20 октября 2022 smart-lab.ru Колесников Андрей
Как на РФ влияет эмиграция, падение рубля и отказ от углеводородов.
Первый вопрос:
Изоляция или китаизация.
В перспективе России нужно перепридумать все достижения человечества.
Во-первых, это очень сложный процесс, для этого должна быть технологическая школа и очень много специалистов, которые это умеют и могут делать.
В России — жесточайший дефицит инженеров.
А если вычесть эмиграцию с этим будет еще хуже.
Во-вторых, все-таки ни одной стране мира на сегодня не удается создавать современные технические товары без международной кооперации.
Это физически невозможно в масштабах страны, даже если в ней живет 350 млн, как в США, или 1,5 млрд, как в Китае.
Наверно, теоретически это было бы возможно, но это оказывается очень дорого, медленно и плохо.
И в этом смысле России, у которой всего 140 млн населения, это будет сложно.
Здесь РФ либо сможет китаизировать экономику, то есть брать китайские товары, системы сервиса и программные продукты и как-то их немного адаптировать внутри себя, либо России надо все равно кооперироваться с миром.
Поэтому идея, что мы построим у себя суверенный глобус, не работает.
Это будет архаичная, отсталая, примитивная экономика, продукция ее будет напоминать продукцию советских заводов в 70-е годы.
И то — Советский Союз был больше почти в два раза с точки зрения населения, и на него работала еще вся восточная Европа и много других дружественных стран.
А Россия — намного меньше, и потенциал меньше, и отставание технологическое намного больше, чем было тогда у Советского Союза от мира, просто потому, что это было до технологического рывка.
Новые возможности и малый бизнес.
Какие новые возможности, когда вы не знаете, что завтра будет?
Вы не понимаете, призовут ли вашего ключевого сотрудника завтра.
Горизонт планирования какой сейчас, несколько дней?
Хотя малый бизнес — это вообще вещь в государстве обычно очень устойчивая.
Люди едят, пьют, одеваются во что-то.
Ретейл сети малого бизнеса вполне функционируют, да и среднего бизнеса тоже.
С крупным бизнесом могут быть проблемы — то же строительство или большие сети, которые были ориентированы на более дорогие товары.
А мелкий бизнес будет существовать, но в условиях большей неопределенности, большего количества уезжающих и более жесткого регулирования.
доходы падают.
Падение доходов — это всегда проблемы с ипотекой.
Сокращение объемов строительства — это всегда проблема для девелоперов, которые, как правило, доходами от будущих проектов закрывают те проекты, которые они делают сейчас.
Когда у вас впереди еще пять домов, которые вы даже не начали строить, но уже продаете, вы можете на эти деньги финансировать строительство того, что вы уже строите.
А когда вы их достроите, у вас будет еще пять проектов впереди, которые вы продаете. Когда у вас впереди сокращается количество проектов, то сразу возникают проблемы с ликвидностью, и параллельно банкам надо будет как-то разбираться с неплательщиками по ипотеке.
Разбираться с ними легко, когда легко перепродать квартиры. А когда их сложно перепродать, то разбираться с ними намного сложнее.
Поэтому, конечно, если и не кризис, то кризисные явления будут.
Вероятно, нынешний текущий путь России — это некий гибрид Северной Кореи и Ирана.
Почему просто не Иран?
Потому что Иран — это страна, в которой превалирует жесткая идеологическая конструкция, и она удерживает в авторитарном состоянии страну даже тогда, когда власть имеет элементы демократии.
В Иране все-таки проходят серьезные конкурентные выборы президента, и мы можем говорить о том, что тот или иной президент Ирана был более демократичным или радикальным, этот менее.
Да, там кандидатура утверждается исламским комитетом, но все равно элементы низовой демократии присутствуют, и это во многом влияет на жизнь самой страны.
Сама страна в этом смысле, как это ни странно прозвучит по отношению к Ирану, более расслабленна снизу.
