25 августа 2010
Но спустя очень короткое время все пошло прахом. В период бурного роста мировой торговли главные экспортные отрасли Британии, хронически страдавшие от завышенного курса фунта и заработной платы, снижению которой препятствовали сильные воинственные профсоюзы и развитая система страхования по безработице, пребывали в кризисе. Безработица постоянно находилась на высоком уровне. В период с 1851 по 1914 г. уровень безработицы составлял около 3%. В 1921— 1926 гг. средний уровень безработицы составлял 12%, и восстановление золотого стандарта не улучшило положения. В апреле 1925 г., когда Британия восстановила золотой стандарт, безработица составляла 10,9%. В последующий период величина этого показателя сильно колебалась, но на неизменно высоком уровне. Так, за год после восстановления золотого стандарта безработица поднялась выше 12%, потом снизилась до 9, и большую часть 1926 г. превышала 14%. К лету 1927 г. безработица опять снизилась до 9%, но в последующие два года сохранялась на уровне 10-11%. Иными словами, на протяжении всего десятилетия 1930-х гг. безработица оставалась на уровне, характерном для тяжелого экономического спада.
Безработица концентрировалась в старых, некогда сильных отраслях на севере Англии, где действовали особенно влиятельные профсоюзы. Сопоставление данных позволяет понять размах кризиса, поразившего экспортные отрасли британской промышленности. Если уровень экспорта в 1924 г. принять за 100, то к 1929 г. объем мирового экспорта вырос до 132, западноевропейского – до 134, американского – до 130, а британского – только до 109. Зато британский импорт за тот же период выросло 113. После краха фондового рынка в 1929 г. и до 1931 г. экспортная торговля сильно упала. Объем мирового экспорта снизился до 113, западноевропейского – до 107, в США, особенно сильно пострадавших от кризиса, объем экспорта упал до 91, а в Британии – до 68, и это при том, что объем британского импорта за эти два года даже слегка вырос. Таким образом, совместное влияние завышенного курса фунта и негибкой, также завышенной заработной платы оказывали свое губительное действие и в период бума, и во время рецессии. В общем, если в 1931 г. мировой экспорт и экспорт из стран Западной Европы был существенно выше, чем в 1924 г., то в Британии он был намного ниже.
Весьма поучительно различие ситуаций в старых отраслях севера Англии, охваченных сильными профсоюзами, и в новых производствах на юге страны, где не было сильных профсоюзов и уровень заработной платы был относительно невысок. Новые отрасли, имевшие возможность платить рабочим более низкую почасовую плату, чем на севере, процветали и расширяли занятость71. Некоторые отрасли, такие, как компании коммунального хозяйства, процветали, потому что не зависели от экспорта. Но в этот период даже новые экспортные производства, не знавшие давления сильных профсоюзов, работали очень неплохо. Так, с 1924 г. по 1928/29 гг. объем экспорта автомобилей вырос на 95%, экспорт химической и машиностроительной продукции – на 24, а электротехнических товаров – на 23%. Во время рецессии 1929-1931 гг. экспорт продукции этих отраслей пострадал сравнительно меньше: экспорт электротехнической и машиностроительной продукции упал на 28% и оказался на 22% ниже уровня 1924 г., экспорт химической продукции стал на 5% ниже уровня 1924 г., а экспорт автомобилей на 26% превышал показатель 1924 г.
Зато старые экспортные отрасли, бывшие прежде опорой процветания Британии, не вылезали из кризисного состояния ни во время бума, ни в период спада. В цветной металлургии объем производства к 1929 г. вырос всего на 14%, а за последующие два года упал до 5% процентов от уровня 1924 г. В еще худшем состоянии были производство хлопчатобумажных и шерстяных тканей, некогда бывших в авангарде английской промышленной революции. С 1924 по 1929 г. экспорт хлопчатобумажных тканей упал на 10%, шерстяных – на 21%, а за следующие два года, к 1931 г., экспорт практически рухнул и составил по хлопчатобумажным тканям 50%, а по шерстяным – 46% уровня 1924 г. Примечательно, что таких низких показателей экспорта эти отрасли не знали с 1870-х гг.
В самом тяжелом положении оказалась некогда процветавшая угольная промышленность. К 1931 г. экспорт угля снизился до 69% от уровня 1924 г., но, пожалуй, еще более зловещим предзнаменованием было то, что в период экономического подъема, в 1924-1929 гг., экспорт угля упал до 88% уровня 1924 г.
При этом уровень цен в Британии был настолько выше, чем в других странах, что британский импорт рос как во время бума, так и в периоды спада. Так, с 1924 г. по 1928/29 г. импорт промышленной продукции в Британию вырос на 32,5%, а к 1931 г. еще на 5%. Себестоимость производства в некогда составлявшей гордость Британии металлургической промышленности оказалась настолько высока, что с 1925 г. Британия впервые в истории стала импортером стали и чугуна.
Для наглядности сравним уровень гибкости заработной платы в Британии и в США, приняв уровень 1925 г. в каждой стране за 100. В США с ростом производства и производительности труда цены упали на 10%, и заработная плата, соответственно, снизилась до 93 в 1928 г. и до 90 в 1929 г. В Швеции в те годы уровень заработной платы отличался ещё большей гибкостью, что избавило страну от кризиса в экспортных отраслях и позволило вернуться к довоенному золотому паритету. Заработная плата в Швеции упала до 88 в 1928 г., 80 в 1929 г. и 70 в 1931 г. А в Великобритании цены также падали, а заработная плата упрямо не снижалась и составила 97 в 1928 г., 95 – на следующий год и 90 в 1931 г.72 При этом оптовые цены в Англии снизились на 8% в 1926 г. и 1927 г., а затем темпы падения даже ускорились.
