Решение Банка России подать иск к депозитарию Euroclear в Арбитражный суд Москвы — это не запоздалый юридический жест и не пиар-акция, а реакция на гипотетическую конфискацию замороженных суверенных активов и логичный ответ на качественное изменение правовой и регуляторной среды вокруг них. С 2022 года активы Банка России в Европе остаются замороженными, однако в 2024–2025 годах ситуация перешла в новую фазу.
В Евросоюзе началось институциональное оформление механизмов возможной конфискации активов и прямого и косвенного использования доходов от них без согласия собственника. Речь идет уже не только об ограничении права распоряжения, но и о формировании регуляторно управляемого потока доходов, который рассматривается как источник финансирования внешнеполитических целей ЕС.
В этой логике иск ЦБ — превентивная фиксация юридической позиции о том, что ущерб причиняется уже сейчас, независимо от того, оформлено ли изъятие активов. Это попытка поставить правовой барьер до того, как временная блокировка окончательно трансформируется в новый международный стандарт обращения с суверенными резервами.
Новая реальность суверенных активов: что поставлено на карту
Решение о заморозке суверенных активов Банка России было принято в 2022 году в рамках санкционного пакета стран ЕС, G7 и их союзников. Впервые в современной истории под ограничения попали не активы отдельных государственных компаний или частных лиц, а международные резервы центрального банка — валютные средства, депозиты и ценные бумаги, находившиеся на счетах и в расчетной инфраструктуре западных финансовых институтов. По оценкам международных источников, общий объем замороженных российских суверенных активов составил порядка 315–350 млрд долларов, из которых около 260 млрд долларов пришлись на юрисдикцию Европейского союза.
Ключевым узлом этой конструкции стал крупнейший международный депозитарий Euroclear, базирующийся в Бельгии. Конкретно в этой стране заморожено порядка 216 млрд долларов, при этом в Euroclear хранится примерно 210 млрд долларов. Именно через него проходила значительная часть расчетов и хранения суверенных ценных бумаг и денежных средств Банка России, номинированных в иностранных валютах. В отличие от коммерческих банков, Euroclear — это элемент критической финансовой инфраструктуры, призванный обеспечивать нейтральное хранение, учет и расчеты по ценным бумагам. Его участие в блокировке активов центрального банка автоматически вывело ситуацию за рамки стандартной санкционной практики и придало ей системный характер.
Принципиальность этого шага заключается не столько в объеме средств, сколько в затронутом правовом статусе. Активы центральных банков традиционно обладают суверенным иммунитетом и рассматриваются как основа финансовой стабильности государств, а не как инструмент политического давления. До 2022 года даже в условиях острых геополитических конфликтов эти активы считались неприкосновенными именно потому, что их заморозка подрывает доверие ко всей системе международных резервов. С этого момента речь идет уже не о частном санкционном эпизоде, а о формировании опасного прецедента, последствия которого выходят далеко за рамки отношений между Россией и Европейским союзом.
Суверенный иммунитет международных резервов под прицелом
Юридическая сложность ситуации вокруг замороженных активов Банка России заключается в столкновении двух правовых контуров — международного финансового права и санкционного законодательства ЕС. С точки зрения классических принципов международного права активы центральных банков обладают особым статусом. Они защищены доктриной суверенного иммунитета и не могут быть предметом принудительных мер, за исключением крайне узких и специально оговоренных случаев. Этот принцип закреплен как в международной финансовой практике, так и в судебных позициях национальных судов ведущих юрисдикций, включая США и страны ЕС, где активы центральных банков традиционно рассматривались "вне политики".
Однако после 2022 года Европейский союз начал формировать новую правовую конструкцию, в которой санкционное регулирование фактически ставится выше устоявшихся норм суверенного иммунитета. Формально речь шла не о конфискации, а о иммобилизации активов и последующем использовании доходов от их размещения. Тем не менее с точки зрения права собственности и правомочий владельца это означает существенное ограничение ключевых элементов владения — распоряжения и извлечения дохода. Именно здесь возникает правовая коллизия. Действия депозитария и регуляторов ЕС перестают быть нейтральным исполнением санкций и начинают выглядеть как самостоятельный источник ущерба.
Показательно, что сам Euroclear публично подчеркивает двойственность своего положения. С одной стороны, депозитарий заявляет, что действует в строгом соответствии с обязательными предписаниями европейских властей и не является инициатором блокировки. С другой — в его финансовой отчетности прямо указывается на наличие значительных юридических рисков, связанных с возможными исками со стороны России и российских структур. Фактически Euroclear оказывается между государственным регулированием и фундаментальными принципами депозитарной деятельности, где нейтральность инфраструктуры — ключевое условие доверия. Именно это противоречие делает ситуацию системной, а не частной, и поднимает вопрос о том, сохраняется ли в нынешней конфигурации вообще прежний правовой статус суверенных резервов.