Там, например, сейчас возможны массовые протесты, демонстрации. Понятно, что это, скорее всего, ни к чему не приведет в моменте, но, вполне возможно, приведет к эволюции в дальнейшем управлении.
Там с 1979 года управление проделало достаточно большой эволюционный путь в сторону более демократичных и светских процедур, несмотря на закрытость, идеологию, антисемитизм и контроль силовиков.
Северная Корея значительно менее эффективна и лишена настоящей идеологии.
Единственная их идеология — это верность чучхе.
Это национал-коммунистическая государственная идеология, разработанная основателем государства Ким Ир Сеном в противовес марксизму.
Чтобы быть консолидированной, страна вынуждена быть более полицейской, более жесткой.
И поскольку экономических ресурсов там значительно меньше, чем в Иране, который нефть и газ продает, их нужно замещать путем усиления жесткости режима и передачей власти по наследству.
Россия все-таки как ресурсная страна в этом смысле скорее будет близка к Ирану.
С другой стороны, у России нет четкой идеологии.
Отсутствие идеологии придется замещать более жесткой системой управления и более острой вертикалью власти. Так что, наверно, это некий гибрид.
От кризиса никто никогда не выигрывает.
Потому что мировая экономика уже давно по сути своей генеративна, и когда какое-то звено проваливается, это чувствуют все.
Выиграть можно от локальной дистрибуции, когда одна страна, например, перестает поставлять телевизоры, и другая страна занимает ее место и локально выигрывает с точки зрения объема продаж и цен на общем рынке.
Но все эти выигрыши ничтожны по сравнению с тем, как проигрывает общая конструкция в случае кризисов в одном из мест.
Рвутся связи, теряются инвестиции, меняется логистика.
Выигрыш от российско-европейского кризиса для США — они продают больше газа в Европу.
Но изменение объема небольшое в рамках американской экономики.
Они зарабатывают на $20-30 млрд больше на фоне своей экономики в $21 трлн.
То, что делает Америка на государственном уровне, измеряется сотнями миллиардов, триллионами, это должно быть перспективно на много лет вперед.
А здесь это событие очень краткосрочное.
И на этом фоне рецессия Европы резко повышает стоимость доллара, повышение стоимости доллара бьет по экспортным возможностям Америки сразу с ходу, и Америка начинает терять, Америка уходит в рецессию и борется с инфляцией.
Они сейчас тратят сотни миллиардов на мотивирование проблем, связанных с дисбалансами, которые возникают.
Это не особо не выгодно, даже Китаю.
Мы видим, с каким раздражением лидеры Китая и Индии говорят сейчас об этом кризисе, и даже при том, что они получают с дисконтом сейчас нефть и газ, все равно это дисконты от повышенных цен, которые возникли из-за этого кризиса, все равно это разрывы в цепочках, удлинение логистики и перелетов.
Все равно это необходимость как-то следовать санкциям и изменять свою деятельность, и никому это, конечно, не нужно.
Что происходит с валютой?
Падение рубля до 120 рублей за $1 — это было паническое падение, когда многие игроки, справедливо понимая, что дальше будет хуже и сложнее с валютой, пытались уйти из страны, покупая эту самую валюту.
И в том числе и физические лица срочно покупали валюту и выводили из страны.
Это создавало дополнительный спрос.
А то, что происходит сейчас — это обратная ситуация.
Рынок закрылся, большинство тех игроков, которые на этом рынке присутствовали и могли покупать валюту, просто физически этого не могут.
Нет резидентов, резко сократился импорт (чуть ли не в два раза), а импорт требует валюту.
Соответственно, импортеры перестали покупать этот объем валюты.
Люди перестали ездить за рубеж и тратить деньги в туристических поездках, а еще в 2021 году это было порядка $40 млрд в год.
Люди перестали свободно инвестировать, потому что европейские и многие другие страны перестали принимать российские деньги, значит, инвестиционный вывоз капитала тоже практически прекратился.
Сейчас через Казахстан и Армению что-то выходит, но это не те цифры, которые были раньше.
