30 сентября 2009
Предыдущий текст был посвящен начинающемуся саммиту G20, так что естественно рассказать о последствиях этого мероприятия. В отличие от пессимистических ожиданий, результат оказался вполне осмысленным. Правда, не для всех. Первое и самое главное, что объявлено: отныне преемником «Библиотечной группы» и всех ее реинкарнаций — G5, G7, G7½ (каковой оставалась т. н. G8 вследствие специфического статуса отечественного минфина на встречах Группы) — становится G20:
«Мы обозначили формат «Группы двадцати» в качестве главного форума для осуществления нашего международного экономического сотрудничества. Мы создали Совет по финансовой стабильности, включив в него крупнейшие страны с формирующейся рыночной экономикой, и приветствуем его усилия по координации и мониторингу прогресса в сфере укрепления финансового регулирования».
Конечно, Россия сильно теряет от этого «расширения» (напомним, вообще-то в декабре этого года «двадцатке» как формату, хотя и нерегулярному, как раз десять лет): если в формате «восьмерки» можно было пытаться «представительствовать» хоть за кого-то (чем Россия, правда, пользоваться не умела — и учиться не спешила), то в «двадцатке» и так собраны «практически все»:
Можно, конечно, утешаться, что в этом конгломерате мы не только не последние, но обгоняем по душевому ВВП не только Китай, Индию, Южную Африку и Индонезию, но и Турцию, Бразилию, Аргентину и Мексику — зато от Южной Кореи и Саудовской Аравии мы по этому показателю отстаем почти вдвое.
А Китай и Индия, превосходя нас по населению практически десятикратно, почти безусловно окажутся в числе тех «пяти ответственных игроков», которые и будут «политбюро» этого «нового ЦК», наряду с США, Японией и Евросоюзом — поскольку последний будет сохраняться. Россия же (как и Мексика, и Аргентина) за последние годы настолько плотно абонировала место «на галерке», так старательно демонстрировала поведение безответственное (кстати, в отличие от большинства участников, она и к этому саммиту ухитрилась не выработать никаких предложений), что ее место — быть среди «заднескамеечников».
Но вернемся к анализу принятых документов.
Преамбула полна плохо скрываемой гордости и сдержанного оптимизма:
«1. Мы встречаемся в середине критически важного перехода от кризиса к экономическому оздоровлению с тем, чтобы подвести черту под эпохой безответственности и принять набор политических мер, правил и реформ для обеспечения потребностей глобальной экономики XXI века.
2. Когда мы в последний раз собирались в апреле 2009 года, перед мировой экономикой стоял самый серьезный вызов в новейшей истории.
3. Глобальное производство сокращалось темпами, невиданными с 1930-х годов. Объемы торговли резко падали. Стремительно росла безработица. Наши народы опасались, что мир находится на грани экономической депрессии.
4. Тогда наши страны договорились сделать все необходимое для обеспечения экономического подъема, восстановления наших финансовых систем и поддержания глобального движения капитала.
5. Наши усилия дали результаты».
Да, конечно, «процесс восстановления и реформирования еще не завершен. Во многих странах уровень безработицы находится на неприемлемо высоком уровне. Еще не до конца обеспечены условия для восстановления частного спроса. Мы не имеем права «почивать на лаврах» до тех пор, пока глобальное экономическое благосостояние не будет полностью восстановлено и трудолюбивые семьи во всем мире не найдут достойные рабочие места».
Но «предпринятые нами энергичные меры реагирования помогли остановить опасный резкий спад глобальной экономической активности и стабилизировать финансовые рынки. В настоящее время промышленное производство растет практически во всех наших странах. Международная торговля начинает восстанавливаться. Наши финансовые учреждения привлекают необходимый капитал, финансовые рынки демонстрируют готовность инвестировать и кредитовать, уровень доверия повысился».
Напомним, что компании «НЕОКОН», в которой работает автор настоящей колонки и которая имеет самое непосредственное отношение к этому тексту, представляется, что то, насколько удалось «стабилизировать финансовые рынки» — то есть вновь надуть финансовые пузыри — прямо противоречит декларируемому в том же документе стремлению «к обеспечению экономического роста без «бумов» и спадов, а также к созданию рынков, способствующих повышению ответственности, а не безрассудности».