Британские чиновники проявили поразительную слепоту в отношении проблемы негибкости заработной платы к понижению. Так, заместитель главного ревизора министерства финансов Фредерик Лейт-Росс, главный архитектор ТОГО, ЧТО стало известно как «точка зрения казначейства», в замешательстве писал Хоутри в начале августа 1928 г. по поводу утверждения Кейнса, что с 1925 г. уровень заработной платы остается стабильным. В свете значительного снижения цен в этот период, писал Лейт-Росс, «я бы предположил, что средний уровень заработной платы существенно снизился за последние четыре года». Для поддержки своего несогласия Лейт-Россу пришлось усомниться в верности индекса заработной платы и сделать собственные расчеты, доказывавшие, что заработная плата снижалась. Похоже, он так и не понял, что именно в этом и заключается проблема: сохранение уровня заработной платы в условиях снижающихся цен и в самом деле сопровождается падением фонда заработной платы, но только за счет роста безработицы и сокращения числа отработанных часов. Наконец, весной 1929 г. Лейт-Росс был вынужден признать реальность – проблема заключается в негибкости заработной платы к понижению:
Если бы наши рабочие согласились на снижение своей заработной платы на 10% или сумели бы на 10% повысить производительность труда, мы бы избавились от большей части существующей безработицы. Но дело в том, что организованный труд настолько привержен сохранению существующего уровня заработной платы и продолжительности рабочего времени, что не желает ничем пожертвовать, предпочитая, чтобы миллионы рабочих оставались незанятыми и сидели на пособиях по безработице. В результате приходится тратить на реорганизацию производства сил и денег намного больше, чем следовало бы, и пока рабочие не согласятся в большей степени участвовать в процессе реорганизации, безработицы нам не избежать.
Лейт-Росс мог бы добавить, что «выбор» в пользу безработицы делался не самими безработными, а действовавшими от их имени лидерами профсоюзов, которым не угрожала перспектива сесть на пособие по безработице. Кроме того, если бы не щедрые выплаты из Фонда занятости, рабочие совсем иначе относились бы к происходящему.
Первым усомнился в пользе возвращения к золотому фунту крайне воинственный профсоюз шахтеров, возглавлявшийся видным леваком Эньюрином «Най» Бивеном. Экспортный уголь добывался на севере Англии, где позиции профсоюзов были очень сильны, а и без того сильно завышенная заработная плата шахтеров была дополнительно повышена в 1924 г. при первом лейбористском правительстве Рамсея Макдональда. И мало того что ставки заработной платы были завышены, но профсоюз еще и настоял на многочисленных ограничениях, повышавших себестоимость добычи; были восстановлены существовавшие в позднем Средневековье гильдейские правила, запрещавшие увольнения даже при отсутствии работы. Обструкционистская тактика профсоюзов снижала гибкость британской экономики, препятствовала географической и профессиональной мобильности, стесняла процессы рационализации и модернизации производства. Профессор Бенам язвительно отмечает:
Стремившиеся к переменам промышленники сталкивались с мощным противодействием организованного труда. Профсоюзы препятствовали внедрению новых, более производительных методов, таких, как «расширение зон обслуживания». Поддерживались четкие и неизменные профессиональные разграничения. Водопроводчик имел право на ремонт трубопроводов с холодной водой; если возникала проблема с горячим водоснабжением, он должен, был вызывать соответствующего специалиста. Доступ к определенным профессиям был крайне затруднен. Для подготовки квалифицированного строительного рабочего достаточно нескольких месяцев, но установленный срок ученичества составлял четыре года. Британские железные дороги не могли свободно распоряжаться своим персоналом. Этому мешали установленные профсоюзами многочисленные ограничения.
К 1925 г., когда фунт опять привязали к золоту, оршанская угольная промышленность уже столкнулась с конкуренцией со стороны модернизированных и переоборудованных max’i Франции, Бельгии и Германии, которые поставляли на рынок дешевый уголь. Британский уголь утратил конкурентоспособность и его экспорт падал. Для изучения мучительной проблемы угольщиков правительство Болдуина назначило королевскую комиссию во главе с сэром Гербертом Сэмюэлом. В .марте 1926 г. Комиссия выпустила отчет с рекомендациями шахтерам: согласиться на умеренное снижение заработной платы; увеличить длительность рабочего дня при существующей оплате труда и организовать переселение на юг Англии, где было больше возможностей для трудоустройства. Но такого рода простые и разумные решения не могли понравиться отравленным непримиримой воинственностью профсоюзам, которые отвергли эти рекомендации и организовали забастовку, переросшую в болезненную и безрезультатную общенациональную стачку 1926 г.
Забастовка провалилась и заработай плата шахтеров была слегка снижена, но рациональность одержала пиррову победу. Кейнс сумел убедить лорда Бивербрука, инфляционистски настроенного газетного магната, в том, что шахтеры стали жертвой заговора Нормана-Черчилля-международных банкиров, которые увеличивают свою прибыль за счет рабочего класса Великобритании. Вместо того чтобы понять, что проблема здесь в инфляционизме, политике дешевых денег и поддержании золотослиткового-золотолевпзного стандарта при завышенном курсе фунта, Бивсрбрук и общественное мнение Британии возложили вину за экономический спад и безработицу на политику «твердых денег». Вместо того чтобы добиваться снижения денежной массы и повышения процентных ставок, что было необходимо для поддержания только что установленного золотого стандарта, руководящие круги Британии предпочли следовать удобной и уже привычной политике инфляции и дешевого кредита.