На этом фоне приток валюты сохраняется высокий, потому что продаются нефть и газ по дорогим ценам, валюта входит в страну, а дальше потребителя на эту валюту нет.
Поэтому цена на валюту на внутреннем рынке и упала.
Но здесь, конечно, можно было бы сейчас брать рубли, покупать валюту и таким образом даже зарабатывать, потому что курсы внутри России и вне ее отличаются на несколько рублей за доллар.
Но нет моста, невозможно переводить деньги нормально из России за рубеж.
Отказ от углеводородов пока откладывается.
Любую экономику можно уничтожить, даже сырьевую.
И то, что делается в 2022 году, конечно, очень сильный удар по этой экономике.
Какой бы у вас ни был прочный сейф, все равно найдется кувалда, которая сможет его разрушить.
Если фатальных ошибок делаться не будет, то экономика продержится достаточно долго, потому что углеводороды нужны миру, и нужны в большом количестве и долго.
При всех переходах на альтернативные источники энергии все равно доля углеводородов в мировом энергобалансе будет очень высокой еще много лет.
В ближайшие лет 15-20 говорить о революционных изменениях не придется.
В основном это связано с тем, что мир очень плохо умеет запасать электроэнергию — фактически это невозможно.
И в этом смысле Россия, на ресурсах и на углеводородах сможет очень долго прилично существовать.
То есть в общем, России ничего не мешает еще одно поколение точно так же существовать.
Мир очень неравномерно развит с точки зрения потребления углеводородов.
К 2 млрд людей, которые их потребляют в Европе и США, должны быстро добавиться 2-3 млрд, которые станут их потреблять в течение этого поколения.
А потом еще 3 млрд, которые сейчас почти не потребляют.
Рост спроса на энергию огромный в связи с движением к выравниванию уровня жизни в разных регионах.
И перед тем, как задавать себе вопрос, как ЕС будет потреблять меньше газа, надо задать себе вопрос, как Индокитай будем потреблять меньше газа.
Потому что там они отстают от Европы на 50 лет.
И понятно, что в Европе могут сэкономить сколько-то, а в Африке, на Ближнем Востоке и в Латинской Америке потребление будет только нарастать.
Поэтому в этом смысле мир еще очень далек от того, чтобы начать кардинально сокращать потребление углеводородов.
Эмиграция.
По разным оценкам, за последнее время из России уехало от 300 000 до 700 000 человек.
Вопрос — сможем ли мы компенсировать эту потерю и станет ли это ударом по экономике — очень сложный и многоплановый.
Люди все разные, они дают совершенно разную добавленную стоимость. Очень многие люди — это обязательство, а не актив, они дают отрицательную добавленную стоимость. Те люди, которые сейчас уезжали, в целом дают скорее большую добавленную стоимость, чем в среднем по стране.
Сказать, что уехало, скажем, 300 000 человек, 0,5% от трудовых ресурсов — это неправильная оценка ущерба.
Ущерб может быть в десятки раз больше с точки зрения трудовых ресурсов, исходя из того, какую стоимость эти люди создают для страны.
Eезжают люди из столиц, уезжают бизнесмены, топ-менеджеры, врачи, ученые.
Это лавинообразный процесс.
Уезжают лучшие специалисты во всех областях.
Уехали лучшие кардиологи, лучшие гинекологи Москвы.
Уехали крупные специалисты по химии и физике, топ-менеджеры банков, производственных компаний, это все люди, которые очень многое построили для России.
А когда говорят про замещение, это сложно оценить.
Экономика в тяжелом положении.
Есть принятый нарратив в экономике как науке, что война может быть двигателем инноваций.
Но, СВО не задействует такой объем ресурсов и не является настолько конкурентной, как большая война, чтобы породить этот поток инноваций.
Для этого нужно всю страну перестраивать определенным образом, а этого явно не происходит. Поэтому вряд ли здесь может быть какой-то инновационный толчок.