Но, чем цитировать неконкретные положения деклараций или технические детали (встречи G20 предполагаются ежегодными, а на 2010 их запланированы две — в Канаде и Корее), попробуем представить себе из тезисных положений опубликованных документов реальные контуры «рамочного соглашения, определяющего политику и совместные меры, направленные на обеспечение уверенного, устойчивого и сбалансированного роста», «системы регулирования банковского сектора и других финансовых учреждений, сдерживающей излишества, которые привели к кризису» и «реформы глобальной архитектуры в соответствии с требованиями XXI века» — причем, принимая на веру, что «стороны установили для себя строгий и четкий график реализации всех этих реформ», мы все же (с учетом сказанного об исполнении решений Лондонского саммита) хотим понять, как эти благопожелания сочетаются с интересами ключевых игроков.
О масштабности и глубине реформы архитектуры лучше всего свидетельствуют достигнутые конкретные компромиссы:
«Мы взяли обязательство перераспределить квоты МВФ в пользу динамических формирующихся рынков и развивающихся стран, передав не менее 5% от перепредставленных стран к недопредставленным, используя в качестве стартовой основы текущую формулу расчета квот. Мы договорились о существенном расширении права голоса в размере не менее 3% для развивающихся стран и стран с переходной экономикой во Всемирной банк».
Если учесть реальные дисбалансы, составляющие десятки процентов (участники G20 контролируют более 85% мировой экономики; из них члены ОЭСР — чуть больше 50%) и вполне компромиссный запрос БРИК (в МВФ — на 7% и во Всемирном банке – на 6%), найденный компромисс в очень большой мере оставляет «все как есть» — и именно поэтому единственным аргументом Медведева при попытках ответа на вопрос о принципах перераспределения квот была именно ссылка на компромисс:
«ВОПРОС: Вы можете сказать, за этим компромиссом есть какие-то фундаментальные экономические показатели или это среднеарифметическое между разными позициями?
Д.МЕДВЕДЕВ: Это компромисс.
ВОПРОС: И Вы тоже рассказали, что пришло понимание, что кто-то должен подвинуться. Вы говорили конкретно, кто?
Д.МЕДВЕДЕВ: Вы хотите, чтобы я все кулуарные договорённости выдал.
Я понимаю, что это интересно. На самом деле, в отношении семи процентов мы считали, что это действительно более справедливо, и ряд развивающихся крупных экономик считал так же. Но если говорить о том решении, которое принято, то это – компромисс, который всех удовлетворил. Потому что ряд государств – это прежде всего государства Европы – и при пятипроцентном перераспределении довольно серьёзно теряют, поэтому нужно было найти такую точку, которая устроила бы всех, восстановила бы справедливость или создала бы новую точку справедливости в МВФ».
То есть те, кто обладал и обладает 'market power' (рыночной силой), подвинулся чуть-чуть; и США, и ЕС сохранили по блокирующему пакету — а БРИК и примкнувшие к ним до блокирующего пакета так и не добрали.
Очередные клятвы в том, что «мы будем бороться с протекционизмом и приведем Дохийский раунд переговоров в ВТО к успешному завершению в 2010 году», вызывают сомнения как в свете только что разразившейся американо-китайской торговой войны, так и в свете нашего знания истории Дохийского раунда. Начавшись в ноябре 2001 года, эти переговоры — ввиду необходимости «защиты национального производителя» для США, Европы и Японии (иначе их сельское хозяйство ждет естественная смерть, а сами эти страны — умеренная внутриполитическая дестабилизация и утрата потенциала продовольственного самообеспечения), с одной стороны, и потребности в доступе к платежеспособным аграрным рынкам на недискриминационных условиях для развивающихся стран (иначе аграрное перенаселение в них будет нарастать, дестабилизируя их политически и лишая их оснований для эндогенного роста) — до сих пор не достигли фазы выработки соглашения о том, как вести переговоры о соглашении. Несмотря на без малого дюжину встреч на уровне министров и постоянную активность экспертов — противоречие-то практически антагонистическое.
Примерно то же самое касается и прочих вопросов преобразования глобальных институтов.
