего, поэтому все иерархические конфликты нацелены на максимальное созидание: сила является “залогом”, но не инструментом.
В том числе поэтому порядок, нормативные идеалы и мораль (свод общесоциальных и безапелляционных норм) характерны для большинства социальных существ и не являются когнитивной особенностью человека, как свидетельствуют современные данные биологической науки.
Но особенность человека в том, что сейчас, в развитом мире, эта “мягкая” и созидательная внутригрупповая политика распространилась на межстрановые отношения, и причиной тому явились экономический прогресс, технологическое развитие и общая гуманизация, а как итог — социальная, информационная и экономическая глобализация. Возникли, по сути, те самые внутригрупповые стимулы не применять клыки до последнего и использовать свои “залоговые” возможности в самом безвыходном положении.
К концу 20-началу 21 века развитая часть человечества пришла именно к такому формату взаимоотношений, при том еще несколько десятков лет назад межстрановые отношения напоминали скорее межгрупповую конкуренцию низших приматов со всеми соответствующими мотивациями, стимулами и агрессией.
7.
Таким образом, для того чтобы адекватно оценивать ситуацию, сложившуюся сейчас в отношениях России, США, Европы и Украины, следует учитывать и иметь в виду, что, во-первых, каждая из конфликтующих сторон (кроме, пожалуй, Украины) использует демонстрацию с видимым и постоянно пополняемым “залогом” для того, чтобы другая сторона не посчитала себя в выигрышном положении.
Одновременно с этим, целью обеих противоборствующих сторон является получение максимального количества запланированных бенефитов — выгод, которые перестанут быть “выгодами”, в случае взаимного физического применения силы. Но именно в процессе равновесного усиления напряженности, при наглядной демонстрации силовых и прочих возможностей и преимуществ друг другу, противоборствующие стороны могут прийти к максимальному количеству выгод для каждой из них.
Важно еще раз отметить: при наглядной и нескрываемой демонстрации силовых и прочих возможностей! В противном случае, сторона, скрывающая свои силовые возможности, но планирующая их использовать, получает, безусловно преимущество в физическом силовом конфликте. Однако это совсем другая тактика и стратегия с совершенно иными мотивами и целями. Ничего подобного сейчас не прослеживается, формат и методы игры иные, как и конечные цели.
8.
Подытоживая. Как бы странным это не казалось, если нагнетание информационного накала, взаимных обвинений, демонстрация военной мощи, неких подготовительных действий, расширение социальной пропаганды (причем на обеих сторонах) и тому подобные действия наглядны и открыты для другой стороны и происходят одновременно на фоне перманентных переговоров, непрекращающихся корневых экономических и социальных обменов — это говорит только о том, что вероятность физического силового конфликта практически крайне мала, т.к. само силовое действие не является основой (целевой, методологической, мотивационной) процесса.
В заключение приведу пример того, как два доминантных самца в большой группе шимпанзе, в течение многомесячного конфликта за лидерство, после совершенно умопомрачительных устрашающих демонстраций, нарочитого складывания палок и камней друг перед другом, регулярно садились вдвоем, обнимались и занимались взаимным грумингом (перебирали шерсть друг у друга). Конфликт завершился, к слову, практически без физического насилия и каждый, в общем, получил, в итоге, немало бенефитов.
http://www.investing.com/ (C)
Не является индивидуальной инвестиционной рекомендацией
При копировании ссылка обязательна Нашли ошибку: выделить и нажать Ctrl+Enter
Часть 1
1.
Государство имеет две основные ипостаси, некое двуединство. С одной стороны, это форма организации разных групп людей — насильственной, как в модели Олсона, или самостийной и консенсусной, как в модели Нозика (не столь важно в контексте дальнейшего высказывания). С другой стороны, любая вертикальная организация (а государство — всегда и по сути именно вертикальная иерархическая структура) означает социальную иерархию.
Это неизбежно делит общество на две прайм-группы. На тех, кто контролирует доступ к общественным ресурсам, принимает решения об их распределении в интересах общего блага или прямо влияет на такие решения, т. е. элиту, и на тех, кто им подчиняется — ординарное население (в естественных государствах) или граждан (в либеральных государствах порядков открытого доступа).
Люди подчиняются решениям элит либо потому, что выбрали их для распоряжения общими благами в более или менее равновесных интересах всех членов общества и вольны эти элиты менять через демократические механизмы и охраняемые права, из-за чего элитам нужно доказывать свою эффективность. Либо люди вынуждены подчиняться элитам в силу страха и прямой угрозы неконтролируемого насилия. Гибридный вариант — большинство условно мягких автократий 20 века вплоть до наших дней.