А в остальном и война, и спецоперация — это, конечно, уничтожение экономической деятельности по самым разным направлениям:
от просто уничтожения физических объектов, произведенных для ОПК;
уничтожения связей между людьми;
до резкого сокращения инвестиционного потока, сокращения горизонта планирования.
Люди перестают думать о том, как заработать завтра или как произвести товар или более эффективно работать.
Они начинают думать о том, как выжить, как сэкономить, резко падают и спрос, и предложение.
Мы видели дефляцию до мобилизации, которая свидетельствовала о том, что спрос падал быстрее предложения.
Теперь в стране инфляция, а значит, предложение тоже достаточно активно начало падать вслед за спросом.
Есть, грубо говоря, два типа экономики и два типа отношений внутри экономического комплекса — генеративный и дистрибутивный.
Генеративный — это когда вы все вместе что-то создаете и это используется, а дистрибутивный — это когда у вас что-то есть, и вам это надо поделить.
Ресурсные страны типа России нацелены на раздел:
у вас есть какое-то преимущество — нефть или права, полученные от местной власти, или территория, которую вы заняли и обслуживаете — и дальше возникает вопрос, кто и сколько от этого получит.
Дистрибутивные отношения порождают агрессию и стремление выстроить иерархию, попасть наверх, борьбу за место в иерархии, и физическую, и идеологическую.
Когда ты находишься в генеративном пространстве, а Европа это все-таки место, где очень мало природных ресурсов и высокая плотность населения, и конкуренция там существует давно, то здесь тебе приходится все время объединяться, ты один ничего не можешь создать.
Ты должен объединяться в группы, в кластеры, в структуры, в национальные государства, в профессиональные союзы.
Вместо того, чтобы строить иерархию, ты должен строить объединение.
И это очень сильно влияет на психологию.
Кроме того, между этими объединениями выстраиваются очень эффективные связи, потому что мало хорошо производить хлеб — ты должен его правильно продавать, для этого его должны покупать.
И поэтому выстраивается огромное количество горизонтальных связей вне объединений — между государствами, между цехами, между регионами.
И, конечно, это очень сильно снижает агрессию, потому что агрессия разрушает продукт.
Каждый раз, когда совершается акт агрессии, в сумме у всех продукта становится меньше. А если продукт этот очень дорог для всех, его лучше сохранять и сотрудничать.
Но ментальность можно изменить, это видно по истории.
Парламент в Великобритании существует уже 500 лет, а культура сотрудничества появилась всерьез, может быть, в последние лет 50. Конечно, это меняется, и даже просто потому, что меняется экономико-социальная модель.
Рано или поздно ресурсная зависимость уйдет, и социум будет меняться.
Медицина.
С российской медициной и так было все не очень.
В Москве был выстроен некоторый набор хороших клиник и медицинских сервисных центров, которые использовались ограниченным количеством людей с деньгами и возможностями, было несколько государственных медицинских учреждений, которые работали прилично.
А за пределами этого круга с медициной было плохо.
И даже в Москве было достаточно много клиник, в которых с медициной и с отношением врачей, и с профессионализмом, и со всем остальным было откровенно плохо. А в регионах, как правило, не было даже ингредиентов для того, чтобы нормально анализы сделать в клиниках.
И сейчас, разумеется, будет еще хуже, потому что потеряны логистические связи с Европой, которая была большим поставщиком оборудования, материалов и лекарств.
Естественно, резко сокращается финансирование медицины из-за переноса средств на оборону и безопасность, идут кадровые потери.
Во многих странах мира российские врачи могут сравнительно неплохо устроиться. Испания, например, достаточно легко принимает российских врачей.
Израиль принимает и переучивает.
И этот поток будет идти, потому что чем у вас хуже медицинская система, тем менее интересно в ней работать. Когда ты не можешь нормально лечить людей, то одна из твоих реакций — это послать все и уехать туда, где можно нормально это делать.
Так что ситуация в медицине будет становиться хуже.