Когда финансовая инфраструктура теряет нейтралитет
Ключевая особенность текущей ситуации заключается в том, что в фокусе конфликта оказался не государственный орган ЕС и не национальное правительство, а инфраструктурный элемент мировой финансовой системы — крупнейший европейский депозитарий. До 2022 года центральные депозитарии, такие как Euroclear и Clearstream, воспринимались рынком как технические посредники, лишенные политической субъектности. Их ценность заключалась именно в институциональной нейтральности: активы хранились, обслуживались и учитывались вне зависимости от геополитического контекста. Фактическое вовлечение депозитария в санкционный механизм разрушает эту модель и трансформирует его из инфраструктуры в участника конфликта.
С этого момента возникает эффект, который выходит далеко за рамки российско-европейских отношений. Если инфраструктурный узел может быть использован как инструмент политического давления, то сама логика глобального финансового посредничества меняется. Для центральных банков, суверенных фондов и институциональных инвесторов это означает необходимость пересмотра представлений о рисках хранения резервов. Речь идет не только о России. Прецедент показывает, что активы любого государства могут оказаться уязвимыми в случае политического конфликта с юрисдикцией хранения. Именно поэтому к ситуации внимательно присматриваются не только в Москве, но и в Пекине, Нью-Дели, Анкаре и ряде стран Глобального Юга.
В этом контексте действия Банка России выглядят как попытка зафиксировать границу ответственности инфраструктуры. Иск к Euroclear — это не столько спор о конкретных суммах, сколько попытка вернуть депозитарий в рамки его первоначальной роли — хранителя, а не распорядителя. Если эта граница стирается, рушится базовый принцип доверия, на котором десятилетиями строилась система трансграничных расчетов и резервного хранения. И именно здесь возникает системный риск. Утрата доверия к инфраструктуре всегда приводит к фрагментации рынков, росту транзакционных издержек и ускоренной регионализации финансовых потоков.
Цена прецедента: риск для мировой финансовой системы
Ситуация вокруг замороженных активов Банка России и иска к Euroclear выходит далеко за рамки двустороннего спора и затрагивает фундаментальные основы послевоенной мировой финансовой архитектуры. Бреттон-Вудская система, в ее современной эволюционной форме, всегда опиралась на несколько негласных принципов: суверенный иммунитет активов центральных банков, предсказуемость прав собственности и политическую нейтральность резервной инфраструктуры. Даже в периоды острых международных конфликтов эти принципы считались "красной линией", поскольку их нарушение подрывало доверие ко всей системе международных расчетов и резервного хранения. Фактическое обсуждение механизмов использования суверенных резервов без согласия собственника означает отход от этой логики.
Именно поэтому дискуссия в ЕС о конфискации российских активов и о прямом и косвенном использовании доходов от них сопровождается заметным внутренним напряжением. Риски юридической ответственности, возможные иски и репутационные потери концентрируются прежде всего на Бельгии как юрисдикции Euroclear. Не случайно в европейских дебатах все чаще звучит тема государственных гарантий депозитарию и распределения ответственности между странами ЕС. Это отражает понимание того, что прецедент может обернуться не разовой мерой, а долгосрочным фактором нестабильности. Если активы центрального банка могут быть не просто заморожены, но и поставлены в оборот под политическим давлением, это неизбежно ускорит перераспределение резервов в сторону альтернативных юрисдикций, иных валют и иных форм хранения стоимости — от золота до региональных расчетных механизмов.
В этом смысле иск Банка России — это не попытка вернуть средства "здесь и сейчас", а сигнал о начале нового этапа институциональной трансформации мировой финансовой системы. Речь идет о борьбе за рамки допустимого: где проходит граница между санкционным давлением и разрушением универсальных правил. Если эта граница будет стерта, мир получит более фрагментированную, менее ликвидную и более политизированную финансовую систему, в которой доверие уступит место страхованию от рисков. Стратегический выбор сегодня стоит не только перед Россией и Евросоюзом, но и перед всей глобальной экономикой: сохранить нейтральность финансовой инфраструктуры как общее благо или допустить ее превращение в инструмент давления — с последствиями, которые будут ощущаться десятилетиями.
Не является индивидуальной инвестиционной рекомендацией | При копировании ссылка обязательна | Нашли ошибку - выделить и нажать Ctrl+Enter | Жалоба