Да, капитал МВФ увеличен в соответствие с решением Лондонского саммита двадцатки, хотя поучаствовали в этом не все из принявших на себя обязательства — но полный пересмотр квот участия в МВФ к январю 2011 года вызывает сомнения в свете того, как эти квоты пересматриваются ныне. Не в меньшей мере это касается Мирового Банка и региональных институтов развития.
Поскольку Германия всерьез отнеслась к выработке принципов «Рамочного соглашения» и поскольку основная идея, лежащая в его основе («лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным», или, как сказано в заглавии самого документа, «Рамочное соглашение для сильного, устойчивого и сбалансированного роста»), не раскалывает участников, уже к ноябрю предполагается запустить процесс взаимного контроля за угрозами.
(В скобках заметим — мы в свое время писали, что МВФ так и не удалось выработать подхода к выявлению системных рисков. Теперь эта работа перекладывается на совместную взаимную деятельность минфинов и центробанков стран «двадцатки». Остается, правда, вопрос о том, как, не справляясь с этой работой в своих странах, они справятся с ней друг у друга — нам в Компании «НЕОКОН» всегда казалось, что прибавление нуля на сумму не влияет. Но, глядишь, в процессе доработки «Хартии Меркель» чего-то и удастся достичь).
Наконец, вопросы укрепления международной системы финансового регулирования.
Проблемы здесь копятся давно и, в массе своей, уже почти неразрешимы без совершенно радикальной смены подходов. Так, например, многие считают, что финансовую систему спасли от полного разрушения задержки в переходе на правила Базель II – иначе центробанки еще хуже понимали бы происходящее в банковской системе — о чем мы вкратце упомянули на прошлой неделе.
Заметим, что, говоря о повышении требований к качеству и количеству собственного капитала банков, о борьбе с оффшорами, о бонусах и компенсациях для банковского сообщества (последнее, конечно, важно с популистской точки зрения, но никак не влияет на реальное качество банковского бизнеса), от ключевого вопроса — упрощения банковской системы — авторы Питтсбургских текстов шарахнулись как черт от ладана, предпочтя поручить «системно значимым финансовым корпорациям разработать собственные чрезвычайные планы, согласующиеся с их международной структурой, а своим властям — всего лишь создать кризисные группы для основных трансграничных корпораций и принять правовые рамки для трансграничного вмешательства». После этого заверения, что «наши меры пруденциального контроля будут соразмерны цене их неуспеха», представляются не слишком убедительными. Интересы финансового капитала явно превалируют над всем остальным.
Осознав связь финансовых пузырей и пузырей на сырьевых рынках, участники Питтсбургского саммита провозгласили, что они «примут меры к его стабилизации». Хотелось бы знать, какие.
Итак, саммит дал больше, чем ожидали пессимисты и скептики: даже один компромисс достигнут (хотя и гниловатый); в документах есть некие «новые старые» идеи, от которых трудно ожидать реальной пользы, но можно не ожидать активного вреда (и на том спасибо). Но он продемонстрировал глубочайшую недооценку реальных проблем — и призрак роста, свидетельствующий о надувании новых пузырей, продолжают принимать за собственно рост.
Отечественные же экономические власти проявили себя вполне ожидаемо: в отличие от британских (которые вытянули на себе самое повестку Лондонского саммита), французских (по крайней мере добившихся минимизации ущерба своей квоте в МВФ и включения в итоговые коммюнике вопросов бонусов в банковском секторе), американских (их руку видно почти везде), индийских, индонезийских, латиноамериканских и южноафриканских (добившихся включения сюжетов про Дохийский раунд) и немецких (Хартия Меркель — это звучит гордо!) коллег, они просто обошлись без каких бы то ни было предложений. Так что как не играло наше отечество никакой роли в мировой экономике последние лет десять, так и не будет играть. Во всяком случае, при действующих экономических элитах и властях.
Справка КМ.RU: Решение о создании G20 (первоначально – на уровне министров финансов) было принято в сентябре 1999 года. Первый саммит «двадцатки», которая включает в себя представителей крупнейших развивающихся стран, прошел в ноябре 2008 года. Участниками группы являются Австралия, Аргентина, Бразилия, Великобритания, Германия, Индия, Индонезия, Италия, Канада, Китай, Корея, Мексика, Россия, Саудовская Аравия, США, Турция, Франция, ЮАР, Япония, а также ЕС, представляемая страной-председателем.