/ (C) Источник
Не является индивидуальной инвестиционной рекомендацией
При копировании ссылка обязательна Нашли ошибку: выделить и нажать Ctrl+Enter
Первый вопрос:
Изоляция или китаизация.
В перспективе России нужно перепридумать все достижения человечества.
Во-первых, это очень сложный процесс, для этого должна быть технологическая школа и очень много специалистов, которые это умеют и могут делать.
В России — жесточайший дефицит инженеров.
А если вычесть эмиграцию с этим будет еще хуже.
Во-вторых, все-таки ни одной стране мира на сегодня не удается создавать современные технические товары без международной кооперации.
Это физически невозможно в масштабах страны, даже если в ней живет 350 млн, как в США, или 1,5 млрд, как в Китае.
Наверно, теоретически это было бы возможно, но это оказывается очень дорого, медленно и плохо.
И в этом смысле России, у которой всего 140 млн населения, это будет сложно.
Здесь РФ либо сможет китаизировать экономику, то есть брать китайские товары, системы сервиса и программные продукты и как-то их немного адаптировать внутри себя, либо России надо все равно кооперироваться с миром.
Поэтому идея, что мы построим у себя суверенный глобус, не работает.
Это будет архаичная, отсталая, примитивная экономика, продукция ее будет напоминать продукцию советских заводов в 70-е годы.
И то — Советский Союз был больше почти в два раза с точки зрения населения, и на него работала еще вся восточная Европа и много других дружественных стран.
А Россия — намного меньше, и потенциал меньше, и отставание технологическое намного больше, чем было тогда у Советского Союза от мира, просто потому, что это было до технологического рывка.
Новые возможности и малый бизнес.
Какие новые возможности, когда вы не знаете, что завтра будет?
Вы не понимаете, призовут ли вашего ключевого сотрудника завтра.
Горизонт планирования какой сейчас, несколько дней?
Хотя малый бизнес — это вообще вещь в государстве обычно очень устойчивая.
Люди едят, пьют, одеваются во что-то.
Ретейл сети малого бизнеса вполне функционируют, да и среднего бизнеса тоже.
С крупным бизнесом могут быть проблемы — то же строительство или большие сети, которые были ориентированы на более дорогие товары.
А мелкий бизнес будет существовать, но в условиях большей неопределенности, большего количества уезжающих и более жесткого регулирования.
доходы падают.
Падение доходов — это всегда проблемы с ипотекой.
Сокращение объемов строительства — это всегда проблема для девелоперов, которые, как правило, доходами от будущих проектов закрывают те проекты, которые они делают сейчас.
Когда у вас впереди еще пять домов, которые вы даже не начали строить, но уже продаете, вы можете на эти деньги финансировать строительство того, что вы уже строите.
А когда вы их достроите, у вас будет еще пять проектов впереди, которые вы продаете. Когда у вас впереди сокращается количество проектов, то сразу возникают проблемы с ликвидностью, и параллельно банкам надо будет как-то разбираться с неплательщиками по ипотеке.
Разбираться с ними легко, когда легко перепродать квартиры. А когда их сложно перепродать, то разбираться с ними намного сложнее.
Поэтому, конечно, если и не кризис, то кризисные явления будут.
Вероятно, нынешний текущий путь России — это некий гибрид Северной Кореи и Ирана.
Почему просто не Иран?
Потому что Иран — это страна, в которой превалирует жесткая идеологическая конструкция, и она удерживает в авторитарном состоянии страну даже тогда, когда власть имеет элементы демократии.
В Иране все-таки проходят серьезные конкурентные выборы президента, и мы можем говорить о том, что тот или иной президент Ирана был более демократичным или радикальным, этот менее.
Да, там кандидатура утверждается исламским комитетом, но все равно элементы низовой демократии присутствуют, и это во многом влияет на жизнь самой страны.
Сама страна в этом смысле, как это ни странно прозвучит по отношению к Ирану, более расслабленна снизу.
Там, например, сейчас возможны массовые протесты, демонстрации. Понятно, что это, скорее всего, ни к чему не приведет в моменте, но, вполне возможно, приведет к эволюции в дальнейшем управлении.