2.
В современном нам мире происходят совершенно парадоксальные процессы. С одной стороны, очевидно назрело столкновение двух социально-экономических миров с различными институциональными организмами: либеральными демократиями, представляющими из себя, условно и упрощенно, первый тип государства, указанный ранее, и усилившимися автократиями, относящимися, соответственно и с такими же оговорками, ко второму типу. Остальные менее устойчивые и определенные политические режимы и более слабые страны примыкают к той или другой стороне.
3.
Парадокс заключается в том, что между либеральными рыночными демократиями и современными авторитарными режимами интенсивно и очевидно стираются различия, казалось бы, полярные, но на самом деле стремительно сходящиеся.
С одной стороны, автократии, с той или иной степенью эффективности, используют капиталистический каркас и рыночную концепцию организации социально-экономических отношений, для максимальной устойчивости своих бенефициаров (властных элит и бюджетных интересантов) и сохранения народной лояльности. С другой стороны, западные демократии аккуратно и бескровно расширили государственный мандат на перераспределение благ до степеней, сопоставимых с плановыми экономиками, что усилило корневые элиты и ту же самую бюрократию.
С одной стороны, автократии небезуспешно используют гражданские институты, как “обложку” для своего “издания” народу, с другой стороны демократии такие институты и свободы эффективно и ускоренно сжимают, используя модель лягушки в постепенно нагреваемой воде. Примеров таких центростремительных процессов можно привести еще немало, и это тема отдельного подробного разговора.
Такие движения, однако, несмотря на информационную и технологическую глобализацию, не привели к социальной интеграции в той мере, которая предполагалась еще двадцать-двадцать пять лет назад. Напротив, сейчас мы все находимся в ситуации наибольшей социально-политической поляризации со времен окончания холодной войны.
4.
Однако при более близком рассмотрении представляется ясным, что противостояния и конфликтная парадигма, безусловно, изменились и сместились в более рациональную и цивилизованную область, где социально-экономические и материальные интересы довлеют над идеологическим расхождениями. Мы явно сдвинулись в эпоху прагматичного подхода, где теория игр и стратегия конфликта используется куда более адекватно и “близко к тексту” академических концепций, нежели мы могли наблюдать во все времена, до конца 20 века.
Экономические стимулы и трезвое понимание экономических интересов в капиталистической консенсусной парадигме, в условиях равноценного сдерживания сторон от агрессивного военного конфликта с применением ядерного потенциала, привели к тому, что в современных нам конфликтах между значимыми игроками (здесь не имеются ввиду архаичные этнические и квази-феодальные конфликты на Ближнем Востоке, в Азии или Африке) используются информационные манипуляции, дипломатические и военные демонстрации, предсказуемые и одновременно ограниченные двусторонние выпады, которые заранее принимаются, как игра в рамках некоторых консенсусных правил, которые нарушать не стоит. Конечно, на ум приходят теории Нэша и Шеллинга, ну и, конечно, популярные модели, вроде дилеммы заключенного или игры в ультиматум.
5.
При этом надо помнить, что такие сигналы должны базироваться на реальных возможностях, в противном случае они не будут иметь заложенного в них смысла. Как говорил Роберт Трайверс, эволюционный биолог, сигналы, которые использует индивид в отношениях с другими членами группы для получения преимущества, должны быть “честными”, а значит дорогими.
Суслик не может просто визгнуть, предупреждая других об опасности при том, что такой опасности нет, а потом, обманув всех, съесть всю траву один, пока остальные прячутся в норах. Не может, потому что в следующий раз, в момент настоящей опасности, такой сигнал от другого суслика будет проигнорирован, и суслик-обманщик, возможно, будет съеден, так же, как и другие. Сигнал об опасности может преувеличивать опасность, но никогда не подается без причины, а когда происходит такой обман, это плохо кончается для обманщика, в конечном счете.
Блеф без козырей — не лучшая тактика (короткий горизонт) и еще худшая стратегия (длинный горизонт). Когда самцы шимпанзе производят доминантные демонстрации во внутригрупповых конфликтах, они различными способами показывают свое потенциальное превосходство и серьезность намерений: они распушают шерсть, они яростно колотят палками стволы деревьев или землю, они громко кричат. Чем более убедительна и сильна будет демонстрация, тем скорее самец получит желаемое.
Однако следует не забывать, что такие демонстрации устраивают только доминантные самцы, которые в случае крайнего напряжения и безвыходной ситуации, готовы к физическому конфликту, и у них действительно для этого есть убийственные инструменты (физическая сила самцов шимпанзе и мощь клыков не оставляет в этом сомнений). То есть такие угрожающие демонстрации — это способ для самцов с примерно равными возможностями, избежать реального взаимного кровавого насилия, которое, к слову, крайне редко в группах человекообразных приматов.