Во время всеобщей забастовки Британии пришлось импортировать уголь из Европы. В прежние времена падение доходов от экспорта имело бы следствием резкое сжатие кредита, сокращение объема денежной массы, понижение цен и заработной платы. Но под обаянием идеологии инфляционизма британские банки вместо этого щедро расширяли кредит, накачивая европейский рынок фунтами стерлингов. «Вместо того чтобы скорректировать в Англии цены и издержки и таким образом избавиться от негибкости, Британия с помощью кредитной экспансии удержала позиции и сохранила хозяйственную неэффективность».
В 1926 г. политика расширения денежной массы привела к оттоку золота из страны, прежде всего в США, и к накоплению стерлинговых запасов в других странах, особенно во Франции. В условиях подлинного золотого стандарта Британия восприняла бы такое развитие событий как сигнал к решительному ужесточению кредитно-денежной политики, но вместо этого страна продолжила политику дешевых денег, и в апреле 1927 г. учетная ставка Банка Англии была снижена с 5 до 4,5%. Это способствовало дальнейшему ослаблению фунта, и за следующие два месяца Британия потеряла еще 11 млн долл. золотом.
В эпоху золотодевизного стандарта Франция играла для британского истеблишмента важную роль мальчика для битья. По легенде именно Франция все испортила, вернувшись к золоту при заниженном курсе франка (курс франка был зафиксирован в 1926 г., а через два года страна восстановила золотой стандарт), что стало причиной накопления огромных стерлинговых резервов, которые потом французы потребовали обменять на золото, чем и разрушили золотодевизный стандарт.
Реальность была совсем иной. Во время и после Первой мировой войны Франция пережила жестокую гиперинфляцию, которая была следствием дефицита государственного бюджета. В результате французский франк, который до войны стоил 19,3 цента золотом, к маю 1925 г. упал до 5 центов, а концу июля 1926 г. – до 1,94 цента. В июне 1926 г. в Париже у Палаты депутатов собралась толпа, протестовавшая против безудержной инфляции, и потребовала возвращения на пост премьер-министра Раймона Пуанкаре, известного своей приверженностью консервативным принципам денежной и фискальной политики. 2 июля 1926 г. Пуанкаре возглавил правительство, чтобы сократить государственные расходы, сбалансировать бюджет и укрепить франк.
Имея массовую поддержку, Пуанкаре был готов к проведению трудных реформ. Первоначально Пуанкаре склонялся к восстановлению довоенного золотого паритета, что было бы губительным для Франции, потому что стало бы причиной не только тяжелейшей дефляции, но и увеличения государственного долга. Кроме того, восстановление довоенного золотого паритета оставило бы Банк Франции с очень низким коэффициентом (8,6%) золотого покрытия массы денег в обращении. Хотя, разумеется, этот шаг пришелся бы по сердцу как французским держателям государственных облигаций, так и Монтегю Норману. От этого решения Пуанкаре отговорили Эмиль Моро, знающий и проницательный Управляющий Банка Франции, и Шарль Рист, его заместитель и известный экономист. Моро и Рист были прекрасно осведомлены о хроническом кризисе экспортных отраслей британской промышленности и высокой безработице, ставших следствием восстановления довоенного золотого паритета фунта. Им удалось убедить Пуанкаре, что благоразумнее выбрать более реалистичный курс франка по отношению к золоту.
После того как 2 августа 1926 г. Пуанкаре представил парламенту и быстро добился утверждения сбалансированного бюджета и пакета денежных и финансовых реформ, доверие к франку выросло, пессимистические оценки будущего сменились оптимистическими, и французский капитал, благоразумно спасавшийся в иностранных валютах, начал возвращаться на родину, так что к декабрю курс франка вырос в 2 раза и достиг почти 4 центов золотом. Чтобы избежать дальнейшего повышения курса, 26 декабря правительство зафиксировало курс на уровне 3,92 цента, а 28 июня 1928 г. де-юре вернулось к золоту при этом же значении курса.
В конце 1926 г. золотой стандарт во Франции еще не был восстановлен, хотя курс франка уже был зафиксирован. Официально действовал еще довоенный курс, когда унция золота стоила примерно 100 франков. При новом курсе унция золота стоила 500 франков. Понятно, что никто при таких условиях не стал бы обменивать в банке унцию золота на 100 бумажных франков, теряя на этой операции 80% капитала. К тому же Банк Франции, представлявший собой частную фирму, не мог продавать золото по рыночному курсу из опасения, что французское правительство передумает и установит более высокий официальный курс, так что банк понесет значительные убытки. Однако правительство согласилось возместить банку возможные потери от проведения валютных операций; таким образом, стабилизационные операции Банка Франции могли проводиться только на валютном рынке.
Теперь правительство Франции и Банк Франции решили зафиксировать курс франка на уровне 3,92 цента. По этому курсу рынок начал поглощать огромное количество франков, и Банку Франции, чтобы удержать курс 3,92 цента за франк, пришлось скармливать рынку достаточное количество новеньких франков. В результате запасы иностранной валюты в Банке Франции выросли почти с нуля летом 1926 г. до более чем 1 млрд долл. в октябре следующего года. По большей части эти валютные резервы состояли из фунтов стерлингов (в банковских депозитах и краткосрочных векселях), которые в 1926 г. из-за инфляционной денежной политики Британии наводнили континент и теперь, под воздействием растущего спроса на франки и продолжения инфляции на родине, начали стекаться во Францию. Вот так, сами того не желая, французы оказались в одной лодке со всей Европой – на золотодевизном, или золотостерлинговом, стандарте.