Там с 1979 года управление проделало достаточно большой эволюционный путь в сторону более демократичных и светских процедур, несмотря на закрытость, идеологию, антисемитизм и контроль силовиков.
Северная Корея значительно менее эффективна и лишена настоящей идеологии.
Единственная их идеология — это верность чучхе.
Это национал-коммунистическая государственная идеология, разработанная основателем государства Ким Ир Сеном в противовес марксизму.
Чтобы быть консолидированной, страна вынуждена быть более полицейской, более жесткой.
И поскольку экономических ресурсов там значительно меньше, чем в Иране, который нефть и газ продает, их нужно замещать путем усиления жесткости режима и передачей власти по наследству.
Россия все-таки как ресурсная страна в этом смысле скорее будет близка к Ирану.
С другой стороны, у России нет четкой идеологии.
Отсутствие идеологии придется замещать более жесткой системой управления и более острой вертикалью власти. Так что, наверно, это некий гибрид.
От кризиса никто никогда не выигрывает.
Потому что мировая экономика уже давно по сути своей генеративна, и когда какое-то звено проваливается, это чувствуют все.
Выиграть можно от локальной дистрибуции, когда одна страна, например, перестает поставлять телевизоры, и другая страна занимает ее место и локально выигрывает с точки зрения объема продаж и цен на общем рынке.
Но все эти выигрыши ничтожны по сравнению с тем, как проигрывает общая конструкция в случае кризисов в одном из мест.
Рвутся связи, теряются инвестиции, меняется логистика.
Выигрыш от российско-европейского кризиса для США — они продают больше газа в Европу.
Но изменение объема небольшое в рамках американской экономики.
Они зарабатывают на $20-30 млрд больше на фоне своей экономики в $21 трлн.
То, что делает Америка на государственном уровне, измеряется сотнями миллиардов, триллионами, это должно быть перспективно на много лет вперед.
А здесь это событие очень краткосрочное.
И на этом фоне рецессия Европы резко повышает стоимость доллара, повышение стоимости доллара бьет по экспортным возможностям Америки сразу с ходу, и Америка начинает терять, Америка уходит в рецессию и борется с инфляцией.
Они сейчас тратят сотни миллиардов на мотивирование проблем, связанных с дисбалансами, которые возникают.
Это не особо не выгодно, даже Китаю.
Мы видим, с каким раздражением лидеры Китая и Индии говорят сейчас об этом кризисе, и даже при том, что они получают с дисконтом сейчас нефть и газ, все равно это дисконты от повышенных цен, которые возникли из-за этого кризиса, все равно это разрывы в цепочках, удлинение логистики и перелетов.
Все равно это необходимость как-то следовать санкциям и изменять свою деятельность, и никому это, конечно, не нужно.
Что происходит с валютой?
Падение рубля до 120 рублей за $1 — это было паническое падение, когда многие игроки, справедливо понимая, что дальше будет хуже и сложнее с валютой, пытались уйти из страны, покупая эту самую валюту.
И в том числе и физические лица срочно покупали валюту и выводили из страны.
Это создавало дополнительный спрос.
А то, что происходит сейчас — это обратная ситуация.
Рынок закрылся, большинство тех игроков, которые на этом рынке присутствовали и могли покупать валюту, просто физически этого не могут.
Нет резидентов, резко сократился импорт (чуть ли не в два раза), а импорт требует валюту.
Соответственно, импортеры перестали покупать этот объем валюты.
Люди перестали ездить за рубеж и тратить деньги в туристических поездках, а еще в 2021 году это было порядка $40 млрд в год.
Люди перестали свободно инвестировать, потому что европейские и многие другие страны перестали принимать российские деньги, значит, инвестиционный вывоз капитала тоже практически прекратился.
Сейчас через Казахстан и Армению что-то выходит, но это не те цифры, которые были раньше.
