Я никогда не видела, чтобы одновременно действовало столько потенциально значимых для рынка факторов
В последние годы я не перестаю удивляться тому, как рынки реагируют на самые драматичные политические и экономические события. Пандемии, войны, крах мировой торговли, рост правого национализма и левого популизма — ничто не может поколебать решимость инвесторов.
Это можно объяснить несколькими причинами: от высоких корпоративных доходов до перспектив искусственного интеллекта и торговли «тако». Однако я хотела бы предложить ещё одно объяснение: мир ещё не определился с новой экономической концепцией. Пока это не произойдёт, мы, вероятно, будем находиться в состоянии нестабильного рыночного застоя.
В истории политической экономии всегда были масштабные и всеобъемлющие концепции. Меркантилизм XVIII века уступил место принципу невмешательства в экономику XIX века, который, в свою очередь, привёл к появлению кейнсианства. А оно уступило место революции Рейгана — Тэтчер и эпохе неолиберализма.
Однако сегодня нет единого мнения о том, где мы находимся и куда движемся. Вместо этого существует множество конкурирующих теорий о глобализации, инфляции, рынках капитала, политике и технологиях. Это создаёт своего рода эффект Расемона: одни и те же данные и события могут быть интерпретированы по-разному разными участниками рынка.
Например, мы знаем, что глобальная торговая система претерпевает изменения. С 2017 года объёмы торговли между геополитически удалёнными партнёрами сократились. Крупнейшие экономики сейчас «оседают», как выразилась консалтинговая фирма Kearney, сосредоточившись на национальной самодостаточности, а не на глобальной интеграции.
Тем не менее, как сказал мне один азиатский участник конференции для руководителей, на которой я была две недели назад, всё это «происходит постепенно». Если вы живёте в Тихоокеанском регионе, «глобализация уже сильнее, чем раньше, и, скорее всего, будет усиливаться».
Согласно недавнему отчёту McKinsey о тенденциях в мировой торговле, из 50 крупнейших торговых коридоров 16 будут активно развиваться даже при повышении мировых тарифов на 10 % и тарифов на торговлю с Китаем и Россией на 60 %. Это новые пути, которые соединяют развивающиеся экономики от Индии до Ближнего Востока.
Эффект Расемона проявляется и на уровне компаний. Очевидно, что отрасль, в которой вы работаете, имеет огромное значение. Но размер компании тоже важен. Сбои в торговле, вызванные тарифами, станут ещё одним благоприятным фактором для крупных компаний, поскольку они могут задействовать больше ресурсов, чем небольшие компании, для смягчения негативных последствий.
Несколько руководителей и экспертов по цепочкам поставок, с которыми я недавно общался, говорят, что после пандемии крупные компании настолько оптимизировали свои цепочки поставок, что многие из них смогут компенсировать 80 % и более инфляционного давления, связанного с тарифами, за счёт повышения эффективности.
Но не для всех. По данным JPMorgan, пошлины Дональда Трампа обойдутся среднему бизнесу США в 82 миллиарда долларов, или в 3% от фонда оплаты труда, что, вероятно, приведёт к увольнениям и сокращению прибыли. Между тем экономисты опасаются, что многие малые предприятия просто разорятся.
Если это произойдёт — а региональные представители Федеральной резервной системы начинают это отслеживать, — это, в свою очередь, окажет непропорционально сильное влияние на занятость и распределение богатства в сельской местности и небольших городах, где меньше крупных работодателей. Это усугубит эффект географической суперзвезды, когда горожане, работающие в крупных компаниях, преуспевают, а владельцы малого бизнеса и работники в менее населённых районах — нет.
Этот раскол отчасти подпитывает нестабильную политическую ситуацию в США и многих других странах. В Америке сейчас растёт как правый, так и левый популизм. Те, кто находится под давлением в «красных» штатах Америки, могут проголосовать за Магу, в то время как молодые либералы, которые не могут позволить себе аренду жилья в «Большом яблоке», поддерживают Зорана Мамдани, демократического социалиста, который может стать следующим мэром Нью-Йорка.
Я подозреваю, что эта история повторится на президентских выборах 2028 года, если демократы выберут своим кандидатом экономического популиста — а у них есть все основания сделать это, учитывая провал центристов, в том числе Камалы Харрис. Но такая динамика порождает ещё большую неопределённость в отношении будущего США.
Как показал недавний опрос Deutsche Bank, инвесторы почти поровну разделились во мнениях относительно того, верят ли они в будущее американской исключительности или нет. 44 % настроены оптимистично и считают, что в конечном счёте ни одна другая страна не сможет конкурировать с Америкой в плане роста и динамизма, несмотря на недавние события. Однако 49 % считают, что позиции Америки в мире будут постепенно ослабевать в ближайшие годы. 78 % предпочли бы сохранить курс евро по отношению к доллару в течение следующего года, хотя в течение пяти лет соотношение было 50/50.
Как будто всей этой неопределённости недостаточно, нужно ещё учитывать влияние ИИ. Повысит ли эта технология производительность, сохранив высокие доходы и цены на акции? Не приведёт ли она к слишком быстрому сокращению рабочих мест, что вызовет рост безработицы и дальнейшую реакцию со стороны популистов? Или ни то, ни другое? Какие страны и компании выиграют? Сможем ли мы вообще позволить себе расходы на электроэнергию и воду?
Ни на один из этих вопросов нет однозначного ответа. За всю свою карьеру я ни разу не сталкивался с таким количеством потенциально значимых для рынка факторов, действующих одновременно. Тот факт, что рынки пока этого не отражают, не означает, что они этого не сделают.
Рана Форухар
Не является индивидуальной инвестиционной рекомендацией | При копировании ссылка обязательна | Нашли ошибку - выделить и нажать Ctrl+Enter | Жалоба