М. Хазин
«Мы обозначили формат «Группы двадцати» в качестве главного форума для осуществления нашего международного экономического сотрудничества. Мы создали Совет по финансовой стабильности, включив в него крупнейшие страны с формирующейся рыночной экономикой, и приветствуем его усилия по координации и мониторингу прогресса в сфере укрепления финансового регулирования».
Конечно, Россия сильно теряет от этого «расширения» (напомним, вообще-то в декабре этого года «двадцатке» как формату, хотя и нерегулярному, как раз десять лет): если в формате «восьмерки» можно было пытаться «представительствовать» хоть за кого-то (чем Россия, правда, пользоваться не умела — и учиться не спешила), то в «двадцатке» и так собраны «практически все»:
Можно, конечно, утешаться, что в этом конгломерате мы не только не последние, но обгоняем по душевому ВВП не только Китай, Индию, Южную Африку и Индонезию, но и Турцию, Бразилию, Аргентину и Мексику — зато от Южной Кореи и Саудовской Аравии мы по этому показателю отстаем почти вдвое.
А Китай и Индия, превосходя нас по населению практически десятикратно, почти безусловно окажутся в числе тех «пяти ответственных игроков», которые и будут «политбюро» этого «нового ЦК», наряду с США, Японией и Евросоюзом — поскольку последний будет сохраняться. Россия же (как и Мексика, и Аргентина) за последние годы настолько плотно абонировала место «на галерке», так старательно демонстрировала поведение безответственное (кстати, в отличие от большинства участников, она и к этому саммиту ухитрилась не выработать никаких предложений), что ее место — быть среди «заднескамеечников».
Но вернемся к анализу принятых документов.
Преамбула полна плохо скрываемой гордости и сдержанного оптимизма:
«1. Мы встречаемся в середине критически важного перехода от кризиса к экономическому оздоровлению с тем, чтобы подвести черту под эпохой безответственности и принять набор политических мер, правил и реформ для обеспечения потребностей глобальной экономики XXI века.
2. Когда мы в последний раз собирались в апреле 2009 года, перед мировой экономикой стоял самый серьезный вызов в новейшей истории.
3. Глобальное производство сокращалось темпами, невиданными с 1930-х годов. Объемы торговли резко падали. Стремительно росла безработица. Наши народы опасались, что мир находится на грани экономической депрессии.
4. Тогда наши страны договорились сделать все необходимое для обеспечения экономического подъема, восстановления наших финансовых систем и поддержания глобального движения капитала.
5. Наши усилия дали результаты».
Да, конечно, «процесс восстановления и реформирования еще не завершен. Во многих странах уровень безработицы находится на неприемлемо высоком уровне. Еще не до конца обеспечены условия для восстановления частного спроса. Мы не имеем права «почивать на лаврах» до тех пор, пока глобальное экономическое благосостояние не будет полностью восстановлено и трудолюбивые семьи во всем мире не найдут достойные рабочие места».
Но «предпринятые нами энергичные меры реагирования помогли остановить опасный резкий спад глобальной экономической активности и стабилизировать финансовые рынки. В настоящее время промышленное производство растет практически во всех наших странах. Международная торговля начинает восстанавливаться. Наши финансовые учреждения привлекают необходимый капитал, финансовые рынки демонстрируют готовность инвестировать и кредитовать, уровень доверия повысился».
Напомним, что компании «НЕОКОН», в которой работает автор настоящей колонки и которая имеет самое непосредственное отношение к этому тексту, представляется, что то, насколько удалось «стабилизировать финансовые рынки» — то есть вновь надуть финансовые пузыри — прямо противоречит декларируемому в том же документе стремлению «к обеспечению экономического роста без «бумов» и спадов, а также к созданию рынков, способствующих повышению ответственности, а не безрассудности».