Если бы в конце 1926 г. Франция установила настоящий золотой стандарт, туда потекло бы золото из Англии, и англичанам пришлось бы поднять кредитный процент и вернуться к политике дорогих денег. Приток золота во Францию и растущая эмиссия обеспеченных золотом франков имела бы результатом понижение процентных ставок. В действительности под влиянием обширной эмиссии франков ставка процента была снижена, но в Англии сжатия кредита не произошло. Совсем наоборот.
Моро, Рист и другие руководители Банка Франции осознавали опасность ситуации и пытались делать то же самое, что мог бы автоматически обеспечить золотой стандарт: избавлялись от фунтов, обменивая их в Лондоне на золото, а в Нью-Йорке на доллары.
Эта политика создала чувствительное давление на фунт, и золото начало уходить из Англии. В эпоху классического золотого стандарта Лондон ответил бы повышением банковского процента и ужесточением кредита, чтобы остановить отток золота или даже обратить поток вспять. Но в то время англичане придерживались инфляционной политики. Поэтому Норман приложил все усилия, чтобы помешать французам реализовать свое право собственности и обменять фунты стерлингов на золото, абсурдно доказывая, что французам выгодно иметь стерлинги и что их не может быть слишком много. С другой стороны, он угрожал, что если французы будут настаивать, то Англия просто откажется от золотого стандарта, что и было сделано четыре года спустя. Норман также напомнил французам о кредитах, предоставленных Британией Франции в ходе Первой мировой войны. Он пытался организовать давление европейских центральных банков на Банк Франции, чтобы тот перестал требовать от Лондона золото. Банк Франции обнаружил, что может за день, не вызывая недовольства Банка Англии, конвертировать в золото 3 млн фунтов, но стоило выйти за пределы этой суммы, чтобы последовал немедленный протест. Как заметил с горечью один из служащих Банка Франции в 1927 г., «Лондон – свободный рынок золота, и это означает, что там может покупать золото кто угодно, кроме Банка Франции».
Почему во Франции росли запасы иностранной валюты? Антифранцузский миф утверждает, что при новом курсе 3,92 цента франк был недооценен, так что с ростом экспорта росли и валютные резервы. Но факты говорят об обратном. До Первой мировой войны для Франции был характерен дефицит торгового баланса. В ходе послевоенной инфляции, как и происходит обычно с неразменными деньгами, обменный курс франка снижался быстрее, чем уровень цен на внутреннем рынке, поскольку валютный рынок активно играл на опережение инфляции. Поэтому в период гиперинфляции французский экспорт превышал по объему импорт. Когда в конце 1926 г. Франция зафиксировала курс франка относительно золота, торговый баланс опять стая отрицательным. Так, в 1928 г. французский экспорт составил только 96,1% объема импорта. Так что если бы мы использовали упрощенный критерий относительной покупательной способности валют, пришлось бы сделать вывод, что после 1926 г. курс франка был скорее завышен, чем занижен. Почему же золото и иностранные валюты не уходили из Франции? По той же причине, что и до Первой мировой войны: хронический дефицит торгового баланса покрывался неиссякаемым «невидимым» потоком доходов, в частности от туризма.
Что же было причиной притока фунтов стерлингов во Францию? Приток капитала. В период гиперинфляции французские капиталы искали убежища повсюду, и многие нашли укрытие в Лондоне. Когда Пуанкаре в 1926 г. радикально изменил денежную и бюджетную политику, капитал в надежде на растущий или хотя бы стабильный франк начал возвращаться из Лондона во Францию.
На самом деле французы не строили препятствий английской политике. Напротив, покоряясь уговорам и угрозам Монтегю Нормана, они активно сотрудничали с Лондоном, иногда даже во вред собственным интересам. Так, в декабре 1927 г. Норман предупредил Моро, что если тот будет настаивать на оплате ангпийской валюты золотом, он девальвирует фунт. В мае 1927 г. Пуанкаре пророчески предостерег Моро, что позиции фунта стерлингов слабеют, и что англичане могут в какой-то момент отказаться от золотого стандарта. И когда Франция в конце июня 1928 г. де-юре стабилизировала курс франка, резервы Банка Франции на 55% состояли из иностранной валюты (остальные 45% составляло золото), прежде всего фунтов стерлингов. Кроме того, значительная часть сумм, депонированных Банком Франции в Лондоне и Нью-Йорке, использовалась для кредитования биржевых спекуляций, усиливая биржевой ажиотаж; что еще хуже, значительная часть стерлинговых резервов использовалась для повторной покупки французских франков, что усиливало накопление стерлингов во Франции. Неудивительно, что д-р Пальи приходит к следующему выводу:
Именно по настойчивой просьбе Нормана центральный банк Франции тащил на своем горбу слабый фунт стерлингов, причем сделал в этом отношении намного больше того, что можно было бы ожидать от центрального банка в подобных обстоятельствах. Никакой другой крупный центральный банк не принимал на себя подобного, в процентном отношении, риска.
Французов Монти Норман мог нейтрализовать, по крайней мере временно. А как быть с США? Как мы помним, британцы очень рассчитывали, что продолжение роста цен в США помешает перетеканию туда английского золота. Но под влиянием значительного роста производства цены в Америке в 1925-2926 гг. начали медленно, но неуклонно снижаться. Золотодевизный стандарт начинал рушиться, еще не успев толком появиться на свет!