Нельзя угрожать успешно, то есть достигать своих целей угрозами, если в крайнем случае невозможно угрозу реализовать. Но если угрозы подкреплены, и стороны адекватно оценивают возможности как примерно равные, конфликт может быть вполне эффективным способом найти равновесие, без реализации того самого реального “залогового обеспечения”.
6.
Если обратиться к настоящему моменту, то в геополитической напряженности в Восточной Европе прослеживается очевидная и не сложная биологическая и политическая модель, описанная в трудах выдающихся ученых: биологов, экономистов, социологов и антропологов. Особенность современной политики состоит в том, что в биологическом смысле характер внутригрупповых отношений распространился на межгрупповые — и это является большим прогрессом.
Внутригрупповые отношения у всех социальных животных отличаются более сложной политикой, мотивациями и стимулами, чем отношения межгрупповые. Внутри группы участники нацелены на длинную и удовлетворительную жизнь, а не на выживание, поскольку это повышает вероятность индивидуального продолжения и генетического будущего, поэтому все иерархические конфликты нацелены на максимальное созидание: сила является “залогом”, но не инструментом.
В том числе поэтому порядок, нормативные идеалы и мораль (свод общесоциальных и безапелляционных норм) характерны для большинства социальных существ и не являются когнитивной особенностью человека, как свидетельствуют современные данные биологической науки.
Но особенность человека в том, что сейчас, в развитом мире, эта “мягкая” и созидательная внутригрупповая политика распространилась на межстрановые отношения, и причиной тому явились экономический прогресс, технологическое развитие и общая гуманизация, а как итог — социальная, информационная и экономическая глобализация. Возникли, по сути, те самые внутригрупповые стимулы не применять клыки до последнего и использовать свои “залоговые” возможности в самом безвыходном положении.
К концу 20-началу 21 века развитая часть человечества пришла именно к такому формату взаимоотношений, при том еще несколько десятков лет назад межстрановые отношения напоминали скорее межгрупповую конкуренцию низших приматов со всеми соответствующими мотивациями, стимулами и агрессией.
7.
Таким образом, для того чтобы адекватно оценивать ситуацию, сложившуюся сейчас в отношениях России, США, Европы и Украины, следует учитывать и иметь в виду, что, во-первых, каждая из конфликтующих сторон (кроме, пожалуй, Украины) использует демонстрацию с видимым и постоянно пополняемым “залогом” для того, чтобы другая сторона не посчитала себя в выигрышном положении.
Одновременно с этим, целью обеих противоборствующих сторон является получение максимального количества запланированных бенефитов — выгод, которые перестанут быть “выгодами”, в случае взаимного физического применения силы. Но именно в процессе равновесного усиления напряженности, при наглядной демонстрации силовых и прочих возможностей и преимуществ друг другу, противоборствующие стороны могут прийти к максимальному количеству выгод для каждой из них.
Важно еще раз отметить: при наглядной и нескрываемой демонстрации силовых и прочих возможностей! В противном случае, сторона, скрывающая свои силовые возможности, но планирующая их использовать, получает, безусловно преимущество в физическом силовом конфликте. Однако это совсем другая тактика и стратегия с совершенно иными мотивами и целями. Ничего подобного сейчас не прослеживается, формат и методы игры иные, как и конечные цели.
8.
Подытоживая. Как бы странным это не казалось, если нагнетание информационного накала, взаимных обвинений, демонстрация военной мощи, неких подготовительных действий, расширение социальной пропаганды (причем на обеих сторонах) и тому подобные действия наглядны и открыты для другой стороны и происходят одновременно на фоне перманентных переговоров, непрекращающихся корневых экономических и социальных обменов — это говорит только о том, что вероятность физического силового конфликта практически крайне мала, т.к. само силовое действие не является основой (целевой, методологической, мотивационной) процесса.
В заключение приведу пример того, как два доминантных самца в большой группе шимпанзе, в течение многомесячного конфликта за лидерство, после совершенно умопомрачительных устрашающих демонстраций, нарочитого складывания палок и камней друг перед другом, регулярно садились вдвоем, обнимались и занимались взаимным грумингом (перебирали шерсть друг у друга). Конфликт завершился, к слову, практически без физического насилия и каждый, в общем, получил, в итоге, немало бенефитов.
http://www.investing.com/ (C)
Не является индивидуальной инвестиционной рекомендацией
При копировании ссылка обязательна Нашли ошибку: выделить и нажать Ctrl+Enter