Но, чем цитировать неконкретные положения деклараций или технические детали (встречи G20 предполагаются ежегодными, а на 2010 их запланированы две — в Канаде и Корее), попробуем представить себе из тезисных положений опубликованных документов реальные контуры «рамочного соглашения, определяющего политику и совместные меры, направленные на обеспечение уверенного, устойчивого и сбалансированного роста», «системы регулирования банковского сектора и других финансовых учреждений, сдерживающей излишества, которые привели к кризису» и «реформы глобальной архитектуры в соответствии с требованиями XXI века» — причем, принимая на веру, что «стороны установили для себя строгий и четкий график реализации всех этих реформ», мы все же (с учетом сказанного об исполнении решений Лондонского саммита) хотим понять, как эти благопожелания сочетаются с интересами ключевых игроков.
О масштабности и глубине реформы архитектуры лучше всего свидетельствуют достигнутые конкретные компромиссы:
«Мы взяли обязательство перераспределить квоты МВФ в пользу динамических формирующихся рынков и развивающихся стран, передав не менее 5% от перепредставленных стран к недопредставленным, используя в качестве стартовой основы текущую формулу расчета квот. Мы договорились о существенном расширении права голоса в размере не менее 3% для развивающихся стран и стран с переходной экономикой во Всемирной банк».
Если учесть реальные дисбалансы, составляющие десятки процентов (участники G20 контролируют более 85% мировой экономики; из них члены ОЭСР — чуть больше 50%) и вполне компромиссный запрос БРИК (в МВФ — на 7% и во Всемирном банке – на 6%), найденный компромисс в очень большой мере оставляет «все как есть» — и именно поэтому единственным аргументом Медведева при попытках ответа на вопрос о принципах перераспределения квот была именно ссылка на компромисс:
«ВОПРОС: Вы можете сказать, за этим компромиссом есть какие-то фундаментальные экономические показатели или это среднеарифметическое между разными позициями?
Д.МЕДВЕДЕВ: Это компромисс.
ВОПРОС: И Вы тоже рассказали, что пришло понимание, что кто-то должен подвинуться. Вы говорили конкретно, кто?
Д.МЕДВЕДЕВ: Вы хотите, чтобы я все кулуарные договорённости выдал.
Я понимаю, что это интересно. На самом деле, в отношении семи процентов мы считали, что это действительно более справедливо, и ряд развивающихся крупных экономик считал так же. Но если говорить о том решении, которое принято, то это – компромисс, который всех удовлетворил. Потому что ряд государств – это прежде всего государства Европы – и при пятипроцентном перераспределении довольно серьёзно теряют, поэтому нужно было найти такую точку, которая устроила бы всех, восстановила бы справедливость или создала бы новую точку справедливости в МВФ».
То есть те, кто обладал и обладает 'market power' (рыночной силой), подвинулся чуть-чуть; и США, и ЕС сохранили по блокирующему пакету — а БРИК и примкнувшие к ним до блокирующего пакета так и не добрали.
Очередные клятвы в том, что «мы будем бороться с протекционизмом и приведем Дохийский раунд переговоров в ВТО к успешному завершению в 2010 году», вызывают сомнения как в свете только что разразившейся американо-китайской торговой войны, так и в свете нашего знания истории Дохийского раунда. Начавшись в ноябре 2001 года, эти переговоры — ввиду необходимости «защиты национального производителя» для США, Европы и Японии (иначе их сельское хозяйство ждет естественная смерть, а сами эти страны — умеренная внутриполитическая дестабилизация и утрата потенциала продовольственного самообеспечения), с одной стороны, и потребности в доступе к платежеспособным аграрным рынкам на недискриминационных условиях для развивающихся стран (иначе аграрное перенаселение в них будет нарастать, дестабилизируя их политически и лишая их оснований для эндогенного роста) — до сих пор не достигли фазы выработки соглашения о том, как вести переговоры о соглашении. Несмотря на без малого дюжину встреч на уровне министров и постоянную активность экспертов — противоречие-то практически антагонистическое.
Примерно то же самое касается и прочих вопросов преобразования глобальных институтов.
Да, капитал МВФ увеличен в соответствие с решением Лондонского саммита двадцатки, хотя поучаствовали в этом не все из принявших на себя обязательства — но полный пересмотр квот участия в МВФ к январю 2011 года вызывает сомнения в свете того, как эти квоты пересматриваются ныне. Не в меньшей мере это касается Мирового Банка и региональных институтов развития.