Итак, Норману пришлось использовать козыри – задействовать проверенную магию хороших отношений со Стронгом. Бенджамин Стронг должен еще раз спасти Великобританию! Выслушав просьбу Нормана о помощи, Стронг 27 июля 1927 г. собрал в Нью-Йорке чрезвычайно секретную конференцию с участием высших должностных лиц четырех самых влиятельных центральных банков мира. Помимо Нормана и Стронга, на этом совещании присутствовали заместитель Управляющего Банка Франции Рист и д-р Яльмар Шахт, Управляющий Рейхсбанка Германии. Стронг, представлявший США, железной рукой контролировал американскую сторону, держа вашингтонский Совет управляющих Федерального резерва в неведении о происходящем; более того, на совещание не пригласили даже Гейтса Макгарраха, председателя совета директоров Федерального резервного банка Нью-Йорка. Стронг и Норман сделали все, что было в их силах, чтобы добиться согласия на проведение скоординированной политики денежной инфляции и дешевого кредита. Рист отклонил предложение, хотя согласился, чтобы помочь Англии, впредь покупать золото не в Лондоне, а в Нью-Йорке (т.е. избавляться не от фунтов, а от долларов). Стронг, со своей стороны, согласился продавать Франции золото по льготной цене, чтобы, несмотря на более высокие транспортные расходы, оно обходилось французам не дороже английского.
Шахт оказался еще менее сговорчивым. Он выразил обеспокоенность размахом кредитной экспансии в Англии и США. В предыдущем году Шахт, движимый этой озабоченностью, сократил до минимума стерлинговые резервы и увеличил по мере возможности запасы золота. Он заявил Стронгу и Норману: «Мне не нужны низкие [процентные] ставки. Меня интересует истинная ставка. Дайте мне истинную ставку и я сам решу, как поддерживать порядок в своем доме». Таким образом, Шахт и Рист разъехались по домам, предоставив Стронгу и Норману самостоятельно работать над проектом скоординированной инфляции. Б частности, Стронг взял обязательство придать американской экономике инфляционный импульс -снизить процентные ставки и расширить кредит (Рист в своих мемуарах утверждает, что это решение было согласовано между ними приватным образом еще до совещания четырех руководителей центральных банков). И в самом деле, в ходе совещания Стронг весело сообщил Ристу, что намерен дать фондовому рынку «небольшую coup de whiskey». Стронг также согласился купить дополнительно на 60 млн долл. фунтов стерлингов, чтобы поддержать английскую денежную систему.
В соответствии с соглашением между Стронгом и Норманом Федеральный резерв во второй половине 1927 г. незамедлительно запустил интенсивную программу эмиссии долларов и дешевого кредита. Благодаря тому что Федеральный резерв в больших количествах – на 445 млн долл. за второе полугодие 1927 г. – скупал государственные ценные бумаги и банковские акцепты, эти месяцы стали периодом самого масштабного увеличения банковских резервов за все 1920-е гг. Одновременно была понижена учетная ставка, в результате чего выросла сумма векселей, учитываемых Федеральным резервом. Бенджамин Строи г решил, используя У. Д. Бейли, Управляющего Федерального резервного банка Канзаса, в качестве прикрытия, обмануть подозрительные окружные Федеральные резервные банки в вопросе о снижении процентных ставок. Вместо того чтобы начать снижение учетной ставки с 4 до 3,5% с Федерального резервного банка Нью-Йорка, Стронг уговорил доверчивого Бейли взять инициативу на себя и понизить ставки 29 июля, с тем чтобы другие окружные Федеральные резервные банки последовали тем же курсом спустя одну-две недели. Стронг убедил Бейли, что учетные ставки снижаются, чтобы помочь фермерам – убедительный аргументом для банкира из сельскохозяйственного региона. Бейли не услышал от него, что главной задачей была помощь Англии в поддержании инфляционного золотодевизного стандарта.
Но Федеральный резервный банк Чикаго отказался понижать ставки, и Стронгу пришлось подключить Совет управляющих Федерального резерва, чтобы заставить его в сентябре провести необходимые меры. Изоляционистская газета «Чикаго трибюн» сердито призвала отправить Стронга в отставку, обвинив его в том, что учетные ставки снижаются в интересах Великобритании.
Организовав в 1927 г. всплеск инфляции, Федеральный резервный банк Нью-Йорка в следующие два года продолжал делать все возможное в этом направлении, т.е. активно скупал первоклассные коммерческие векселя других стран, индоссированные их центральными банками. Целью этих операций была поддержка иностранных валют и сокращение притока золота в США. В 1927 и 1929 г. Федеральный резервный банк Нью-Йорка потратил большие суммы на покупку стерлинговых векселей. Он следующим образом характеризовал эту свою политику:
Этими операциями мы стремились укрепить иностранные валюты и, таким образом, не только помешать дальнейшей перекачке к нам европейского золота, но, укрепив их валюты, расширить возможность европейских стран оплачивать наш экспорт.
Хотя именно Стронг был застрельщиком инфляционной политики, администрация Кулиджа не многим уступала ему. Питсбургский мультимиллионер Эндрю Меллоп, министр финансов при всех республиканских администрациях 1920-х гг., был давнишним союзником Моргана. Уже в марте 1927 г. Мел-лон заверял всех и каждого, что политика «легких денег» будет продолжена; он и президент Кулидж неоднократно выступали в роли «пикадоров Уолл-стрит», призывая в многочисленных газетных интервью к росту биржевых цен всякий раз, как торговля провисала. И в январе 1928 г. министерство финансов заявило о намерении выпустить новый 3,5%-ный заем взамен подлежащего погашению в сентябре 4,5%-ного выпуска Займа свободы. Меллон всегда был надежнейшим сторонником Стронга. Когда министр торговли Герберт Гувер выступал с резкой критикой инфляционистской политики Стронга, Меллон неизменно отмахивался от его предостережений как «паникерских» и «несвоевременных».