На этом фоне приток валюты сохраняется высокий, потому что продаются нефть и газ по дорогим ценам, валюта входит в страну, а дальше потребителя на эту валюту нет.
Поэтому цена на валюту на внутреннем рынке и упала.
Но здесь, конечно, можно было бы сейчас брать рубли, покупать валюту и таким образом даже зарабатывать, потому что курсы внутри России и вне ее отличаются на несколько рублей за доллар.
Но нет моста, невозможно переводить деньги нормально из России за рубеж.
Отказ от углеводородов пока откладывается.
Любую экономику можно уничтожить, даже сырьевую.
И то, что делается в 2022 году, конечно, очень сильный удар по этой экономике.
Какой бы у вас ни был прочный сейф, все равно найдется кувалда, которая сможет его разрушить.
Если фатальных ошибок делаться не будет, то экономика продержится достаточно долго, потому что углеводороды нужны миру, и нужны в большом количестве и долго.
При всех переходах на альтернативные источники энергии все равно доля углеводородов в мировом энергобалансе будет очень высокой еще много лет.
В ближайшие лет 15-20 говорить о революционных изменениях не придется.
В основном это связано с тем, что мир очень плохо умеет запасать электроэнергию — фактически это невозможно.
И в этом смысле Россия, на ресурсах и на углеводородах сможет очень долго прилично существовать.
То есть в общем, России ничего не мешает еще одно поколение точно так же существовать.
Мир очень неравномерно развит с точки зрения потребления углеводородов.
К 2 млрд людей, которые их потребляют в Европе и США, должны быстро добавиться 2-3 млрд, которые станут их потреблять в течение этого поколения.
А потом еще 3 млрд, которые сейчас почти не потребляют.
Рост спроса на энергию огромный в связи с движением к выравниванию уровня жизни в разных регионах.
И перед тем, как задавать себе вопрос, как ЕС будет потреблять меньше газа, надо задать себе вопрос, как Индокитай будем потреблять меньше газа.
Потому что там они отстают от Европы на 50 лет.
И понятно, что в Европе могут сэкономить сколько-то, а в Африке, на Ближнем Востоке и в Латинской Америке потребление будет только нарастать.
Поэтому в этом смысле мир еще очень далек от того, чтобы начать кардинально сокращать потребление углеводородов.
Эмиграция.
По разным оценкам, за последнее время из России уехало от 300 000 до 700 000 человек.
Вопрос — сможем ли мы компенсировать эту потерю и станет ли это ударом по экономике — очень сложный и многоплановый.
Люди все разные, они дают совершенно разную добавленную стоимость. Очень многие люди — это обязательство, а не актив, они дают отрицательную добавленную стоимость. Те люди, которые сейчас уезжали, в целом дают скорее большую добавленную стоимость, чем в среднем по стране.
Сказать, что уехало, скажем, 300 000 человек, 0,5% от трудовых ресурсов — это неправильная оценка ущерба.
Ущерб может быть в десятки раз больше с точки зрения трудовых ресурсов, исходя из того, какую стоимость эти люди создают для страны.
Eезжают люди из столиц, уезжают бизнесмены, топ-менеджеры, врачи, ученые.
Это лавинообразный процесс.
Уезжают лучшие специалисты во всех областях.
Уехали лучшие кардиологи, лучшие гинекологи Москвы.
Уехали крупные специалисты по химии и физике, топ-менеджеры банков, производственных компаний, это все люди, которые очень многое построили для России.
А когда говорят про замещение, это сложно оценить.
Экономика в тяжелом положении.
Есть принятый нарратив в экономике как науке, что война может быть двигателем инноваций.
Но, СВО не задействует такой объем ресурсов и не является настолько конкурентной, как большая война, чтобы породить этот поток инноваций.
Для этого нужно всю страну перестраивать определенным образом, а этого явно не происходит. Поэтому вряд ли здесь может быть какой-то инновационный толчок.
А в остальном и война, и спецоперация — это, конечно, уничтожение экономической деятельности по самым разным направлениям:
от просто уничтожения физических объектов, произведенных для ОПК;
уничтожения связей между людьми;
до резкого сокращения инвестиционного потока, сокращения горизонта планирования.