Поскольку Германия всерьез отнеслась к выработке принципов «Рамочного соглашения» и поскольку основная идея, лежащая в его основе («лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным», или, как сказано в заглавии самого документа, «Рамочное соглашение для сильного, устойчивого и сбалансированного роста»), не раскалывает участников, уже к ноябрю предполагается запустить процесс взаимного контроля за угрозами.
(В скобках заметим — мы в свое время писали, что МВФ так и не удалось выработать подхода к выявлению системных рисков. Теперь эта работа перекладывается на совместную взаимную деятельность минфинов и центробанков стран «двадцатки». Остается, правда, вопрос о том, как, не справляясь с этой работой в своих странах, они справятся с ней друг у друга — нам в Компании «НЕОКОН» всегда казалось, что прибавление нуля на сумму не влияет. Но, глядишь, в процессе доработки «Хартии Меркель» чего-то и удастся достичь).
Наконец, вопросы укрепления международной системы финансового регулирования.
Проблемы здесь копятся давно и, в массе своей, уже почти неразрешимы без совершенно радикальной смены подходов. Так, например, многие считают, что финансовую систему спасли от полного разрушения задержки в переходе на правила Базель II – иначе центробанки еще хуже понимали бы происходящее в банковской системе — о чем мы вкратце упомянули на прошлой неделе.
Заметим, что, говоря о повышении требований к качеству и количеству собственного капитала банков, о борьбе с оффшорами, о бонусах и компенсациях для банковского сообщества (последнее, конечно, важно с популистской точки зрения, но никак не влияет на реальное качество банковского бизнеса), от ключевого вопроса — упрощения банковской системы — авторы Питтсбургских текстов шарахнулись как черт от ладана, предпочтя поручить «системно значимым финансовым корпорациям разработать собственные чрезвычайные планы, согласующиеся с их международной структурой, а своим властям — всего лишь создать кризисные группы для основных трансграничных корпораций и принять правовые рамки для трансграничного вмешательства». После этого заверения, что «наши меры пруденциального контроля будут соразмерны цене их неуспеха», представляются не слишком убедительными. Интересы финансового капитала явно превалируют над всем остальным.
Осознав связь финансовых пузырей и пузырей на сырьевых рынках, участники Питтсбургского саммита провозгласили, что они «примут меры к его стабилизации». Хотелось бы знать, какие.
Итак, саммит дал больше, чем ожидали пессимисты и скептики: даже один компромисс достигнут (хотя и гниловатый); в документах есть некие «новые старые» идеи, от которых трудно ожидать реальной пользы, но можно не ожидать активного вреда (и на том спасибо). Но он продемонстрировал глубочайшую недооценку реальных проблем — и призрак роста, свидетельствующий о надувании новых пузырей, продолжают принимать за собственно рост.
Отечественные же экономические власти проявили себя вполне ожидаемо: в отличие от британских (которые вытянули на себе самое повестку Лондонского саммита), французских (по крайней мере добившихся минимизации ущерба своей квоте в МВФ и включения в итоговые коммюнике вопросов бонусов в банковском секторе), американских (их руку видно почти везде), индийских, индонезийских, латиноамериканских и южноафриканских (добившихся включения сюжетов про Дохийский раунд) и немецких (Хартия Меркель — это звучит гордо!) коллег, они просто обошлись без каких бы то ни было предложений. Так что как не играло наше отечество никакой роли в мировой экономике последние лет десять, так и не будет играть. Во всяком случае, при действующих экономических элитах и властях.
Справка КМ.RU: Решение о создании G20 (первоначально – на уровне министров финансов) было принято в сентябре 1999 года. Первый саммит «двадцатки», которая включает в себя представителей крупнейших развивающихся стран, прошел в ноябре 2008 года. Участниками группы являются Австралия, Аргентина, Бразилия, Великобритания, Германия, Индия, Индонезия, Италия, Канада, Китай, Корея, Мексика, Россия, Саудовская Аравия, США, Турция, Франция, ЮАР, Япония, а также ЕС, представляемая страной-председателем.
М. Хазин
Не является индивидуальной инвестиционной рекомендацией | При копировании ссылка обязательна | Нашли ошибку - выделить и нажать Ctrl+Enter | Жалоба