Цели экспансионистской политики Бенджамина Стронга в конце 1930-х гг. четко сформулировал один из его ближайших сотрудников в письме к ближайшему соратнику Монтегю Нормана сэру Артуру Солтеру, занимавшему тогда пост директора Экономической и финансовой организации Лиги наций. Сотрудник Стронга цитирует своего шефа» заявившего весной 1928 г., «что очень немногие на самом деле понимают, что сегодня мы расплачиваемся за принятое в 1924 г. решение помочь остальному миру восстановить прочную основу своих финансов»91. Сходное признание сделал один видный банкир Паркеру Уиллису летом 1926 г.: американская политика дешевых денег пагубна, но «здесь ничего не поделаешь. Это плата за нашу помощь Европе». Для Стронга и его союзников, разумеется, Эта плата была не столь уж «накладной», по крайней мере, в краткосрочной перспективе, поскольку, как отмечает д-р Кларк, политика дешевого кредита была особенно выгодна тем спекулянтам, финансистам и инвестиционным банкирам, которые являлись союзниками Стронга, и в первую очередь здесь можно указать на окружение Нормана. Британцы уже в середине 1926 г. отлично понимали ситуацию. Влиятельный лондонский журнал «Бэнкер» писал о Стронге, что «у Англии нет друга лучше». Журнал превозносил «энергию и мастерство, которые он поставил на службу Англии», и экзальтированно провозглашал, что «его имя должно быть поставлено рядом с именем м-ра [Уолтера Хайнса] Пейджа, как верного друга Англии в дни испытаний».
С другой стороны, партнер Моргана Расселл Леффингвелл безо всякого энтузиазма относился к политике совместной кредитной экспансии, затеянной Стронгом и Норманом. Когда весной 1929 г. Леффингвелл узнал, что развернувшийся на Уоллстрит спекулятивный бум приводит Монти в «панику», он раздраженно заметил близкому компаньону Моргана Томасу Ла-монту: «Монти и Бен посеяли ветер. Боюсь, мы пожнем бурю… Думаю, что впереди нас ждет мировой кредитный кризис».
Можно лишь сожалеть, что Бенджамину Стронгу не пришлось лично испытать эту бурю. Имея проблемы со здоровьем, Стронг проболел почти весь 1928 г. и 16 октября скончался. Он сам выбрал себе преемника, Джорджа Харрисона, также из людей Моргана, но лишенного личного и политического влияния, которые были свойственны Бенджамину Стронгу.
Для начала, как и в 1924 г., запущенная Стронгом денежная инфляция двинула ситуацию в нужном для британцев направлении. Фунт стерлингов укрепился, а поток золота изменил направление и теперь шел из США в Англию. Цены на сельскохозяйственную продукцию, которые выросли со 100 в 1924 г. до ПО в 1925 г., а потом опять упали до 100 в 1926 г. и 99 в 1927 г., в 1928 г. вновь подскочили до 106. Экспорт продовольствия вырос, а иностранные займы в середине 1928 г. достигли рекордного объема. Но и в этот раз стимулы оказали только временное действие. К лету 1928 г. фунт опять провис. В 1929 г. упали цены на сельскохозяйственную продукцию, и уменьшился экспорт. Иностранные заимствования резко сократились, потому что деньги ушли на переживающий бум американский фондовый рынок.
Фондовый рынок уже пребывал в состоянии бума, когда во второй половине 1927 г. было предпринято фатальное усиление кредитной экспансии. Индекс акций промышленных корпораций «Стэндард энд Пурз», который в период бума начала 1930-х гг. составил в июне 1921 г. 44,4, к июню 1927 г. вырос в два с лишним раза – до 103,4. Индекс акций железнодорожных компаний вырос с 156,0 в июне 1921 г. до 316,2 в 1927 г., а индекс компаний коммунального хозяйства за тот же период вырос с 66,6 до 135,1. Индекс Доу-Джонса также удвоился: с 95,1 в ноябре 1922 г. до 195,4 в ноябре 1927 г. Кредитная экспансия Федерального резерва во второй половине 1927 г. подлила масла в огонь. Б частности, на протяжении всех 1930-х гг. Федеральный резерв целенаправленно и непредусмотрительно стимулировал фондовый рынок, поддерживая «ставку по ссудам до востребования» – главный инструмент финансирования биржевых спекуляций – на искусственно низком уровне. До создания Федеральной резервной системы ставка по ссудам до востребования в периоды обострения биржевого бума нередко подскакивала выше 100%, но в ходе беспрецедентного по размаху биржевого бума 1928-1929 гг. ставка процента по ссудам до востребования ни разу не поднималась выше 10%. На таком низком уровне процент по ссудам до востребования поддерживал Федеральный резервный банк Нью-Йорка, действовавший при содействии и по рекомендациям Валютного комитета Нью-Йоркской фондовой биржи. Б ходе биржевого бума 1928-1929 гг. индекс акций практически удвоился. К 29 августа 1929 г. индекс Доу-Джонса дошел до отметки 376,2, индекс Стэндард энд Пурз вырос до 195,2, индекс железнодорожных акций — до 446,0, а индекс компаний коммунального хозяйства — до 375,1 (в сентябре 1929 г.). Кредитная экспансия всегда ведет к взлету цен на титулы собственности, прежде всего на акции и недвижимость, и к концу 1929 г. наблюдался взлет цен на недвижимость в Нью-Йорке, Флориде и многих других регионах. Энергию этого взлета цен поддерживали избыточный объем ипотечных кредитов на строительство чего угодно — от офисных зданий на Манхэттене до мелиоративных сооружений на фермах.