Люди перестают думать о том, как заработать завтра или как произвести товар или более эффективно работать.
Они начинают думать о том, как выжить, как сэкономить, резко падают и спрос, и предложение.
Мы видели дефляцию до мобилизации, которая свидетельствовала о том, что спрос падал быстрее предложения.
Теперь в стране инфляция, а значит, предложение тоже достаточно активно начало падать вслед за спросом.
Есть, грубо говоря, два типа экономики и два типа отношений внутри экономического комплекса — генеративный и дистрибутивный.
Генеративный — это когда вы все вместе что-то создаете и это используется, а дистрибутивный — это когда у вас что-то есть, и вам это надо поделить.
Ресурсные страны типа России нацелены на раздел:
у вас есть какое-то преимущество — нефть или права, полученные от местной власти, или территория, которую вы заняли и обслуживаете — и дальше возникает вопрос, кто и сколько от этого получит.
Дистрибутивные отношения порождают агрессию и стремление выстроить иерархию, попасть наверх, борьбу за место в иерархии, и физическую, и идеологическую.
Когда ты находишься в генеративном пространстве, а Европа это все-таки место, где очень мало природных ресурсов и высокая плотность населения, и конкуренция там существует давно, то здесь тебе приходится все время объединяться, ты один ничего не можешь создать.
Ты должен объединяться в группы, в кластеры, в структуры, в национальные государства, в профессиональные союзы.
Вместо того, чтобы строить иерархию, ты должен строить объединение.
И это очень сильно влияет на психологию.
Кроме того, между этими объединениями выстраиваются очень эффективные связи, потому что мало хорошо производить хлеб — ты должен его правильно продавать, для этого его должны покупать.
И поэтому выстраивается огромное количество горизонтальных связей вне объединений — между государствами, между цехами, между регионами.
И, конечно, это очень сильно снижает агрессию, потому что агрессия разрушает продукт.
Каждый раз, когда совершается акт агрессии, в сумме у всех продукта становится меньше. А если продукт этот очень дорог для всех, его лучше сохранять и сотрудничать.
Но ментальность можно изменить, это видно по истории.
Парламент в Великобритании существует уже 500 лет, а культура сотрудничества появилась всерьез, может быть, в последние лет 50. Конечно, это меняется, и даже просто потому, что меняется экономико-социальная модель.
Рано или поздно ресурсная зависимость уйдет, и социум будет меняться.
Медицина.
С российской медициной и так было все не очень.
В Москве был выстроен некоторый набор хороших клиник и медицинских сервисных центров, которые использовались ограниченным количеством людей с деньгами и возможностями, было несколько государственных медицинских учреждений, которые работали прилично.
А за пределами этого круга с медициной было плохо.
И даже в Москве было достаточно много клиник, в которых с медициной и с отношением врачей, и с профессионализмом, и со всем остальным было откровенно плохо. А в регионах, как правило, не было даже ингредиентов для того, чтобы нормально анализы сделать в клиниках.
И сейчас, разумеется, будет еще хуже, потому что потеряны логистические связи с Европой, которая была большим поставщиком оборудования, материалов и лекарств.
Естественно, резко сокращается финансирование медицины из-за переноса средств на оборону и безопасность, идут кадровые потери.
Во многих странах мира российские врачи могут сравнительно неплохо устроиться. Испания, например, достаточно легко принимает российских врачей.
Израиль принимает и переучивает.
И этот поток будет идти, потому что чем у вас хуже медицинская система, тем менее интересно в ней работать. Когда ты не можешь нормально лечить людей, то одна из твоих реакций — это послать все и уехать туда, где можно нормально это делать.
Так что ситуация в медицине будет становиться хуже.
/ (C) Источник
Не является индивидуальной инвестиционной рекомендацией
При копировании ссылка обязательна Нашли ошибку: выделить и нажать Ctrl+Enter