Испугавшись размаха биржевых спекуляций, руководство Федерального резерва в 1928 г. попыталось ограничить кредитную экспансию, но тщетно. Организованная Федеральным резервом продажа государственных ценных бумаг не достигла цели по двум причинам: (а) банки заместили «депозиты до востребования» «срочными депозитами», нормативы резервирования по которым были ниже, и которые представляли собой, по существу, не настоящие срочные вклады, а сберегательные вклады, с которых можно было снять деньги по первому требованию; и (б) еще важнее оказались плоды катастрофической политики Федерального резерва по созданию – по европейскому образцу — рынка банковского акцепта векселей. В 1930-е гг. Федеральный резерв проводил политику субсидирования рынка акцепта векселей и, по сути дела, создал его с нуля тем, что охотно и по льготным ставкам покупал любые векселя, акцептованные избранными акцептными банками. Поэтому, когда в 1928 г. Федеральный резерв организовал продажу государственных ценных бумаг, банки просто переместились на рынок акцептованных векселей и наращивали свои резервы за счет их продажи Федеральному резерву. Поэтому продажи Федеральным резервом государственных ценных бумаг на 390 млн долл. были частично нейтрализованы покупкой в конце 1928 г. акцептованных векселей на 330 млн долл. Проведению инфляционной политики способствовала приобретшая в 1928 г. популярность ошибочная идея, разделявшаяся, как мы видели, и президентом Гербертом Гувером, что Федеральный резерв способен укротить бум, ограничив кредиты под биржевые операции, но продолжая при этом раздувать рынок акцептованных векселей.
Федеральный резерв мало того что накачивал рынок деньгами через рынок акцептованных векселей, но еще и ничего не делал для ужесточения условий учета векселей. В первой половине 1928 г. Федеральный резерв переучел банковских векселей на 450 млн долл. Слабая попытка ограничить этот рынок свелась к незначительному повышению учетной ставки с 3,5% в начале года до 5% в июле; на этом уровне ставка оставалась до самого конца бума. В результате объем операций Федерального резерва по переучету векселей не уменьшился, а продолжал медленно расти до окончания бума. Кроме того, Федеральный резерв с июля 1928 г. не только не распродал имевшийся у него портфель государственных ценных бумаг на сумму 200 млн долл., а вместо этого даже покупал государственные облигации в это время.
Почему Федеральный резерв вел себя столь пассивно в конце 1928 г. и в 1929 г.? Главной причиной было то, что Европа, и прежде всего Англия, исчерпавшие выгоды, принесенные им инфляционным импульсом середины 1928 г., энергично протестовали против ужесточения денежной политики в США. Ослабление денежной политики в конце 1928 г. остановило отток золота из США. Британия опять теряла золото; фунт вновь ослабел; и США еще раз пошли на поводу желания избавить Европу от последствий ее собственной инфляционистской политики.
В президентской администрации главными инфляционистами были президент Кулидж и министр финансов Меллон, которые вдохновенно играли роль пикадоров рынка «быков» на Уолл-стрит. Так, когда в январе 1927 г. биржевой бум ослабел, Меллон подстегнул его. В марте цены опять провисли, и Меллон счел нужным пообещать снижение процентных ставок. В конце марта ситуация повторилась, и Меллон сделал заявление, в котором пообещал, что «деньги будут в изобилии» и можно не опасаться никаких непредвиденных ситуаций. Позднее в том же году всякий раз, когда биржевой рост останавливался, президент Кулидж делал оптимистические заявления. Кулидж и Меллон объявили, что страна вступила в «новую эпоху» перманентного процветания и постоянно растущих цен на акции. 16 ноября «Нью-Йорк тайме» объявила, что вашингтонская администрация является главным источником новостей о продолжении роста, и отметила растущее «впечатление, что биржа может уверенно ждать от Вашингтона новый импульс к росту». В следующие два года администрация неоднократно выражала свою уверенность в безоблачности перспектив экономического развития. В марте 1929 г., за несколько дней до вступления в должность нового президента, Кулидж назвал американское процветание «абсолютно гарантированным» и сообщил» что акции «при нынешнем уровне цен можно считать дешевыми».
Англия теряла золото, давление на фунт росло, а британцы в ответ протестовали против ужесточения денежно-кредитной политики в США. Франция, которая к концу июня 1928 г. накопила стерлинговых резервов на 450 млн долл., пыталась конвертировать фунты и к середине 1929 г. действительно сумела V3 резервов обратить в золото. Но из уважения к просьбам и угрозам Нормана Банк Франции менял эти фунты не в Лондоне на золото, а в Нью-Йорке на доллары. Французы действовали настолько нерешительно, что (д) их продажи фунтов в 1929-1931 гг. были перекрыты скупкой фунтов малыми странами Европы; и (б) Норман сумел уговорить Банк Франции прекратить продажи фунтов, которые возобновились только после роковой даты в сентябре 1931 г., когда британцы отказались от собственного золотодевизного стандарта и перешли на неразменный бумажный стандарт.
Между тем, несмотря на проводимую в США масштабную эмиссию и политику дешевого кредита, рост производства вел к постепенному снижению цен, и оптовые цены упали с 104,5 (1926 г. = 100) в ноябре 1925 г. до 100 в 1926 г. идо 95,2 в июне 1929 г. Индекс потребительских цен в США также снижался до самого конца 1930-х гг. Так что, несмотря на инфляционную денежную политику Стронга, Норман не мог быть уверен, что рост цен в Америке сможет спасти британский золотодевизный стандарт. Поэтому Монтегю Норман, не ограничиваясь просьбами к американцам о продолжении инфляционной политики, прибег к сомнительным мероприятиям, чтобы удержать отток золота в США. В 1928-1929 гг. он периодически устраивал продажу золота за фунты, чтобы слегка поднять курс английских денег. Эти продажи ин приурочивал к отплытию скоростных судов из Лондона в Нью-Йорк, чтобы удержать владельцев золота от его переправки за океан. Такого рода трюки не могли заменить ответственную денежную политику и повышение ставки банковского процента в Англии; они вели лишь к утрате доверия к фунту стерлингов.
В марте 1929 г. Герберт Гувер, являвшийся в 1920-е гг. влиятельным министром торговли, стал президентом США. Гувер был достаточно близок к группе Моргана, хотя и не так, как Кулидж. Меллон остался на посту министра финансов, а пост государственного секретаря достался близкому к Морганам уолл-стритскому юристу Генри Стимсону, ученику и компаньону Илайхью Рута, личного юриста Дж. П. Моргана. Еще важнее, пожалуй, то, что неофициальным советником Гувера, с которым он консультировался трижды в неделю, был компаньон Моргана Дуайт Морроу.
Гувер выбрал следующую линию поведения по отношению к инфляционному буму: не пытаться сократить денежную массу, а сделать так, чтобы банковские кредиты не попадали на биржу, используя для этого методы грубого нажима, которые позже назовут «моральным воздействием». Это была также излюбленная тактика нового Управляющего совета Федерального резерва Роя Янга. Надежда на то, что можно поддерживать дешевый кредит для «настоящей» торговли и промышленности и не подпускать к нему биржевиков, была иллюзорной. В свою бытность министром торговли Гувер многократно пытался воздействовать на рынки с помощью убеждений. Тогда Гувер пытался добиться, чтобы нью-йоркские банки ограничили практику предоставления ссуд под залог акций, требовал от президента Нью-Йоркской фондовой биржи обуздать спекулянтов, предупреждал редакторов и издателей об опасных последствиях биржевой игры на повышение. Все это было заведомо обречено на провал. Профессор Бекхарт называет еще одну причину принятия аристократической семьи, дочь которого вышла замуж за Дж. П. Моргана-мл.
В 1928 г. в ходе выдвижения кандидата в президенты от республиканской партии у Морганов было три пути: уговорить президента Кулиджа баллотироваться на третий срок (не удалось); поставить на вице-президента Чарльза Дауэса, бывшего юрисконсульта Моргана по железнодорожным компаниям, который вышел из гонки за выдвижение в кандидаты на президентских выборах; поддержать Герберта Гувера. О том, как ГуБер был озабочен поддержкой Морганов и как Ламонт его заверил в этой поддержке, см. письмо Томаса Ламонта к Дуайту Морроу от 16 декабря 1927 г. (Ferguson, «From Normalcy to New Deal,» p. 77).
На вооружение неэффективной политики морального воздействия: пойти по этому пути президента убедил старый манипулятор Монтегю Норман. Наконец, к июню 1929 г. политика морального воздействия была, наконец, отброшена, но учетный процент еще не подняли, так что биржевой бум продолжался, хотя экономика в целом уже двигалась к спаду. Министр Меллон еще раз протрубил о «нерушимом и устойчивом процветании». В августе Совет управляющих Федерального резерва наконец согласился повысить учетную ставку до 6%, но возможный эффект от этого решения был немедленно съеден решением Федерального резерва понизить ставку акцептования, что немедленно сообщило инфляционный импульс рынку векселей. Причиной того, что ставку опять понизили, после того как она только в марте была повышена, стал «еще один визит Управляющего Нормана». Вот так Монтегю Нормана своим раздвоенным копытом в последний раз подлил масла в костер бума 1920-х гг. Великобритания также входила в состояние депрессии, но ее инфляционная политика все еще обеспечила значительный отток золота в июне и июле. Норман сумел получить кредитную линию на 250 млн долл. от нью-йоркского банковского консорциума, но отток золота, главным образом в США, продолжался до сентября. Продолжая помощь Англии, Федеральный резервный банк Нью-Йорка с августа по октябрь в больших количествах покупал стерлинговые векселя. Очередное введение льготного режима для этого рынка сделало возможным продолжение помощи Великобритании через покупку стерлинговых векселей.
Уилфред Мэй дал красноречивую эпитафию господствовавшей в 1928-1929 гг. политике качественных кредитных ограничений:
Поскольку кредитная система была инфицирована дешевыми деньгами, оказалось невозможным перекрыть отдельные источники кредита, не сокращая его общего объема, потому что невозможно держать разные виды денег в водонепроницаемых отсеках. Оказалось невозможным отрезать от денег биржу, но при этом иметь дешевый кредит для торговли… Как только Федеральный резерв эмитирует кредит, нет возможности направлять его для использования в определенных областях, когда он через коммерческие банки попадает в общую систему кредитования.
Не является индивидуальной инвестиционной рекомендацией | При копировании ссылка обязательна | Нашли ошибку - выделить и нажать Ctrl+Enter | Жалоба